История и этнология. Факты. События. Вымысел. Барон Унгерн: царский офицер, который стал богом

Барон Унгерн - одна из самых таинственных и «культовых» фигур Гражданской войны. Буддийские ламы считали его воплощением божества войны, а большевики - «первобытным чудовищем».

Историки и биографы рассматривают Унгерна через призму «остаточных» документов, сомнительных воспоминаний и свидетельств. Контекст архивариусов рождает весьма плоский образ. Единственное, что можно заключить, что барон был человеком далеким от здравого смысла. Остальное додумывают люди, отдаваясь неукротимому течению фантазии, а сон разума, как известно, рождает чудовищ.

В конечном итоге в образе Унгерна перед нами предстает парадоксальный, а лучше сказать, «безбашенный» персонаж, этакий романтичный «отморозок». Одних это заводит, других пугает. Однако все эти «картинки» весьма далеки от оригинала. Я удивлю вас, барон Роман фон Унгерн-Штернберг по рационализму и взвешенности превосходил всех изучающих его историков вместе взятых, ни один свой шаг, свой «перформанс», он не делал на импульсе. И вот почему….

«Жизнь есть сон»

В своей встрече в Монголии с известным писателем-оккультистом Фердинандом Оссендовским, Унгерн рассказывал: «Свою жизнь я провел в сражениях и за изучением буддизма. Дед приобщился к буддизму в Индии, мы с отцом тоже признали учение и исповедали его».

Именно этот факт должен стать отправной точкой в анализе личности барона. Роман Федорович не просто был буддистом - он исповедовал очень удивительное буддийской философское учение – читтаматра, так популярное среди тибетских лам. Доктрина эта имеет сложнейшую систему логики и полагает объективную реальность плодом воображения субъекта. Иными словами Роман Федорович фон Унгерн-Штернберг, следуя учению читтаматры, должен был находиться в убеждении, что окружающий его мир является всего-навсего игрой его ума. Убедить себя в этом – является, согласно этой буддийской доктрине, первым шагом на пути к нирване, высшей форме духовного освобождения. Однако первый шаг самый сложный. Тибетские ламы, например, говорят, что главным условием для «уверования» в то, что все является сновидением, нужно просто плыть по течению жизни, довольствуясь ролью безучастного наблюдателя – без желаний, без амбиций, без целей.

И Роман Федорович, следуя этой мудрости, в свои молодые годы отдался дрейфу: военная карьера, без особых скачков, текла своим чередом, а барон в это время смотрел в глубь себя. В каком состоянии тогда находился фон Унгерн-Штернберг, можно судить по характеристике барона Петра Врангеля, которому «посчастливилось» одно время быть командиром «буддиста»:

«Оборванный и грязный, он спит всегда на полу среди казаков своей сотни, ест из общего котла и, будучи воспитанным в условиях культурного достатка, производит впечатление человека, совершенно от них оторвавшегося. Оригинальный, острый ум, и рядом с ним поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор. Поразительная застенчивость, не знающая пределов расточительность…»

Паломничество

В июле 1913 года Унгерн вдруг выходит из дрейфа. Он подает в отставку – тогда барон был в чине сотника в 1-м Амурском полку Забайкальского казачьего войска - и уезжает в монгольский город Кобдо. Формальная цель Унгерна – присоединиться к монгольским повстанцам в их борьбе против Китая. Подобная импульсивность для человека, исповедующего буддийскую систему читтаматра, весьма удивительна. Вероятно, в основе этого поступка лежала куда более весомая причина, нежели желание помочь монголам. Вряд ли Роман Федорович так легко пожертвовал военной карьерой в Российской империи ради того, чтобы поступить на монгольскую службу. Причем в полной мере поучаствовать в освободительной войне монголов ему так и не удалось – там воцарился мир.

Согласно скудным сведениям об этом периоде жизни барона, он проводил время в изучении монгольского языка и конных ночных прогулках по степи, где любил погонять волков. Правда, другие свидетельства говорят, что фон Унгерн-Штернберг совершил паломничество в несколько буддийских монастырей и даже посетил Тибет.

Есть даже легенда, что Унгерн подал в отставку, чтобы отправиться на поиски легендарной подземной страны Агарти, которая, по преданию, находится где-то под Монголией и Тибетом. Согласно рассказам буддийских лам, там находится престол «царя мира», управляющего судьбами всего человечества.

Уже позднее писатель Оссендовский напишет, что на встрече с Унгерном он обсуждал Агарти, и тот якобы в 1921 году отправлял на поиски легендарной страны две экспедиции. Однако, чем закончились поиски «правителя судеб мира», так и осталось неизвестно.

Воплощение божества войны

Сразу же после начала Первой мировой фон Унгерн-Штернберг прервал свою монгольскую авантюру, вернулся в Россию, а затем отправился на фронт. На войне барон проявил граничащую с безрассудством отвагу, был ранен пять раз, но всякий раз смерть, оказавшись лицом к лицу с ним, вынуждена была свернуть в сторону. Один из сослуживцев барона вспоминал о нем: «Для того, чтобы так драться, надо или искать смерти, или точно знать, что ты не умрешь». Или, добавлю от себя, считать себя богом войны.

Как известно, Унгерн очень интересовался астрологией. Во времена своего высшего рассвета его окружала целая свита тибетских астрологов, без «расчетов» которых он не совершал ни одного шага.

В начале 1950-ых в одном из индийский журналов, посвященных джйотиш (индийской астрологии), была опубликована и анализирована астрологическая карта Унгерна. Астролог обратил внимание на несколько аспектов в гороскопе. Первый - это соединение Марса с так называемой планетой-призраком Раху. Под таким соединением рождаются безумные храбрецы, лишенные по природе своей страха. А самое главное – самореализация человека с такой комбинацией возможна только через войну. Второй аспект, соединение Венеры и другой «теневой планеты» Кету в 12 доме гороскопа, обещал барону «освобождение» от реинкарнаций, нирвану, уже в этой жизни.

Забегая вперед скажу, что после того как в феврале 1921 года, Унгерн освободил монгольскую столицу Ургу от китайских войск, совет местных лам объявил барона воплощением Махакалы, божества войны и разрушения, которого в тибетском буддизме почитают как защитника учения Будды. Нужно добавить, что свое «заключение» ламы делали, ориентируясь ни столько на военные подвиги Унгерна, сколько на положение планет в его гороскопе.

Гуру

Как последователь буддизма барон знал, что нельзя обрести освобождение без гуру. Кто был духовным наставником Унгерна, мы не знаем. Однако свидетельства говорят, что Роман Федорович никогда не действовал, не посоветовавшись с окружавшими его ламами. Даже формальные номера приказов командира Азиатской конной дивизии тщательно выверялись нумерологическими расчетами лам.

Вряд ли гуру следует искать в окружении фон Унгерна-Штернберга. Подлинный духовный наставник находился, скорее всего, далеко от Унгерна: может быть, в каком-нибудь монгольском монастыре, может быть, вообще в Тибете. Ламы-консультанты же, по всей вероятности, были представлены к Унгерну его «сенсеем».

Именно приказом учителя можно объяснить то, что осенью 1920 года Азиатская конная дивизия Унгерна сорвалась с «насиженного» места в Забайкалье и совершила свой знаменитый рейд в Монголию. Известно, что монгольский правитель и первосвященник, «живой Будда» у монголов, Богдо-гэгэн VIII, находясь под китайским арестом, тайно переслал барону послание с благословением на освобождение Урги от китайцев. Зимой 1921 года барон взял город, сломив сопротивление китайских войск, превосходивших его дивизию в несколько раз. Вернувший себе власть в Монголии Богдо-гэгэн даровал Унгерну титул князя. Был ли он гуру барона? Вряд ли. Вскоре фон Унгерн-Штернберг отправится в поход на Советскую Сибирь, в котором едва ли был заинтересован правитель освобожденной Монголии. Это означает, что барон был «духовным чадом» какого-то другого человека, амбиции которого никак не ограничивались Монголией.

