Искатель утраченного времени как называется. Марсель пруст. Валентин Луи Жорж Эжен Марсель Пруст
Время ускользает в краткий миг между сном и пробуждением, В течение нескольких секунд повествователю Марселю кажется, будто он превратился в то, о чем прочитал накануне. Разум силится определить местонахождение спальной комнаты. Неужели это дом дедушки в Комбре, и Марсель заснул, не дождавшись, когда мама придет с ним проститься? Или же это имение госпожи де Сен-Ау в Тансонвиле? Значит, Марсель слишком долго спал после дневной прогулки: одиннадцатый час - все отужинали! Затем в свои права вступает привычка и с искусной медлительностью начинает заполнять обжитое пространство. Но память уже пробудилась: этой ночью Марселю не заснуть - он будет вспоминать Комбре, Бальбек, Париж, Донсьер и Венецию.
В Комбре маленького Марселя отсылали спать сразу после ужина, И мама заходила на минутку, чтобы поцеловать его на ночь. Но когда приходили гости, мама не поднималась в спальню. Обычно к ним заходил Шарль Сван - сын дедушкиного друга. Родные Марселя не догадывались, что «молодой» Сван ведет блестящую светскую жизнь, ведь его отец был всего лишь биржевым маклером. Тогдашние обыватели по своим воззрениям не слишком отличались от индусов: каждому следовало вращаться в своем кругу, и переход в высшую касту считался даже неприличным. Лишь случайно бабушка Марселя узнала об аристократических знакомствах Свана от подруги по пансиону - маркизы де Вильпаризи, с которой не желала поддерживать дружеских отношений из-за твердой веры в благую незыблемость каст.
После неудачной женитьбы на женщине из дурного общества Сван бывал в Комбре все реже и реже, однако каждый его приход был мукой для мальчика, ибо прощальный мамин поцелуй приходилось уносить с собой из столовой в спальню. Величайшее событие в жизни Марселя произошло, когда его отослали спать еще раньше, чем всегда. Он не успел попрощаться с мамой и попытался вызвать ее запиской, переданной через кухарку Франсуазу, но этот маневр не удался. Решив добиться поцелуя любой ценой, Марсель дождался ухода Свана и вышел в ночной рубашке на лестницу. Это было неслыханным нарушением заведенного порядка, однако отец, которого раздражали «сантименты», внезапно понял состояние сына. Мама провела в комнате рыдающего Марселя всю ночь. Когда мальчик немного успокоился, она стала читать ему роман Жорж Санд, любовно выбранный для внука бабушкой. Эта победа оказалась горькой: мама словно бы отреклась от своей благотворной твердости.
На протяжении долгого времени Марсель, просыпаясь по ночам, вспоминал прошлое отрывочно: он видел только декорацию своего ухода спать - лестницу, по которой так тяжко было подниматься, и спальню со стеклянной дверью в коридорчик, откуда появлялась мама. В сущности, весь остальной Комбре умер для него, ибо как ни усиливается желание воскресить прошлое, оно всегда ускользает. Но когда Марсель ощутил вкус размоченного в липовом чае бисквита, из чашки вдруг выплыли цветы в саду, боярышник в парке Свана, кувшинки Вивоны, добрые жители Комбре и колокольня церкви Святого Илария.
Этим бисквитом угощала Марселя тетя Леония в те времена, когда семья проводила пасхальные и летние каникулы в Комбре. Тетушка внушила себе, что неизлечимо больна: после смерти мужа она не поднималась с постели, стоявшей у окна. Любимым ее занятием было следить за прохожими и обсуждать события местной жизни с кухаркой Франсуазой - женщиной добрейшей души, которая вместе с тем умела хладнокровно свернуть шею цыпленку и выжить из дома неугодную ей посудомойку.
Марсель обожал летние прогулки по окрестностям Комбре. У семьи было два излюбленных маршрута: один назывался «направлением к Мезеглизу» (или «к Свану», поскольку дорога проходила мимо его имения), а второй - «направлением Германтов», потомков прославленной Женевьевы Брабантской. Детские впечатления остались в душе навсегда: много раз Марсель убеждался, что по-настоящему его радуют лишь те люди и те предметы, с которыми он столкнулся в Комбре. Направление к Мезеглизу с его сиренью, боярышником и васильками, направление в Германт с рекой, кувшинками и лютиками создали вечный образ страны сказочного блаженства. Несомненно, это послужило причиной многих ошибок и разочарований: порой Марсель мечтал увидеться с кем-нибудь только потому, что этот человек напоминал ему цветущий куст боярышника в парке Свана.