Очищение кармы

В восточных традициях – буддизме, индуизме, джайнизме - основным условием окончательного освобождения является очищение кармы, накопившейся за все предыдущие жизни. Избавление – процесс долгий, растягивающийся на многие-многие инкарнации. Однако в том же буддизме были течения, которые говорили о возможности покончить с кармой одним махом, в течении одного воплощения. Последнее возможно, если человек точно исполнит предназначение своей жизни. Его можно узнать через свой гороскоп с помощью хорошего астролога или от духовного учителя. Унгерн в последний год своей жизни открыто декларировал, что его миссия - восстановление империи Чингисхана. Именно по этой причине летом 1921 году он отправился в свой сибирский поход, свой последний рейд. Интересно, что за несколько месяцев он рассказывал, что предчувствует свою скорую смерть и чуть ли не называл точное время. Означает ли это, что Унгерн собирался восстановить империю Чингисхана за фантастически короткий срок? Или это была просто декларация, а сам барон видел свое предназначение в гибели при воплощении нереализуемой амбиции? Давайте послушаем самого Романа Федоровича, который писал в письме одному китайскому генералу:

«Сейчас думать о восстановлении царей в Европе немыслимо… Пока возможно только начать восстановление Срединного Царства и народов, соприкасающихся с ним до Каспийского моря, и тогда только начать восстановление Российской монархии.. Лично мне ничего не надо. Я рад умереть за восстановление монархии хотя бы и не своего государства, а другого».

На пороге нирваны

В августе 1921 года Унгерн попал в плен к красным. Уже через несколько дней Ленин высказал свое предложение: «Советую обратить на это дело побольше внимания, добиться проверки солидности обвинения, и в случае если доказанность полнейшая, в чём, по-видимому, нельзя сомневаться, то устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять». Троцкий, который возглавлял Реввоенсовет, хотел провести суд в Москве, на глазах «всех трудящихся». Однако «красные сибиряки» уговорили своих «старших братьев» провести трибунал в Новониколаевске (ныне Новосибирск). Остается тайной, почему Троцкий и Ленин так легко отказались от желания показать «шоу» с «кровавым бароном» на «большом московском экране».

В архивах сохранились протоколы допросов Унгерна. Они очень странные: будто «комиссары» силились кому-то доказать, что допрашивали именно Романа Федоровича фон Унгерна-Штернберга. Например, барон зачем-то рассказывал на допросе о том, что несколько раз бывал у «живого Будды» Богдо-гэгэна VIII и что тот очень любит шампанское. Или еще – на вопрос о том, почему он носил вишневый монгольский халат, Унгерн ответил, чтобы «на далеком расстоянии быть видным войскам». Кстати, халат, по сути дела, был одним из главных доказательств, что арестовали и расстреляли именно барона. Другой «уликой» была фотография пленного Унгерна в этом самом халате.

Очень подозрительно выглядит и эта цитата из протокола: «Живым в плен попал вследствие того, что не успел лишить себя жизни. Пытался повеситься на поводе, но последний оказался слишком широким». Буддист, которого монголы почитали Махакалой, рассказывает комиссарам, что хотел малодушно повеситься… Похоже на шутку.

Документ с протоколом допроса заканчивается словами «На все вопросы без исключения отвечает спокойно». Пожалуй, это единственные слова, в которые можно было бы поверить.

Говорят, что барона расстреливали, целясь в грудь, чтобы затем отвезти его мозг в Москву, для исследований. Тело же зарыли в лесу, в неизвестном месте.

Интересно, что спустя годы стала гулять легенда о «проклятии Унгерна»: якобы многие, кто имел отношение к его аресту, к суду, к допросам и его казни, погибли либо в годы Гражданской войны, либо при сталинских репрессиях. На самом деле, эта «легенда», на мой взгляд, больше «работала» не на то, чтобы показать магию «кровавого барона», сколько еще раз подтвердить, что 15 сентября 1921 года «комиссары» расстреляли именно Унгерна.

Жизнь после смерти

После известия о казни барона правитель Монголии Богдо-гэгэн отдал приказ провести службы по Унгерну во всем монгольских храмах. Правда, не все верили, что барон погиб. Например, многие местные буддийские ламы прямо потешались над известием о расстреле: разве можно убить Махакалу обычной пулей?

Так, ходили слухи, что красные поймали совсем другого, похожего на фон Унгерна-Штернберга, человека, а сам освободитель Монголии ушел в один из тибетских монастырей, где медитирует и читает так называемую тайную мантру, ведущую к нирване.

А некоторые говорили, что Унгерн нашел путь в таинственную страну Агарти и ушел туда с самыми преданными соратниками – на службу к «царю мира». Наступит день, когда зло окончательно воцарится в мире, и в этот момент на сцену выйдет конная дивизия Романа фон Унгерна-Штернберга, чтобы нанести смертельный удар силам зла.

Кстати, день смерти Унгерна проанализировал и астролог в том самом индийском журнале из 1950-ых. Так вот – на 15 сентября 1921 года, согласно гороскопу барона, в так называемом «доме смерти» соединились сразу четыре планеты: Меркурий, Юпитер, Сатурн и «призрак» Раху. Все это указывало, по мнению звездочета, что фон Унгерн-Штернберг все-таки покинул этот мир именно в тот момент. Правда, тогда же в «доме врагов» соединились Солнце и Марс, главная планета в гороскопе барона. Это комбинация говорила, по мнению астролога, что Роман Унгерн не пассивно принял смерть, а, скорее всего, погиб в бою. Но разве можно доверять астрологам?...

Nikolai Robert Max Baron von Ungern-Sternberg ; 17 (29) декабря , Грац - 15 сентября , Новониколаевск) - участник Белого движения . Восстановил независимость Монголии . Автор идеи реставрации Срединной монархии в границах империи Чингисхана . Русский генерал.

Отец - Теодор-Леонгард-Рудольф. Мать - Софи-Шарлотта фон Вимпфен, немка, уроженка . Родители Унгерна много путешествовали по Европе и поэтому мальчик родился у них в Австрии.

Барон вырос в Ревеле у своего отчима барона Оскара Фёдоровича фон Гойнинген-Гюне (Oscar von Hoyningen-Huene) и недолго посещал Николаевскую гимназию Ревеля , откуда был исключён «из-за плохого прилежания и многочисленных школьных проступков». В 1896 по решению матери был отдан в петербургский Морской кадетский корпус, при поступлении в который барон меняет имя на русское и становится Романом Фёдоровичем; за год до его окончания во время Русско-японской войны оставляет учёбу и отправляется на фронт вольноопределяющимся 1-го разряда в 91-й Двинский пехотный полк . Однако когда полк Унгерна прибыл на театр военных действий в Маньчжурию , война уже закончилась. За участие в походе против Японии барон был награждён светло-бронзовой медалью и в ноябре 1905 г. произведен в ефрейторы . В г. поступает и в г. оканчивает Павловское военное училище по 2-му разряду.

Служба

В конце 1914 г. барон переходит в 1-й Нерчинский полк, за время службы в котором был удостоен ордена Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». В сентябре 1915 г. барон откомандировывается в отряд особой важности Северного фронта атамана Пунина , задачей которого состояли партизанские действия в тылу противника. За время дальнейшей службы в особом отряде барон Унгерн получил ещё два ордена: Орден Святого Станислава 3-й степени и орден Святого Владимира 4-й степени.

Однако за эксцесс, произошедший позднее - неповиновение и антидисциплинарный поступок - был командиром 1-го Нерчинского полка полковником бароном П. Н. Врангелем из полка удалён и переведён на Кавказский фронт в 3-й Верхнеудинский полк, где оказался вновь вместе со своим другом по предыдущему полку Г. М. Семёновым - будущим атаманом казаков Забайкалья - также удалённым бароном Врангелем из 1-го Нерчинского полка за растрату денежного аванса.

После Февральской революции Семёнов направляет военному министру Керенскому план «использования кочевников Восточной Сибири для образования из них частей „естественной“ (прирождённой) иррегулярной конницы…», который был одобрен Керенским. В июле 1917 г. Семёнов выезжает из Петрограда в Забайкалье , куда и прибывает 1 августа с назначением комиссаром Временного правительства на Дальнем Востоке по формированию национальных частей.