Вся дальнейшая жизнь Марселя была связана с тем, что он узнал или увидел в Комбре. Общение с инженером Легранденом дало мальчику первое понятие о снобизме: этот приятный, любезный человек не желал здороваться с родными Марселя на людях, поскольку породнился с аристократами. Учитель музыки Вентейль перестал бывать в доме, чтобы не встречаться со Сваном, которого презирал за женитьбу на кокотке. Вентейль не чаял души в своей единственной дочери. Когда к этой несколько мужеподобной на вид девушке приехала подруга, в Комбре открыто заговорили об их странных отношениях. Вентейль несказанно страдал - возможно, дурная репутация дочери до срока свела его в могилу. Осенью того года, когда наконец умерла тетя Леония, Марсель стал свидетелем отвратительной сцены в Монжувене: подруга мадемуазель Венгейль плюнула в фотографию покойного музыканта. Год ознаменовался еще одним важным событием:
Франсуаза, поначалу рассерженная «бездушием» родных Марселя, согласилась перейти к ним на службу.
Из всех школьных товарищей Марсель отдавал предпочтение Блоку, которого в доме принимали радушно, невзирая на явную претенциозность манер. Правда, дедушка посмеивался над симпатией внука к евреям. Блок рекомендовал Марселю прочесть Бергота, и этот писатель произвел на мальчика такое впечатление, что его заветной мечтой стало познакомиться с ним. Когда Сван сообщил, что Бергот дружен с его дочерью, у Марселя замерло сердце - только необыкновенная девочка могла заслужить подобное счастье. При первой встрече в тансонвильском парке Жильберта посмотрела на Марселя невидящим взглядом - очевидно, это было совершенно недоступное создание. Родные же мальчика обратили внимание лишь на то, что госпожа Сван в отсутствие мужа бесстыдно принимает барона де Шарлю.
Но величайшее потрясение испытал Марсель в комбрейской церкви в тот день, когда герцогиня Германтская соизволила посетить богослужение. Внешне эта дама с большим носом и голубыми глазами почти не отличалась от других женщин, но ее окружал мифический ореол - перед Марселем предстала одна из легендарных Германтов. Страстно влюбившись в герцогиню, мальчик размышлял о том, как завоевать ее благосклонность. Именно тогда и родились мечты о литературном поприще.
Лишь спустя много лет после своего расставания с Комбре Марсель узнал про любовь Свана. Одетта де Креси была единственной женщиной в салоне Вердюренов, куда принимались только «верные» - те, кто считал доктора Котара светочем премудрости и восторгался игрой пианиста, которому в данный момент оказывала покровительство госпожа Вердюрен. Художника по прозвищу «маэстро Биш» полагалось жалеть за грубый и вульгарный стиль письма. Сван считался завзятым сердцеедом, но Одетта была совсем не в его вкусе. Однако ему приятно было думать, что она влюблена в него. Одетта ввела его в «кланчик» Вердюренов, и постепенно он привык видеть ее каждый день. Однажды ему почудилось в ней сходство с картиной Боттичелли, а при звуках сонаты Вентейля вспыхнула настоящая страсть. Забросив свои прежние занятия (в частности, эссе о Вермеере), Сван перестал бывать в свете - теперь все его мысли поглощала Одетта. Первая близость наступила после того, как он поправил орхидею на ее корсаже - с этого момента у них появилось выражение «орхидеиться». Камертоном их любви стала дивная музыкальная фраза Вентейля, которая, по мнению Свана, никак не могла принадлежать «старому дураку» из Комбре. Вскоре Сван начал безумно ревновать Одетту. Влюбленный в нее граф де Форшвиль упомянул об аристократических знакомствах Свана, и это переполнило чашу терпения госпожи Вердюрен, всегда подозревавшей, что Сван готов «дернуть» из ее салона. После своей «опалы» Сван лишился возможности видеться с Одеттой у Вердюренов. Он ревновал ее ко всем мужчинам и успокаивался лишь тогда, когда она находилась в обществе барона де Шарлю. Услышав вновь сонату Вентейля, Сван с трудом сдержал крик боли: не вернуть уже того прекрасного времени, когда Одетта безумно его любила. Наваждение проходило постепенно. Прекрасное лицо маркизы де Говожо, урожденной Легранден, напомнило Свану о спасительном Комбре, и он вдруг увидел Одетту такой, как она есть - не похожей на картину Боттичелли. Как могло случиться, что он убил несколько лет жизни на женщину, которая ему, в сущности, даже и не нравилась?
Марсель никогда не поехал бы в Бальбек, если бы Сван не расхвалил ему тамошнюю церковь в «персидском» стиле. А в Париже Сван стал для мальчика «отцом Жильберты». Франсуаза водила своего питомца гулять на Елисейские поля, где играла девичья «стайка» во главе с Жильбертой. Марселя приняли в компанию, и он полюбил Жильберту еще сильнее. Его восхищала красота госпожи Сван, а ходившие о ней толки пробуждали любопытство. Когда-то эту женщину звали Одетта де Креси.
Это произведение, состоящее из 15 книг и 7 частей, создавалось тяжело больным человеком, запертым в темной, обитой пробкой комнате из-за острых приступов астмы. Защищенный от шумов и запахов внешнего мира, Пруст заново воссоздавал Вселенную, контакт с которой стал невозможен для него из-за болезни.
Все 7 частей романа создавались на протяжении последних шестнадцати лет жизни писателя. Первый том «В сторону Свана» был опубликован в 1913 году, второй «Под сенью девушек в цвету» – в 1918 году. В 1919 году Пруст был удостоен Гонкуровской премии за первые два тома. В 1921 году появляется третий том «В сторону Германтов», а еще через год выходит четвертая книга – «Содом и Гоморра». Последние части эпопеи – «Пленница» (1924), «Беглянка» (1925), «Обретенное время» (1927) – опубликованы после смерти писателя.
Роман «В поисках утраченного времени» воспринимается как форма возрождения прошлого. Неуловимые впечатления души становятся для писателя критерием истины: «...тем истинам, которые наш ум черпает... в мире очевидности и, недостает глубины, они менее значимы для нас, чем те, что мы помимо воли получаем от жизни в одном-единственном впечатлении, материальном, поскольку воспринимают его органы чувств...». Пруст настойчиво подчеркивает изменчивость действительности, которую он называет «утратой времени». Познание для него возможно только через посредство чувств и ощущений.
Свой замысел писатель воплощает в органичной форме повествования от первого лица. В прустовском цикле властвует лирическое «Я» рассказчика, полностью сливающееся со своим создателем. Рассказчик болеет астмой, обожает мать, печатается в «Фигаро». Сравнение жизни Пруста с судьбами героев его романа дает возможность утверждать, что писатель щедро наделяет их фактами из своей биографии. Авторское «Я» растворено почти во всех его персонажах.
Из сознания Пруста вырос огромный мир, разместившийся более чем на трех тысячах страниц романа: это и его собственная жизнь, и жизнь Франции рубежа веков, и Первая мировая война, и дело Дрейфуса, и даже революция в России. В создании эпического пласта повествования писатель опирался на традицию Бальзака, переосмысленную им в соответствии со своей эстетикой. Бальзак считал, что «чувство – соперник понимания, как действие – антагонист мышления». Пруст, напротив, сосредоточивает внимание на детальном анализе чувств и ощущений, а размышление превращает в основное действие своего произведения. Прустовский цикл представляет некий синтез эпической формы и лирической стихии. Обилие персонажей, наблюдений и фактов сосуществует на равных правах с импрессионистическими зарисовками пейзажей, неуловимых впечатлений души. Мир прустовского цикла подчинен воспринимающему его сознанию. Эта зависимость подчеркивается вечной изменчивостью, текучестью мира «очевидности».
Многочисленные персонажи романа – от служанки Франсуазы до аристократической и буржуазной элиты Германтов, Вердюренов, Норпуа, Свана – являются прототипами родственников и знакомых писателя. Но в отличие от Бальзака, Пруст избегает категорических характеристик. Его «портреты» отличаются расплывчатостью, неопределенностью черт, меняющихся в зависимости от переливов чувств воспринимающего их сознания. «...Общественная личность – это создание мыслей других людей... Человек – существо, которое не может отрешиться от себя, которое знает других, только преломленным сквозь него».