Подготовка к Гражданской войне . Монгольская эпопея

После начала формирования в Маньчжурии Семёновым Особого маньчжурского отряда барон Унгерн назначается комендантом станции Хайлар с заданием привести в порядок разложенные большевистской агитацией находящиеся там пехотные части. Барон занимается поначалу разоружением пробольшевицки настроенных частей. И Семёнов, и Унгерн в это время снискали себе мрачную славу репрессиями против мирного населения, очень часто не имеющего никакого отношения к большевикам . После появления зимой-весной 1918 г. в Забайкалье многочисленных эшелонов с пробольшевицки настроенными солдатами, возвращавшимися с развалившегося германского фронта, семёновский отряд был вынужден отступить в Маньчжурию, оставив за собой лишь небольшой кусочек российской земли в районе реки Онон.

Понимая, что в Монголии его желанным гостем мало кто считает и что руководство страны постоянно оглядывается в сторону большевиков (в 1921 году уже было понятно, что Белое дело в России проиграно и что Урге надо начинать строить отношения с большевистской Россией), барон Унгерн пытается завязать связи с китайскими генералами-монархистами , дабы с помощью их войск реставрировать династию Цин.

Северный поход. Антиунгерновский заговор в Азиатской дивизии

Вопреки ожиданиям Унгерна китайцы не спешили реставрировать ни династию, ни реализовывать план Унгерна - и барону не осталось другого выхода (разве что ещё был вариант уйти в Маньчжурию и там разоружиться - это спасло бы многие тысячи жизней, но было бы капитуляцией), кроме как двинуться в советское Забайкалье, ибо монголы в свою очередь видя, что Унгерн уже не собирается более воевать с Китаем, уже начали менять свое отношение к Азиатской дивизии. К скорейшему уходу из Монголии барона Унгерна подталкивало и предстоящее в весьма скором времени окончание захваченных им в Урге запасов.

Непосредственно перед походом Унгерн предпринял попытку связаться с белым Приморьем. Он писал генералу В. М. Молчанову , однако тот не ответил барону.

В конце мая 1921 года Азиатская дивизия направилась к границе Советской России. Перед походом барон Унгерн собрал наибольшие силы, какими он когда либо располагал.

1-й и 4-й конные полки есаулов Парыгина и Макова, две артиллерийские батареи, пулеметная команда, 1-й Монгольский, Отдельный Тибетский, Китайский, Чахарский дивизионы составляли 1-ю бригаду под командованием непосредственно генерала барона Унгерна численностью 2 100 бойцов при 8 орудиях и 20 пулеметах. Бригада наносила удар на Троицкосавск , Селенгинск и Верхнеудинск .

2-я бригада под командованием генерал-майора Б. П. Резухина состояла из 2-го и 3-го конных полков под командованием полковника Хоботова и сотника Янкова, артиллерийской батареи, пулеметной команды, 2-го монгольского дивизиона и японской роты. Численность бригады - 1 510 бойцов. В распоряжении 2-й бригады находились 4 орудия и 10 пулеметов. Бригаде ставилась задача перейти границу в районе станицы Цежинской и, действуя на левом берегу Селенги, идти на Мысовск и Татаурово по красным тылам, взрывая по пути мосты и тоннели.

В подчинении барона также находились три партизанских отряда: - отряд под командованием полк. Казангарди - в составе 510 бойцов, 2 орудий, 4 пулеметов; - отряд под командованием атамана Енисейского казачьего войска есаула Казанцева - 340 бойцов при 4 пулеметах; - отряд под командованием есаула Кайгородова в составе 500 бойцов при 4 пулеметах. Присоединение названных отрядов к основным силам Азиатской дивизии позволило бы нивелировать численное превосходство красных , выставивших против барона Унгерна на главном направлении более 10 000 штыков. Однако этого не произошло и барон атаковал превосходящего его войска количественно противника.

Поход начался с некоторого успеха: 2-й бригаде генерала Резухина удалось разбить несколько большевистских отрядов, однако одновременно 1-я бригада под командованием самого барона Унгерна была разбита, утратила свой обоз и почти всю артиллерию. За эту победу над бригадой Унгерна тяжело раненый в бою командующий 35-м красным кавалерийским полком К. К. Рокоссовский (будущий маршал СССР) был награждён орденом Красного Знамени . Положение Азиатской дивизии усугублялось ещё и тем фактом, что Унгерн, веривший в предсказания лам , не стал из-за негативного результата гадания вовремя штурмовать Троицкосавск, занятый тогда ещё слабым красным гарнизоном всего в 400 штыков. Впоследствии в момент начала штурма гарнизон большевиков составлял уже почти 2000 человек.

Тем не менее барону Унгерну удалось увести свои войска из-под Троицкосавска - красные не решились преследовать 1-ю бригаду, опасаясь подхода ген. Резухина и его 2-й бригады. Потери бригады барона составили около 440 человек.

В это время советские войска предприняли в свою очередь поход на Ургу и, легко сбив заслоны Унгерна близ города, 6 июля 1921 года вошли в столицу Монголии без боя - генерал барон Унгерн недооценил силы красных , которых хватило и для отражения вторжения Азиатской дивизии в Сибирь, и для одновременной отправки войск в Монголию.

Унгерн, дав небольшой отдых своей бригаде на реке Иро, повел её на соединение с Резухиным, бригада которого, в отличии от войск Унгерна, не только не понесла потерь, но даже была пополнена пленными красноармейцами. Соединение бригад произошло 8 июля 1921 г. на берегах Селенги. А 18 июля Азиатская дивизия уже двинулась в свой новый и последний поход - на Мысовск и Верхнеудинск, взяв которые барон получил бы возможность выполнить-таки одну из своих главных задач - перерезать Транссиб.

Силы Азиатской дивизии к моменту выступления во 2-й поход составляли 3 250 бойцов при 6 орудиях и 36 пулемётах . 1 августа 1921 года барон Унгерн одерживает крупную победу у дацана Гусиноозерского, взяв в плен 300 красноармейцев (треть из которых Унгерн расстрелял в случайном порядке, определяя «по глазам», кто из них сочувствует большевикам), 2 орудия, 6 пулеметов и 500 винтовок, однако во время боя при Новодмитриевке 4 августа первоначальный успех унгерновцев был сведен на нет подошедшим к красным отрядом броневиков, с которым не смогла справиться артиллерия Азиатской дивизии. В Новодмитриевке по личному приказу Унгерна были расстреляны 2 семьи - 9 человек, включая детей, «чтобы не оставлять хвостов» (из личных показаний Унгерна в плену).

Последний бой Азиатской дивизии имел место 12 августа 1921 года у станицы Атаман-Никольской, когда большевикам были нанесены значительные потери артиллерией и пулеметными частями барона Унгерна - из 2000 человек отряда красных ушло тогда не более 600 человек.

После этого барон решил отступить обратно в Монголию, чтобы впоследствии с новыми силами атаковать Урянхайский край.

М. Г. Торновский, подводя итоги июльско-августовских боёв, пишет :

Потери Азиатской дивизии с 20 июля по 14 августа (…) весьма незначительны сравнительно с потерями красных. (…) Потери Азиатской конной дивизии нужно считать примерно такими: убитыми 200 человек, бежавшими 120 человек (в основном бурятов, так как дивизия проходила через районы, населенные именно бурятами), а всего 320 человек + 50 тяжело раненых. Но за это время дивизия получила пополнение из красноармейцев 100-120 человек. Следовательно, дивизия в своем составе почти не уменьшилась и была в полной мере боеспособной. Но горе было в том, что моральный дух в ней был убит, оставалось мало патрон, еще меньше артиллерийских снарядов и почти не оставалось перевязочных материалов. Азиатская конная дивизия нанесла красным весьма чувствительные потери. Подсчитывая на память, во всех вместе взятых боях она потеряли убитыми не меньше 2 000-2 500 человек, а сколько ранеными - «Ты, Господи, ведаешь». Особенно тяжелые потери красные понесли на реке Хайке и у Гусиноозерского дацана.

Замысел барона, в соответствии с которым дивизия должна была направляться в Урянхай на зимовку, не получил поддержки у чинов дивизии: солдаты и офицеры были уверены, что этот план обрекает их на гибель. Как результат в обеих бригадах возник заговор против барона Унгерна, причем в защиту командира не выступил никто: ни из офицеров , ни из казаков .