Один и тот же человек воспринимается в романе по-разному, в зависимости от восприятия других людей или рассказчика. Меняется отношение рассказчика к громкому имени Германтов, к Свану, к служанке Франсуазе и даже к собственному отцу: «...беспрестанно меняется наш взгляд на людей, наше мнение о них. Мир незаметно, но вечно движется».
Невозможность постичь неуловимую сущность «другого» обусловливает превращение любви в прустовском цикле во внутреннее состояние. Сван, проснувшись рано утром, понял, что любил он не Одетту, а свое представление о ней. Рассказчик испытывал такие же чувства к Жильберте, «к той, которую я носил в себе. Я должен сказать, что другая, реальная, была, быть может, совершенно от этой отлична».
В чувстве любви у Пруста нет предмета любви, а есть лишь любящий, его чувство. Для писателя характерна страсть к разъяснению всех тончайших переливов чувств: «Сван анализировал свою ревность с такой проницательностью, словно специально привил себе вирус ревности, чтобы ее изучать». Это тщательное воспроизведение перебоев чувств обнаруживает тяготение к обобщению ощущений внутреннего мира, к созданию универсальной модели человека вне времени и пространства. «...Собирая воедино наблюдения за ужином, из набросков я получил рисунок, представляющий собой некую совокупность психологических законов».
В Дневниках Пруста есть такая примечательная запись: «Передать наше видение раньше, чем на него наложил деформирующий отпечаток наш рассудок». Под видением подразумевается облик прошлого, вызванный к жизни «инстинктивной» памятью. «Инстинктивная» память, с точки зрения писателя, основывается на импульсивности ощущений, не контролируемых разумом. «Пытаясь вспомнить, мы лишь напрасно роемся в памяти, все усилия рассудка тут тщетны. Оно (прошлое) недосягаемо для сознания и затаилось за его пределами – в каком-то осязаемом предмете (в ощущении, которое доставляет нам этот предмет)». Так возник знаменитый эпизод с чаепитием, когда вкус пирожного-мадленки, знакомого с детства, вызывает поток ожившего прошлого: «...весь Комбре со своими окрестностями... формой и плотностью, все это, город и сады, всплыло из моей чашечки чая».
В сознании рассказчика прошлое как бы удваивается: он вспоминает не только о первичном ощущении – вкусе мадленки, но и о том давнем моменте, когда этот вкус будил счастливые ассоциации. Конкретные неповторимые впечатления, фиксируемые «инстинктивной» памятью, превращаются в прустовском цикле в универсальный закон бытия: «Но стоит нам вновь заслышать знакомый запах, принадлежащий и прошлому, и настоящему... как непреходящая и обычно скрытая суть вещей высвобождается, и наше истинное «Я»... пробуждается. Само мгновение, освобожденное от связи времен... возрождает в нас человека, свободного от этой связи».
«Инстинктивная» память, останавливая на короткий миг мгновение, уничтожает протяженность Времени, «на котором вроде бы строится жизнь». Отступают тревоги и разочарования, страх смерти и болезни, и возникает «частица времени в чистом виде», или «обретенное время». И вкус пирожного, и запах придорожных трав и мартенвильские колокольни в Комбре – все, что живет в немеркнущей «инстинктивной» памяти, – наполняет рассказчика радостным освобождением от власти Времени. «И я чувствовал, что только наслаждение, испытанное в эти минуты экстаза, было истинно и плодотворно».
Это мгновение чувственного наслаждения возникает в прустовском цикле не только от ощущений, даруемых жизнью, но и от образов, навеваемых произведениями искусства: «Только с музыкальной фразой Вентейля я мог бы сравнить то особое наслаждение, какое мне иной раз приходилось испытывать, например, при взгляде на мартенвильские колокольни, на деревья, или если взять пример попроще, за чаепитием». В прустовском цикле представлена сложная гамма переливов чувств – от простейших жизненных ощущений до утонченных впечатлений, даруемых искусством.
Возводя в культ искусство, Пруст считает его единственным средством удержать, увековечить «обретенное время». Он останавливает мгновение, придавая изначальную протяженность утраченному времени. Роман Пруста позволял осознать «вневременные реальности», поддерживая их в привычной временной среде, где «все изнашивается, все разрушается, все гибнет». Воссоздавая прошлое, писатель придавал ему «форму и плотность» в воплощенном творении: «Величие подлинного искусства... в том и состоит, чтобы найти, уловить и показать... ту реальность, которую нам, возможно, так и не придется узнать, пока мы живы, хотя это и есть наша жизнь, настоящая, наконец-то раскрытая и проясненная, единственная реально прожитая нами жизнь, та жизнь, что в каком-то смысле постоянно присуща всем и каждому».
Стиль Пруста состоит из бесконечных, вложенных одно в другое уточнений, постоянно перебивающих развитие основной темы другими темами. Роман представляет гигантский внутренний монолог, поток воспоминаний автора-рассказчика, где стираются границы прошлого и настоящего. Но при всей внешней хаотичности композиции прустовский цикл безупречно выстроен и составляет единое целое с замыслом. Недаром писатель сравнивал свое произведение с «собором». «Но я столь тщательно выстроил свое произведение, что этот эпизод из первого тома объясняет ревность моего героя в четвертом и пятом томах, и, снеся колонну с непристойной капителью, я в дальнейшем обрушил бы и сам свод».
Пруст в своем цикле романов «В поисках утраченного времени» создал великое произведение, открыв новый художественный закон для литературы XX века – закон глобальных обобщений переливов и перебоев чувств. Оппонентам, обвинявшим его в пристрастии к мелочам, в отсутствии сюжета, писатель отвечал: «Я открывал великие законы... Само произведение – всего лишь оптический прибор, предлагаемый читателю, чтобы помочь различить то, чего без этой книги он, возможно, никогда бы в себе не разглядел. Узнавание читателем в самом себе того, о чем говорится в книге, – доказательство ее истинности».
На пороге смерти, почти ослепший, отрезанный болезнью от мира, Пруст создал свою вселенную, более подлинную, с его точки зрения, чем настоящая. За несколько недель до смерти он писал своему издателю Гастону Галлимару: «Другие могут наслаждаться целым миром – и я рад за них. Но сам я лишен движения, слов, мыслей, простого облегчения от утихшей наконец боли. Изгнанный из самого себя, я нахожу прибежище в томах [«Утраченного времени»] ... лишенный всего, я поглощен тем, что в мире духовном наделяю книги жизнью, для меня уже недосягаемой».
Французский писатель, журналист и критик Фредерик Бегбедер (р.1965 году), хорошо известный российским читателям своими ироничными провокационными романами, комментирует пятьдесят произведений, названных французами лучшими книгами ХХ века.
№ 2 Марсель Пруст «В поисках утраченного времени» (1913-1927)
Как видите, великий Марсель Пруст стоит только на втором месте в списке книг века, но знаете почему? Потому что он первый среди всех писателей нашего тысячелетия и, следовательно, в рамках крошечного ХХ века находится как бы вне конкурса.
О его шедевре все уже многажды сказано, и написано, и разжевано, иногда даже больше, чем нужно, и вы хотите, чтобы я изложил содержание этого трёхтысячестраничного монстра в нескольких строчках!? Да сегодня не Пруст - сегодня я маюсь в поисках утраченного времени! Впрочем, само название романа говорит о многом: «Поиски утраченного времени», чуть было не вышли под заголовком «Перебои чувств», «Убиенные голубки» и «Сталакиты прошлого», но, выбранное в конечном счёте название как нельзя лучше выражает суть нашего века. Если вдуматься, именно ХХ век ускорил бег времени, все сделал мгновенно преходящим, и Пруст неосознанно, но безошибочно, как и положено настоящему гению, угадал это свойство. Сегодня долг каждого писателя состоит в том чтобы помочь нам отыскать время, разрушенное нашим веком, ибо
«подлинные райские кущи – это те, которые мы утратили». Пруст построил свой семитомный карточный домик с намерением сообщить нам одну простую истину: литература нужна для того, чтобы найти время… для чтения!