16 августа 1921 года командир 2-й бригады генерал Резухин отказывается вести бригаду в Маньчжурию и из-за этого погибает от рук своих подчиненных. А в ночь с 18 на 19 августа заговорщики проводят обстрел палатки самого генерала барона Унгерна, однако последний к этому времени успевает скрыться в направлении расположения монгольского дивизиона (командующий князь Сундуй-гун). Заговорщики расправляются с несколькими близкими к Унгерну палачами, после чего обе взбунтовавшиеся бригады уходят в восточном направлении, дабы через территорию Монголии добраться до Маньчжурии, а оттуда - в Приморье - к атаману Семёнову.

Барон Унгерн предпринимает попытку вернуть беглецов, угрожает им казнью, однако те отгоняют Унгерна выстрелами. Барон возвращается к монгольскому дивизиону, который в конце концов его арестовывает и выдаёт красному добровольческому партизанскому отряду, которым командовал бывший штабс-капитан , кавалер полного банта солдатских Георгиев П. Е. Щетинкин .

Причиной ареста барона монголами послужило стремление последних вернуться домой, их нежелание воевать за пределами своей территории. Командующий дивизионом пытался ценой головы барона Унгерна заслужить себе лично прощение у красных. План князя впоследствии действительно удался: и сам Сундуй-гун, и его люди после выдачи генерала барона Унгерна были отпущены большевиками обратно в Монголию. Потрясенный предательством барон признается потом на допросе:

Процесс и казнь

Награды

• Орден Святого Георгия 4-й степени (27 декабря 1914 года : «за то, что во время боя 22 сентября 1914 года, находясь у фольварка Подборек в 400-500 шагах от окопов противника, под действительным ружейным и артеллерийским огнем, дал точные и верные сведения о местонахождении неприятеля и его передвижениях, вследствие чего были приняты меры, повлекшие за собой успех последующих действий»);
• Орден Святой Анны 4-й степени с надписью «ЗА ХРАБРОСТЬ» (1914 год);
• Орден Святого Станислава 3-й степени (1915 год);
• Орден Святой Анны 3-й степени (сентябрь 1916 год).

Пересмотр дела

25 сентября 1998 года Президиум Новосибирского областного суда отказал в реабилитации барона Унгерна Р.Ф.

Память

Генералу барону Унгерну фон Штернбергу посвящена песня «Вечное небо» группы Калинов Мост , третья в вышедшем в 2007 году альбоме «Ледяной походъ ».

Памяти Барона Унгерна посвящена одноимённая песня волгоградской R.A.C.-группы «Моя Дерзкая Правда» (МДП).

Барон Унгерн (Юнгерн) - персонаж романа

Страшную фигуру в истории борьбы за Советскую власть в Забайкалье и на Дальнем Востоке представлял барон Роман Унгерн фон Штернберг — правая рука атамана Семенова.

Унгерн происходил из аристократической семьи прибалтийских баронов, добывших себе состояние морским разбоем. Сам барон рассказывал, что его предки «принимали участие во всех легендарных крестовых походах».

Один из Унгернов погиб в Иерусалиме, где сражался за освобождение гроба Христа, на службе короля Ричарда Львиное Сердце. В XII в. Унгерны служили монахами в Тевтонском ордене и распространяли огнем и мечом христианство среди литовцев, эстов, латышей и славян.

Один из Унгернов был знаменитым рыцарем-разбойником, наводившим страх на купцов, которых он грабил на больших дорогах.

Другой сам был купцом и имел корабли в Балтийском море. «Мой дед прославился как морской разбойник, грабивший английские корабли в Индийском океане. Я сам создал в Забайкалье орден монахов-воинов-буддистов для борьбы с коммунистами»{47}.

В 1908 г. Унгерн оказался в Забайкалье, а потом в Монголии, где ознакомился с обычаями и верованиями монголов. Затем он попадает в Забайкальский казачий полк. Вот какую «блестящую» характеристику дал ему в то время командир этого полка:

«Есаул барон Унгерн Штернберг… в состоянии сильного опьянения способен на поступки, роняющие честь офицерского мундира, за что и был отчислен в резерв чинов…»

Унгерн был осужден за драку и попал в крепость, откуда его освободила в 1917 г. Февральская революция. В это время он и становится помощником Семенова по формированию бурятских полков.

А. Н. Кислов пишет: «.. зверски уничтожая коммунистов, партизан, советских служащих и евреев вместе с женщинами и детьми, Унгерн удостоился от атамана Семенова чина генерал-лейтенанта и стал начальником конной азиатской дивизии в его армии в Забайкалье»{48}.

Начиная с декабря 1917 г. во главе созданной им конной дивизии Унгерн вел непрерывную борьбу с Советской властью.

Отделившись от Семенова, по указанию последнего и с одобрения японских интервентов Унгерн в конце 1920 г. двинул свою «конноазиатскую» дивизию, насчитывавшую до 10 тысяч человек (ядро ее составляли восемь сотен забайкальских и оренбургских казаков), в Монголию.

Там в результате вспыхнувшей гражданской войны чало «царство божие богдо-Джебзун-Дамба-Хутухта-хана». «Святой» Хутухта, осуществлявший одновременно и духовную и светскую власть, был заключен под домашний арест, а местные князья и духовенство призвали на помощь белогвардейцев.

Дивизия Унгерна, занимавшая район Борзи и Даурии, вошла в Монголию из зоны, контролируемой японскими войсками. Переход через границу прикрывали сильные отряды семеновцев.

Барон Унгерн, хорошо знавший обстановку в Монголии, играя на национальных чувствах монгольского народа, выдвинул лозунг: «Освобождение страны и восстановление ее автономии».

Он сумел запугать богдо-гэгэна, которого насильно привез в свой штаб, и, заручившись его поддержкой, получил непосредственный доступ к богдо-гэгэну.

Однажды богдо-гэгэн предсказал ему: «Ты не умрешь. Ты будешь воплощен в высшем существе. Помни это, воплощенный бог войны, хан Великой Монголии! » Это «пророчество» послужило ламам основанием для «обожествления» Унгерна. Он был объявлен земным «воплощением» бога Махакалы (войны и разрушения).

Все это нужно было для того, чтобы объяснить «подвиги» Унгерна «повелениями» высших богов. Богдо-гэгэн выдал ему особую грамоту, в которой восхвалялась деятельность барона, а все его зверства и преступления объявлялись проявлениями божественной воли.

В начале февраля 1921 г. Унгерн захватил столицу Монголии Ургу (ныне Улан-Батор) и восстановил богдо-гэгэна на престоле. Фактически же диктатором в стране стал он сам.

Японские империалисты стремились руками Унгерна не только захватить Монголию, но и превратить ее в плацдарм для нападения на Советскую Россию.

Находясь в Урге, барон налаживает связь с монархистами Монголии, Тибета, Китая. Он собирает семеновцев и колчаковцев, сосредоточившихся на русско-китайско-монгольской границе, пишет воззвания, манифесты.

Унгерн не раз клялся в бескорыстии, преданности идеям монархизма и в готовности бороться до последней капли крови за восстановление поверженных царских тронов в любой стране.

Он яростно ненавидел революцию и считал своим «долгом честного воина» уничтожать революционеров, к какой бы нации, к какому бы государству они ни принадлежали.

Восстановление Срединной империи во главе с представителем низвергнутой маньчжурской династии — одна из важнейших задач, которые ставил перед собой Унгерн.

Для успешного решения этой задачи он вступает в оживленные сношения с деятелями монголо-китайской реакции, с монархистским отребьем, сохранившимся на окраинах бывшей царской России, пытается поразить их воображение «величием» предпринимаемого дела, «предначертанного самим небом».

«Как только мне удастся дать сильный и решительный толчок всем отрядам и лицам, мечтающим о борьбе с коммунистами, — писал он, — и когда я увижу планомерность поднятого в России выступления, а во главе движения — преданных и честных людей, я перенесу свои действия в Монголию и союзные с ней области для окончательного восстановления династии Чинов»{4 9}.

Особенно жестокой была расправа Унгерна с теми, кого он считал своими политическими противниками. «Заняв Ургу, — пишет Д. Батоев, — Унгерн дал право своим солдатам в течение трех дней безнаказанно убивать всех евреев, „подозрительных“ русских и бурят. Среди убитых унгерновцами были и члены революционного комитета русских граждан в Урге: Кучеренко, Гембаржевский и другие, а также врач Цыбиктаров. Палачи придумали им страшную казнь: они были четвертованы..»{50 }.