Ну и конечно, я мог бы в вкратце пересказать вам его роман, одновременно и импрессионистский, и кубистский, автобиографический и вымышленный, отобрав несколько основных сюжетных линий: да, это роман о любви, доведённой ревностью до безумия, - любви Свана к Одетте, Рассказчика к Альбертине; разумеется, это история Марселя, светского выскочки, жаждущего получить приглашение к принцессе Германтской, но, поскольку это ему не удаётся, ставшего литератором-мизантропом; бесспорно, это coming-out (здесь: откровения – англ.) стыдливого гомосексуалиста, который описывает декадентов своего времени, барона де Шарлю и его друга Жюпьена, дабы за их счёт обелить самого себя; о` кей, это энциклопедия упадочных нравов аристократического общества до и во время Первой мировой войны 1914-1918 годов; несомненно, он повествует также и о жизни молодого человека, Рассказывающего, как он стал писателем, ибо спотыкался о булыжники мостовой вместо того, чтобы забрасывать ими, как это принято сегодня, спецназовцев.
Но говорит обо всём этом – значит умолчать о настоящем герои книги, а именно о вновь обретённом времени. В нём – в обретённом времени - может таиться великое множество самых разных вещей: тоска по детству, накатившая в тот миг, когда ты грызёшь миндальное пирожное; смерть, когда снова встречаешься с одряхлевшими снобами; эрозия любовной страсти или как превратить страдание в скуку; своевольная память - настоящая машина для странствий во времени, которое можно побороть, только когда пишешь, слушаешь сонату Вентейля или колокол Мартенвиля. «Воспоминание о некоем образе – это всего лишь сожаление о некоем мгновении; и дома, и дороги, и улицы, увы, так же эфемерны, как годы».
Не побоюсь сказать: Пруст часто пишет слишком длинные фразы, и многие люди с трудом вникают в его текст. Но не упрекайте себя, нужно просто привыкнуть к ритму его прозы. Лично я преодолел это затруднение, сказав себе так: эти бесконечно совершенствуемые фразы адекватны работе человеческого мозга. Стоит ли обвинять Пруста в том, что его фразы слишком длинны, если у Вас в голове складываются и вовсе нескончаемые периоды (при том наверняка менее интересные, уж извините меня за прямоту)?!
Пруст не хотел умирать и потому, став затворником, жил по ночам и спал днём, питаясь, точно вампир, кровью Сен-Жерменского предместья, исступленно работая над своим романом с 1906-го года по 1922-ой год; он умер в том же году – и выиграл, обессмертив себя, ибо «настоящая жизнь, жизнь наконец-то постигнутая и разгаданная, а, следовательно, единственная реально прожитая, - это литература». Роман «По направлению к Свану», отвергнутый Андре Жидом в «Галлимаре», был издан в 1913 году издательством «Грассе» за счёт автора; следующий том – «Под сенью девушек в цвету», опубликованный уже «Галлимаром», принёс автору Гонкуровскую премию в 1919 году. Пруст ещё застанет выход томов «У германтов» (1921) и «Содом и Гоморра» (1922), однако три последние книги – «Пленница», «Беглянка» и «Обретённое время» - вышли после смерти писателя, в 1923, 1925 и 1927 годах, в весьма топорной обработке его брата Роббера.
И вот в 1927 году наступил конец века. Пять лет спустя появиться Селин и ещё 48 книг, участвующих в нашем хит-параде, не считая всех остальных, которые туда не попали, но по большому счёту игра уже окончена. Никто больше НИКОГДА не сможет писать так, как раньше. Никто больше никогда не сможет ЖИТЬ как раньше. Отныне всякий раз, когда образ, ощущение, звук или запах напомнят Вам нечто другое – ну я не знаю, что именно. Может, в данную конкретную минуту, читая меня, вы вспомните о каком-нибудь давнем событии, переживании, школьном учителе, «заколебавшем» вас этим самым Прустом в старших классах, - так вот. Всякий раз, как вас постигнет такая вспышка памяти, знайте, что это и есть Обретённое Время. Что это и есть Пруст. И что это в тысячу раз прекраснее всех DVD на свете и интереснее, чем PlayStation. Сказать вам почему? Потому что Пруст учит нас, что время не существует. Что все возрасты нашей жизни, вплоть до смертного часа, остаются при нас. И что только мы сами вольны выбрать для себя тот миг, который нам дороже всего.
Источник - Библиотека Альдебаран
Сочинение Пруста состоит из семи томов, однако в книге очень мало действия. Страница за страницей тянутся всевозможные лирические и философские отступления - чрезвычайно длинные и подробные. Кроме того, здесь огромное количество персонажей - более 2000.