Вождь монгольского народа Сухэ-Батор сказал об этих замечательных людях:

«Они сделали так много для аратской революции, отдали за нее жизни. Больно сознавать, что никогда больше не увидишь добродушной улыбки Кучеренко, горячих глаз Гембаржевского, не пожмешь тонкую смуглую руку Цыбиктарова… Осталось чувство безграничной любви и уважения к бесстрашным сынам русского народа. Память о них сохранится навсегда»{51}.

Зверства барона Унгерна, этого полусумасшедшего садиста, любившего лично принимать участие в пытках и казнях, казались омерзительными даже его собутыльникам.

Так, один из офицеров его банды писал: «С наступлением темноты кругом на сопках только и слышен был жуткий вой волков и одичавших псов. Волки были настолько наглы, что в дни, когда не было расстрелов, а значит, и пищи для них, они забегали в черту казарм… На эти сопки, где всюду валялись кости, черепа, скелеты и гниющие части обглоданных волками тел, и любил ездить для отдыха барон Унгерн»{52 }.

Кочуя со своими отрядами по монгольским степям, грабя местное население, барон Унгерн 21 мая 1921 г. издает приказ о наступлении против Красной Армии в Сибири.

Отбросив в июне 1921 г. Унгерна от границ Советской Республики в Монголию, части Красной Армии по просьбе образовавшегося Временного народного революционного правительства Монголии двинулись на освобождение Урги.

Тем временем Унгерн еще раз перешел границу и бросил свои силы на север Забайкалья, намереваясь прорваться к Сибирской железной дороге, взорвать тоннели и прекратить сообщение на этой важнейшей магистрали. Вполне реальной стала угроза прорыва Унгерна к Мысовой.

В кратчайший срок (из тыловиков и выздоравливающих красноармейцев 35-й стрелковой дивизии и 5-й Кубанской кавалерийской бригады) под началом К. К. Рокоссовского был сформирован и хорошо вооружен (в его распоряжении были даже два орудия) сводный отряд — около 200 конных и 500 пеших бойцов.

Часть красноармейцев удалось разместить на подводах. С этим достаточно подвижным отрядом Рокоссовский выступает через хребет Хамар-дабан навстречу врагу и отгоняет его от Мысовой.

Тогда Унгерн повернул по направлению к Новоселенгинску и Верхнеудинску. Однако Рокоссовский успевает прикрыть Всрхпеудинск с юга.

Потерпев поражение в боях 5-6 августа от войск Красной Армии, возвратившихся из Монголии, Унгерн едва вырвался из кольца советских частей. Он вновь бежал на юг…

Между тем народно-освободительное движение в Монголии ширилось. Армия во главе с Сухэ-Батором повела успешную борьбу с китайскими милитаристами и белогвардейской бандой Унгерна.

Красная Армия 6 июля вступила в Ургу. Тогда и богдо-гэгэн выступил против Унгерна, призывая народ уничтожить этого «распутного вора».

Бойцы Рокоссовского и Щетинкина две недели гнались за унгерновцами по монгольской степи, испытывая жажду и голод, то отражая атаки, то атакуя, то преследуя остатки унгерновского воинства, и наконец 22 августа 1921 г. юго-западнее горы Урт настигли барона.

Чекисты иод руководством полномочного представителя ОГПУ Сибири организовали захват этого палача: они направили в войска Унгерна агитаторов, которые провели большую работу среди унгерновских солдат.

Монгольские цирики, входившие в войска Унгерна, отказались следовать за ним в Западную Монголию, куда он намеревался идти, схватили его, обезоружили и доставили в Новониколаевск.

15 сентября в Новониколаевске (ныне Новосибирск) состоялось открытое судебное заседание Чрезвычайного революционного трибунала по делу Унгерна. Обвинителем выступил Емельян Ярославский.

Роман Унгерн верил в превосходство «желтой расы», но верил русским

В этом году исполняется 90 лет со дня казни самого загадочного и мистического героя гражданской войны в России барона Романа Федоровича фон Унгерн-Штернберга. Барон Роман (Роберт-Николай-Максимилиан) Федорович фон Унгерн-Штернберг принадлежал к одному из древнейших аристократических семейств Прибалтийского края, предки которого были рыцарями Ордена меченосцев и принимали активное участие в Крестовых походах. Род баронов фон Унгерн-Штернбергов был внесен в дворянские матрикулы всех трех прибалтийских губерний.

Официально его родоначальником был Ганс фон Унгерн, живший в XIII веке и являвшийся вассалом рижского архиепископа.

Родился Роман Федорович фон Унгерн-Штернберг в австрийском городе Граце 29 декабря 1885 года во время путешествия родителей по Европе. В Россию Роман Федорович попал лишь двумя годами позднее; семья его жила в Ревеле (ныне Таллинн).

В 1896 году, после смерти отца, Роман Федорович был зачислен в Морской кадетский корпус в Санкт-Петербурге. За год до выпуска, когда началась русско-японская война, Унгерн поступает вольноопределяющимся 1-го разряда в 91-й Двинский пехотный полк и отправляется в Маньчжурию. С японцами он сражался недолго, но все же успел получить чин ефрейтора и солдатскую светлобронзовую медаль, ставшую его первой боевой наградой. После окончания войны Роман Федорович поступает в элитное Павловское пехотное училище, по окончании которого в 1908 году становится офицером Забайкальского казачьего войска. На Дальнем Востоке барон превратился в выносливого и лихого наездника, отчаянного дуэлянта. По словам людей лично знавших Унгерна, его отличали редкостная настойчивость, инстинктивное чутье и жестокость.

Барон в возрасте семи лет

Имя барона быстро обросло легендами о его эксцентрических выходках. Так, однажды, заключив пари с товарищами по полку, Унгерн, не зная местности, верхом, без проводников, имея при себе лишь винтовку с патронами, проехал около шестисот верст по тайге от Даурии до Благовещенска, переправился на коне вплавь через полноводную Зею. При этом он уложился в оговоренный срок и выиграл пари. Это знаменитое путешествие было последствием пьяной ссоры, приведшей к дуэли, в ходе которой Роман Федорович получил серьезное ранение в голову, после чего барон был переведен на новое место службы - в Амурское казачье войско.

Еще до начала Первой мировой войны сотник Унгерн, с детства мечтавший о славе и увлекавшийся Востоком, пытался основать орден Военных буддистов для борьбы с надвигающейся революцией. Примерно тогда же Роман Федорович приобщился к буддизму. В 1913 году барон оказался в Западной Монголии, где действовали отряды легендарного разбойника и странствующего монаха, знатока тантрической магии Тибета Джа-ламы, сражавшиеся с войсками китайской республиканской армии за город Кобдо. Но начальство запретило сотнику Унгерну служить под освященным ритуальной человеческой кровью знаменем, и барону пришлось возвратиться к месту постоянной службы.

Начало Первой мировой войны было встречено бароном с восторгом и воодушевлением. На фронте сотник Унгерн-Штернберг получил пять орденов, в том числе офицерский Георгиевский крест 4-й степени за участие в трагическом для русской армии Восточнопрусском походе. В сентябре 1916-го за дерзкие вылазки во вражеские тылы был повышен в чине до есаула. При этом отчаянно отважный воин так и остался командиром казачьей сотни: его начальники, генерал Александр Крымов и полковник Петр Врангель, продвигать по службе неистового барона боялись.

22 ноября 1916 года имевшему пять нашивок за ранения и награжденному пятью орденами есаулу Унгерн-Штернбергу судом 8-й армии был вынесен приговор - «заключение в крепости в течение двух лет с отбытием наказания при своем полку» - за то, что он в городе Черновцы шашкой в ножнах ударил по голове дежурного военной комендатуры. Таким образом, урожденный немецкий барон и казачий есаул Унгерн-Штернберг был отчислен из действующей армии «в резерв чинов».

В августе 1917-го Роман Федорович примкнул к корниловскому мятежу, а после его подавления вместе с другими казачьими офицерами отправился на Восток, к Байкалу, а затем и в Маньчжурию, где к этому времени собирал свои силы фронтовой друг Семенов Григорий Михайлович, ставший впоследствии правителем восточных окраин России.

Атаман Семенов сделал барона генералом

В Маньчжурии Роман Федорович Унгерн-Штернберг был назначен комендантом Хайлара - крупной железнодорожной станции КВЖД, чуть позже барон стал военным советником монгольского князя Фушенги, служившего атаману Семенову. Его отряд насчитывал около 800 всадников из племени харачинов. Постепенно барон превратился в командира этой боевой единицы.

Именно в этот период у Унгерна окончательно созрела геополитическая доктрина превосходства желтой расы. Сущность доктрины - «крестовый поход» против Запада, источника революций, силами азиатских народов, не утративших, подобно народам белым, своих вековых устоев, для реставрации свергнутых монархий и утверждения на всем Евразийском континенте культуры Востока и «желтой» веры, буддизма ламаистского толка, призванного, по мнению барона, духовно обновить Старый Свет. С этой целью Роман Федорович хотел создать державу, которая объединила бы кочевников Востока от берегов Индийского и Тихого океанов до Казани и Астрахани. Ее ядром должна была стать Монголия, опорой и «центром тяжести» - Китай, править должна была Цинская династия, сметенная Синьхайской революцией 1911-1913 годов.

В сентябре 1918-го, после того как белые взяли столицу Забайкалья Читу, барон Унгерн на два года осел в Даурии. Здесь и сформировал он свою знаменитую Конную Азиатскую дивизию из казаков, бурят, монголов и целого десятка других народов Востока - от башкир до корейцев. К февралю 1921-го Азиатская дивизия барона Унгерна насчитывала около 10000 человек, причем 6000 из них были монголами. Среди ее офицеров почти не было кадровых военных. «Мои полковники в действительности являются только урядниками», - говорил впоследствии на допросе Роман Федорович.

Примечательно, что в созданной бароном дивизии использовалась система «двойного командования», как в колониальных подразделениях европейских армий типа сенегальских стрелков или сипаев. Так, азиатских солдат и офицеров курировали офицеры не только западной школы, но и происхождения, в данном случае русские. Таким образом, доктрина барона Унгерна была придумана в первую очередь для представителей «белой расы», и важнейшая ее цель - очищение и оздоровление именно «нордических» наций.

«Белый бог войны»

Практически вся Азиатская дивизия была посажена на коней, ибо, по мнению барона, «конница не боится пехоты, им хоть миллион пехоты». Ставка делалась на мобильность и подвижность. Причем отсутствие инженерных частей вынудило обратиться к «традиционным» методам: например, при переправе через реку артиллерия грузилась на своего рода «понтоны» - дохлых быков, предварительно вздувшихся на солнце, связанных затем по несколько штук вместе. Обоз - минимален. Полевые кухни отсутствуют. Большая часть дивизии существовала на «чингисхановский паек»: три барана в месяц, причем мясо шло в пищу, шкура - на приобретение предметов первой необходимости. Эта армия была настолько необычна, что своими действиями просто ставила в тупик командование Красной армии, привыкшей мыслить стереотипами «современной военной науки». Так, на вопрос следователя: «Почему вы действовали очень нерешительно и отходили по Селенге, почему-то без сопротивления?..» Роман Федорович дал весьма примечательный ответ: «Это корма. Из-за кормов. Просто кочевал». Несмотря на свою внешнюю архаичность, армия барона Унгерна могла выполнять серьезные военно-политические задачи.

Азиатская дивизия Унгерна

Так, опираясь на ее сабли, «неистовый барон», произведенный Семеновым в генерал-майоры, установил в Даурии суровый режим личной власти с системой жестоких наказаний и казней для всех, независимо от рода и звания. Эта территория, отгороженная от остального мира барьером суеверного, мистического страха перед ее хозяином, стала как бы первой провинцией будущей державы Востока «Срединного царства».

Нет оснований говорить и о какой-то особой, изощренной жестокости барона Унгерна в даурский период. Кровавые и неотвратимые расправы над пленными вошли в норму на всех фронтах гражданской войны. Не приходилось рассчитывать на пощаду и красным, представшим перед дивизионным военно-полевым судом. Впрочем, таких жертв «кровавого барона» было сравнительно немного, так как в течение первых лет войны дивизия имела считанные боевые столкновения с красными партизанами. Кстати, даже в 1921 году в дивизии Унгерна служили пленные красноармейцы - но только те, кто хорошо ездил верхом. Остальных известный своими «изощренными зверствами» барон нередко отпускал на все четыре стороны, к немалому удивлению советских исследователей барона Унгерна. Что же касается суровой атмосферы крайних форм дисциплины, при помощи которых Роман Федорович поддерживал порядок в войсках и подвластных ему населенных пунктах, то здесь правильнее говорить о некой эволюции методов барона Унгерна, становившихся все более жестокими год от года. Эта особенность хорошо прослеживается в приказах по Азиатской дивизии: проступки, за которые в 1919 году можно было получить лишь несколько суток ареста, в 1920-м году уже подлежали юрисдикции военно-полевого суда. При этом надо учитывать довольно низкий моральный уровень личного состава дивизии. Настоящим бичом стало пьянство среди офицеров, доходившее до совместных оргий с рядовым составом. Это неизменно встречало жестокое противодействие командира дивизии - вплоть до расстрела.

«Живой бог»

Под эгидой атамана Семенова и командира Азиатской дивизии барона Унгерна в Даурии проходили панмонголистские конференции, было создано правительство «Великой Монголии», которое возглавил Нейсегэгэн, «живой бог» одного из ламаистских монастырей.

В августе 1919 года, в очередной приезд в Харбин, барон Унгерн женился на маньчжурской принцессе, родственнице свергнутых императоров. Это усилило авторитет Унгерна в глазах азиатов: монгольская аристократия поднесла ему титул «ванна» - князя 2-й ступени. С осени того же 1919 года барон Унгерн и атаман Семенов начали готовить поход на Ургу, столицу Внешней, или Халха-Монголии, правительство которой от участия в панмонгольском движении уклонилось и призвало в страну китайскую оккупационную армию.

В августе 1920-го барон Унгерн перебазировал свою дивизию из Даурии на запад - в городок Акша, откуда открывался более короткий и прямой путь на Ургу. Однако успехи Красной армии заставили Романа Федоровича начать боевые действия против войск Дальневосточной республики, при этом соотношение сил было не в его пользу. В начале октября, теснимый численно превосходившим противником, барон Унгерн с несколькими сотнями всадников растворился в северомонгольских степях.

Отряд Унгерна объявился близ Урги к изумлению засевших в столице Халхи «гаминов» - солдат и офицеров китайской республиканской армии. Последовало два отчаянных штурма, но силы были слишком неравными: скудно экипированной дивизии унгерновцев, насчитывавшей менее тысячи всадников при четырех орудиях и десятке пулеметов, противостоял 12-тысячный хорошо вооруженный и снаряженный экспедиционный корпус с мобильной артиллерией и огромными запасами всего, что необходимо для крупной военной кампании: от патронов до продовольствия. Кроме того, под ружье было поставлено до трех тысяч ополченцев из числа китайских колонистов, живших в Урге. Понеся существенные потери, барон Унгерн отошел в восточную часть Монголии, туда, где уже весной 1920 года развернулась партизанская борьба с китайцами и где располагалось историческое ядро империи Чингисхана…

Под знамена барона Унгерна стали стекаться русские, буряты, монгольские князья со своими воинами и простые скотоводы-араты, буддийские священники и монахи. Даже владыка Тибета - Далай-лама XIII, объявивший барона борцом за веру (китайцы запретили ламаистские богослужения и арестовали «живого Будду» - ургинского первосвященника и правителя Монголии Богдо-Гэгэна), прислал ему группу своих гвардейцев. Монголы, окружившие Романа Федоровича почетом и поклонением, называли его Цаган-Бурханом, «Богом войны», и считали воплощением Махакалы - идама, ламаистского божества о шести руках, жестоко карающего врагов «желтой веры».