В первом томе, «По направлению к Свану », герой-рассказчик, весьма болезненный тип, подверженный меланхолии и неврозам, вспоминает о счастливых деньках своего детства, о том, как он проводил лето у родственников за городом. Там он познакомился со Сваном, который пережил безумный роман с Одеттой, да и самого рассказчика тоже пронзили жестокие стрелы Амура: он влюбился в Жильберту, а потом - во второй книге, «Под сенью девушек в цвету » - в ее школьную подругу Альбертину. Изредка затрагиваются политические темы, а также освещается тема гомосексуальности.
В третьем романе, «У Германтов », герой добивается близости с Альбертиной и испытывает мгновения душевного подъема; в четвертом, «Содом и Гоморра », делает ей предложение. Но, постоянно ревнуя супругу - как к мужчинам, так и к женщинам, - обращается с ней плохо, и в пятом романе, «Пленница », даже сажает под замок в квартире. Он и сам не прочь сбежать от Альбертины, но та, опередив его, погибает в результате роковой случайности, о чем становится известно в начале шестого романа, «Беглянка ».
Начинается Первая мировая война, но призыв рассказчику не грозит - слишком хилый. В конце первой книги его посещает мысль о том, как сильно все меняет время. Что же остается? Одни воспоминания. И, чтобы вновь обрести утраченное время, рассказчик принимает решение поверять мысли бумаге. Недаром последний, седьмой роман цикла называется «Обретенное время ».
Пруст считал, что значение действия в литературном произведении слишком переоценено. Гораздо важнее было для него другое: портрет времени, пространства, любви, искусства, общества на рубеже столетий.
Между прочим
Британская комик-группа Monty Piton остроумно обыграла проблему сложности прустовского произведения в скетче All England Summarize Proust Competition: участники шоу должны пересказать содержание 7-томного романа за 15 секунд. Самому успешному кандидату даже удалось охватить первую страницу первого тома.
Начинающему читателю
Откройте первый том и прочитайте примерно 60 страниц: до знаменитейшей сцены мировой литературы, когда герой-рассказчик окунает в чай печенье «Мадлен» - и этот вкус, этот запах моментально «катапультируют» его в прошлое, в безудержные воспоминания о детстве. Если проба показалась вам приемлемой, то просто отлично - в ближайшие месяцы (а то и годы) вам будет что почитать. Но если вам было сложно дойти даже до печенья (предложения в 20 строк - это, согласитесь, сильно), то на этом, пожалуй, можете остановиться, ведь на ближайших 3000 страниц все пойдет в том же духе.
«В поисках утраченного времени» это то, к чему я постоянно возвращаюсь. Первый том, «По направлению к Свану», я прочел еще 8 лет назад. Практически сразу после «Улисса», который заставил меня надолго заинтересоваться литературой модернизма и классикой. Тогда, в 18 лет, у меня еще не было серьезной любви и я не мог в полной мере понять, что это такое, любовные муки, испытываемые Сваном. Зато вполне понимал, что значит впечатление. Юношей я был впечатлительным, да и сейчас такой же.
Воспоминания Марселя о давно прошедших временах будит вкус кусочка печенья «Мадлен» на чайной ложечке, которое он макает в чай. Он вспоминает, как когда-то в Комбре делал то же самое, какой ревностной любовью в то время любил свою маму, как самым знаменательным событием в жизни был мамин поцелуй на ночь. Потом Марсель заметит, как играет в парке дочка Свана, Жильберта, и испытает совершенно новое для себя ощущение - влюбленность в женщину. С первой влюбленностью придут и муки: страх отвержения, боязнь, что его чувства останутся непонятыми и что объекту любви нет никакого дела до него.
Так получилось, что семейство Свана сыграло значимую роль в жизни Марселя. Позднее, когда уже будет старше, он вспомнит, что Сван-то был влюблен. Конечно же, без страданий и тут не обошлось, ведь влюблен он был в роковую женщину Одетту де Креси, известную своим вольным нравом.
Влюбился Сван в Одетту не сразу - до определенного момента он ее едва ли замечал. Но все решило Впечатление. В салоне Вердюренов был прием, звучала музыка - соната Вентейля. И надо же было так упасть свету, так Одетте повернуть голову, что в этот самый момент Свана поразило, он испытал настоящую страсть - голова Одетты похожа на головку с картины Боттичелли. Музыка, свет, случайный поворот головы - вместе это решило все. Сван окончательно и бесповоротно влюбился.