Таким его запомнили в Монголии на самом деле

Пополнив свои полки, неистовый барон вернулся к Угре и начал ее осаду, несмотря на почти десятикратное превосходство китайцев в живой силе и неисчислимый перевес в оснащенности тяжелым оружием. Казалось бы, при таких условиях об успехе нельзя было и думать, однако хорошее знание противника спасло барона и его войско. Воспользовавшись ошибками неприятеля, Унгерн провел образцовую кампанию психологической войны по-азиатски и за какие-нибудь два месяца сумел его деморализовать. Главной ошибкой было заключение под стражу Богдо-Гэгэна. Китайские солдаты восприняли его как кощунство и ждали за это кары сверхъестественных сил. Каждую ночь они смотрели на гигантские костры, разжигавшиеся казаками Унгерна на вершине священной горы Богдо-ула, находившейся к югу от монгольской столицы, полагая, что там приносятся жертвы могущественным духам, которые накажут обидчиков «ургинского Будды». Ламы и лазутчики барона распространяли по городу выгодные для него слухи.

Сильным потрясением для китайских солдат стал визит в Ургу самого барона Унгерна. В один из солнечных зимних дней он появился посреди осажденной столицы у дома китайского губернатора Чен И. Приказав одному из слуг держать за повод коня, барон обошел двор, тщательно его осмотрев, подтянул подпруги и выехал за ворота. Заметив спавшего на посту у тюрьмы китайского часового, он угостил его ударами своей камышовой трости - ташура, растолковал разбуженному солдату, что спать на карауле нельзя, и неспешно выехал из города в сторону Богдо-улы. Пораженные китайцы не посмели даже организовать погоню. Визит барона посчитали знамением, чудом, так же как и похищение - опять среди бела дня, на виду у всего города, агентами Романа Федоровича, бурятами и тибетцами, самого Богдо-Гэгэна прямо из-под носа целого батальона китайской стражи. После этого один из генералов противника, Го Сунлин, бежал из осажденной Урги, уведя с собой наиболее боеспособную часть гарнизона - трехтысячный отборный кавалерийский корпус.

Флаг одной из частей Унгерна

На рассвете 2 февраля 1921 года барон Унгерн пошел на штурм. Китайцы сопротивлялись яростно - так, как могут сопротивляться лишь обреченные, но нападавшие имели успех повсюду. На следующий день китайский гарнизон обратился в бегство. Победителю достались фантастические трофеи, в том числе огромное количество золота и серебра из кладовых двух располагавшихся в Урге банков. От Богдо-Гэгэна он получил титулы цин-вана, князя 1-го ранга, и наивысший, ханский, со званием «Возродивший государство великий батор, командующий», а также право носить монгольский халат-курму священного желтого цвета. Богдо-Гэгэн преподнес барону и еще один дар - перстень с рубином, принадлежавший самому Чингисхану.

После освобождения столицы состоялась коронация Богдо-Гэгэна - яркое, исполненное восточного колорита действо, ставшее триумфом Унгерна и Конной Азиатской дивизии. «Бог войны» фактически стал военным диктатором большей части Халха-Монголии.

Однако война была еще не окончена. На стороне китайцев был численный перевес и четкое понимание того, что лишь победа спасет их от гибели в голодных зимних пустынях. Тем не менее в ожесточенном сражении под Чойри-Сумэ и нескольких боях меньшего масштаба войска барона разгромили китайцев наголову. Бежать удалось немногим, оккупационная китайская армия перестала существовать. Унгерн опять получил большую военную добычу - винтовки, патроны, артиллерию, несколько тысяч пленных и прочее. После этого в Пекине начали всерьез опасаться, что барон двинется на штурм китайской столицы: до нее от рубежей Халхи, где остановился Унгерн со своими опьяненными победами всадниками, оставалось около 600 верст - несколько дневных переходов.

Азиатская дивизия в Урге: сурово, очень сурово…

Однако вместо этого в начале апреля барон вернулся в Ургу и приступил к подготовке своего последнего похода - в Советскую Россию, к Байкалу. К этому времени войска барона Унгерна составляли десять тысяч семьсот пятьдесят сабель и штыков, включая подчиненные ему отряды полковника Николая Казагранди, есаула Александра Кайгородова, атамана Казанцева и другие белопартизанские группы. С этими ничтожными силами барон бросил вызов огромному государству, режиму, одержавшему победу в гражданской войне: тотальное превосходство красных его, искавшего подвига и смерти, смущало меньше всего. Роман Федорович рассчитывал поднять антибольшевистские восстания на Алтае, в верховьях Енисея, в Иркутской губернии, в Забайкалье, надеялся на помощь Семенова и японцев.

Однако народ безмолвствовал, атаман и Токио никакой поддержки наступавшим не оказали. Красная армия вместе с революционными монгольскими частями заняла Ургу и другие важные пункты на территории Халхи, нанесла тяжелый удар по вторгшимся в Прибайкалье отрядам белых. Убедившись в бесперспективности своих планов, барон Унгерн вернулся в Монголию. Но и здесь его поджидало разочарование: он осознал, что скудные ресурсы страны не позволят ему сколько-нибудь долго сражаться с большевиками. Унгерн решился уйти в Тибет и вместе со своим войском поступить на службу к Далай-ламе. Для него Тибет был хранилищем священного знания, где-то там располагалась легендарная Шамбала, «подземное королевство» Агарти - страна древних магов, из глубины своих пещер правящих миром. Унгерн ощущал себя орудием их вселенской воли…

Однако замысел барона не воплотился в реальность. Узнав о его намерениях, группа офицеров Азиатской дивизии составила заговор. Ближайший помощник Унгерна, генерал Борис Резухин, был убит, ему самому удалось спастись, но власть над своими полками барон утратил. Возглавлявшие их заговорщики двинулись на восток, в Маньчжурию, Унгерн же отправился в Монгольский дивизион, единственное подразделение, на преданность которого еще можно было рассчитывать. Однако монголы его обезоружили и связали, отдав при этом своему «Богу войны» поклоны, и оставили его в юрте, а сами умчались в степь.

22 августа 1921 года связанного барона обнаружил красный разъезд. Конные разведчики доставили Унгерна в штаб Экспедиционного корпуса. Затем его переправили в Верхнеудинск, оттуда - в Иркутск, из Иркутска - в столицу Сибири Новониколаевск (ныне Новосибирск). Здесь при огромном стечении публики 15 сентября состоялся суд. Подсудимый был признан виновным по всем пунктам обвинения и приговорен к смертной казни. Вечером того же дня стрелковый взвод исполнил судебный приговор…

Эдуард БУРДА, АПН

«Кровавый барон» Р.Ф.Унгерн: мифы и факты

На сегодняшний день литература о жизни и
деятельности Р.Ф. фон Унгерна-Штернберга достаточна велика. На
протяжении советского периода в трудах о бароне сложились определенные
тенденции, связанные с мифологизацией его образа. Несмотря на то, что в
современной российской литературе оценка деятельности Р.Ф. Унгерна
претерпела существенные изменения, штампы, сложившиеся в советское
время, все еще продолжают существовать. Одним из первых исследований о
борьбе Р.Ф. Унгерна против советской власти написал А.Н.Кислов. Впервые
его небольшой труд «Разгром Унгерна» был издан в журнале «Война и
революция» в 1931 году. Автор ставил своей целью обзор военных действий,
поэтому он мало останавливался на зверствах «кровавого барона». При
этом он единственный обвинял Р.Ф. Унгерна в сожжении села Кулинга со
всеми жителями, включая женщин и детей, при входе Азиатской конной
дивизии в Монголию. В 1964 году труд А.Н.Кислова был издан уже в виде
монографии под тем же названием. Автор был более красноречив, описывая
деяния барона, чей образ уже прочно сложился в советской литературе:
«Озверелые бандиты грабили и убивали мирных советских граждан,
расстреливали коммунистов и советских работников, не щадя ни женщин, ни
детей… Унгерн захватил с собой около ста заложников, угрожая жестокой
расправой в случае какого-либо противодействия со стороны жителей», -
писал А.Н. Кислицын без всякой ссылки на источник информации.

Следующий исследователь борьбы с Р.Ф. Унгерном
оказался еще более суров. Монография Б. Цибикова была написана в 1947
году, в то время советская литература была переполнена обличением
зверств фашизма. С точки зрения автора, Р.Ф.Унгерн был предтечей
фашистской идеологии и, соответственно, просто обязан был быть кровавым
палачом. К чести Б. Цибикова надо заметить, что он не фальсифицировал
данные, черпая информацию из прессы 20-х годов. Например, он заявлял,
что по приказу Р.Ф. Унгерна в Урге было убито свыше 400 человек. Автор
очень подробно описывал расправы над евреями, приводя конкретные
фамилии. Б.Цибиков красочно рисовал картины того, как солдаты Азиатской
дивизии, беря за ноги, разрывали детей на две половинки, а сам Р.Ф.
Унгерн руководил медленным сожжением на костре пойманного на дороге
случайного путника с целью выпытать у него, где хранятся деньги.