Что общего между собой имеют соната Вентейля, картина Боттичелли и какая-то вульгарная женщина? Да ничего. Только ровно так всегда и бывает - мы влюбляемся не в саму женщину, а в наше впечатление о ней. Это значит, что мы наделяем ее своими внутренними качествами и идеалами, которые сами же выдумали или представления о которых получили благодаря нашему жизненному опыту, культурному и интеллектуальному бэкграунду. То есть мы влюбляемся сами в себя, или, если хотите, в те представления об идеале, которые проецируем на объект любви. Естественно, с самим объектом это не имеет ничего общего. За фантазиями о женщине мы не видим реального человека перед нами. Это происходит намного позже. Впечатление настолько эфемерное и неуловимое явление, что не может длиться вечно. Так случилось и со Сваном. В какой-то момент он разлюбил Одетту, но не сожалел об этом, так как понял, в какой водоворот попал.
Моя девушка, в отличие от меня, прочитала весь цикл из семи книг, за что я ей очень горжусь и, пользуясь случаем, передаю пламенный привет. Тут я и подумал, а не вернуться ли мне к внутренней эпопее еще раз, не проникнуться ли блестящим языком Пруста, его изящными предложениями с витиеватой структурой, раскрывающимися у вас на глазах словно лепестки розы? Конечно же вернуться!
«Препятствия, с которыми должен бороться влюбленный и которые его воображение, обостренное болью, напрасно пытается распознать, кроются подчас в каких-то чертах характера женщины, ускользающей от его влияния, в ее глупости, в том, что она поддается чужим влияниям и страхам, которые внушают ей люди, незнакомые влюбленному, в том, что ей хочется от жизни других радостей, тех, которые влюбленный при всем своем богатстве не может ей предложить»
Испытывали ли вы что-нибудь подобное? Когда понимаете, что человеку, в которого вы влюблены, дела до вас нет. И вините себя, сокрушаетесь, пробуете и то, и это. Но все бесполезно. Тут приходят боль и страдание. Пруст вас поймет, с ним было то же самое. Он объяснит и поддержит - вашей вины здесь нет, такова природа любви. Ничего тут не поделаешь. Кроме страдания есть еще и высшее счастье, которое ждет нас где-то впереди.
Для меня Марсель Пруст оказался чутким, очень умным и внимательным собеседником. Мы нашли друг друга в подходящее время, когда в жизни у меня появились наслаждения любви и боль отвержения. Он поддержал меня и многое объяснил. «О, так ведь и у меня абсолютно то же самое», - думал я. Я убежден, что лучше Пруста о любви не написал ни один писатель, не снял ни один режиссер. Это любовь формате 3D, нет 7D! Такое ощущение, будто Пруст блестящий психотерапевт, одаренный невероятной мудростью и гениальным писательским мастерством.
Вот именно, вы как будто находитесь на сеансе психотерапии, только не сами говорите, а слушаете, как блестяще рассказывает терапевт, который знает все о вашем случае. Остается только читать, поднимать брови, хмуриться и много-много размышлять. Например над тем, что любовь может быть чем-то приходящим. В конце концов пройдут разочарование, одиночество, покинутость, привычка быть рядом с человеком, и мы устремимся навстречу новым впечатлениям. Так случилось и с Марселем. Он долго и мучительно переживал расставание с Жильбертой, но пришло лето и время ехать в курортный городок Бальбек, выдуманный Прустом.
Там, на моле, прогуливалась стайка молодых дев, поражающих своей свежестью и красотой, юные, еще до конца не сформировавшиеся создания - каждая из них обладала чарующим обаянием. Они были прекрасны, как те цветы, что распустились у дороги, по которой Марсель едет на прогулку в своей карете. В эти мгновения он больше всего желает замедлиться, остановиться у каждого цветка и распознать его уникальную красоту.
По этой же причине он ищет встречи с девами - быть причастным грациозному параду, лихой веселой игре и смеху. Полностью отдаться этому - как ветер закруживает мимолетное впечатление: светлые волосы девушек, смех и улыбки. Оно несется на тебя и вот ты уже в его власти - под сенью дев, увенчанных цветами.