В дальнейшем советские авторы уже не прибегали к
таким художественным приемам, чтобы живописать зверства барона, но образ
«кровавого» закрепился за Р.Ф. Унгерном очень прочно. В 1957 году Г.
Кургунов и И. Сороковиков писали в своей книге: «Унгерн - утонченный
садист, для него наслаждение не только в смерти его жертвы, а в
нестерпимых муках этой жертвы, причиненных различными пытками. Тут и
сожжение живого на костре, вырывание крючьями кусков мяса из спины,
прижигание пяток каленым железом и т.д.». В монографии «Крушение
антисоветского подполья в СССР» Д.Л.Голиков объявлял Р.Ф.Унгерна
«изувером-черносотенцем», указывая, что барон оставлял за собой пепелища
сожженных деревень и трупы, все имущество «непокорных» он раздавал
участникам своей банды и кормился за счет грабежа. Основываясь на
газетных публикациях времен Гражданской войны, автор заявлял, что Унгерн
сжигал громадные села вместе с женщинами и детьми, а также сотнями
расстреливал крестьян. Подобные тенденции сохранились в литературе и
90-х годов. Автор монографии «Политическая история Монголии» С.К.Рощин
писал, что Р.Ф.Унгерн был «тиран, маньяк, мистик, человек жестокий,
замкнутый, пьяница (в молодости)». При этом автор не отказывалось барону
и в некоторых положительных качествах - аскетизм, бешеная энергия,
храбрость.

В 90-е годы у исследователей появился доступ к
воспоминаниям современников Р.Ф.Унгерна, а самое главное, на них можно
было свободно ссылаться в публикациях. Неожиданно выяснилось, что
соратники барона были не менее строги к его деятельности, чем советская
литература.

Впервые адекватное освещение жизнь и деятельность
Р.Ф.Унгерна получили в беллетризированной книге Леонида Юзефовича. К
сожалению, подход автора к воспоминаниям современников барона был
практически лишен критики. В произведении А.Юзефовича Р.Ф.Унгерн был
запечатлен точно таким, каким он был отражен в воспоминаниях соратников.
При этом оценка деятельности барона была в целом положительная. Автор
монографии «Барон Унгерн фон Штернберг» Е.А.Белов был осторожен со
свидетельствами соратников барона. Но ему изменила объективность в
описании действий Азиатской конной дивизии во время похода в Россию. На
основании показаний Р.Ф.Унгерна на допросах автор делает вывод о том,
что «на временно захваченной территории Сибири Унгерн вел себя как
жестокий завоеватель, убивал целые семьи коммунистов и партизан, не щадя
женщин, стариков и детей». В действительности, расстрел по приказу
Р.Ф.Унгерна трех семей из десятков поселков, занятых дивизией, являлся
исключением (здесь барон руководствовался какими-то неизвестными нам, но
весьма конкретными причинами). Кроме того, Е.А.Белов в описании
злодеяний барона на советской территории ссылался на самого
недобросовестного мемуариста Н.М.Рибо (Резухина). Отсюда и описания
массового грабежа мирного населения, изнасилования женщин, пыток и даже
сожжения на костре старика бурята. Все это не подтверждается другими
источниками и потому достоверным считаться не может.

С.Л.Кузьмин, редактор сборников документов и автор
вступительной статьи к ним, сознательно дистанцировался от мемуаристов,
уделяя основное внимание военной и политической деятельности
Р.Ф.Унгерна.

Несмотря на большое количество публикаций по
данной теме, личность и некоторые аспекты деятельности Р.Ф.Унгерна так и
остаются в тени. До сих пор не хватало информации, чтобы подтвердить
или опровергнуть традиционный штамп «кровавого барона»,
распространившийся как в советской литературе, так и в воспоминаниях
современников Р.Ф.Унгерна. Положение изменило издание документов и
мемуаров, осуществленное под редакцией С.Л.Кузьмина в 2004 году. Теперь
появилась возможность осветить и эту сферу деятельности Р.Ф.Унгерна,
отделить факты от мифов. Сколько жертв было у «кровавого барона», кто
именно пал от его руки, чем руководствовался Р.Ф.Унгерн, определяя
наказания врагам, собственным подчиненным и «случайным людям», и,
наконец, насколько его деяния являлись исключительными на общем фоне
Гражданской войны - на эти вопросы позволит дать ответ данный материал.

Опубликованные С.Л.Кузьминым материалы делятся на
два блока 1) документы; 2) мемуары. В свою очередь, в собрании
документов выделяются материалы следствия и суда над Р.Ф.Унгерном.
Знакомство с этими источниками оставляет странное впечатление. Все три
группы документов изображают нам свой собственный образ барона, не
схожий с остальными.

Биографические материалы, документы о деятельности
Р.Ф.Унгерна во главе Азиатской конной дивизии и его переписка рисуют
барона как целеустремленного человека, стратега, талантливого командира и
организатора. От вождей белого движения А.В.Колчака, А.И.Деникина,
Н.Н.Юденича Р.Ф.Унгерн отличался тем, что был убежденным монархистом и
не мыслил для России никакого другого государственного устройства.
Главнокомандующие белых армий стояли на позициях непредрешенчества,
считая, что армия не должна участвовать в политике. Барон с самого
начала революции уже имел свой план создания Срединного Царства,
объединяющего все кочевые народы монгольского корня, «по своей
организации неподверженные большевизму». Эти кочевые народы должны были в
дальнейшем освободить Россию, а затем и Европу от «революционной
заразы».

Воплощать свой план в жизнь Унгерн начал еще на
Кавказском фронте. В апреле 1917 года им был сформирован отряд из
местных жителей айсаров, блестяще зарекомендовавший себя во время боевых
действий. Его инициативу поддержал есаул Г.М.Семенов, писавший
А.Ф.Керенскому по поводу национальных формирований и 8 июня 1917 года
выехавший в Петроград для проведения в жизнь этих планов. Деятельность
Р.Ф.Унгерна и Г.М.Семенова была продолжена после Октябрьской революции
уже на Дальнем Востоке, где они вступили в борьбу с советской властью.

Проведя почти всю Гражданскую войну на важнейшем
железнодорожном пункте связи Дальнего Востока с Китаем станции Даурия,
Р.Ф.Унгерн продолжал трудиться над воплощением своих замыслов о
реставрации монархии во всемирном масштабе. Главной надеждой в этом
отношении стал Китай, где также продолжалась гражданская война между
республиканцами и монархистами. Следы глобальных замыслов видны уже в
письме Р.Ф.Унгерна к Г.М.Семенову 27 июня 1918 года, где он предлагал,
чтобы китайцы, находящиеся в их отрядах, воевали с большевиками, а
маньчжуры — с китайцами (видимо, республиканцами), Унгерн считал, что
это будет выгодно и для Японии. 11 ноября 1918 года в письме
П.П.Малиновскому Р.Ф.Унгерн интересовался подготовкой мирной конференции
в Филадельфии и находил нужным послать туда представителей от Тибета и
Бурятии. Другая идея, которую Р.Ф.Унгерн подбрасывал своему
корреспонденту, была об организации женского общества в Харбине и
налаживании его связей с Европой. Последняя строчка письма гласила:
«Политические дела занимают меня целиком».

В начале 1918 года в Маньчжурии Г.М.Семенов собрал
мирную конференцию, где присутствовали представители хараченов и
баргут. Из хараченов в составе белых войск была создана бригада. Вторая
конференция прошла в феврале 1919 года в Даурии. Она носила
общемонгольский характер и имела целью создание независимого
Монгольского государства. На конференции было образовано временное
правительство «Великой Монголии», главнокомандование над войсками
вручено Г.М.Семенову. В ходе Гражданской войны Р.Ф.Унгерн начал готовить
своих офицеров для работы с монголами. Как видно из приказа по
Инородческой дивизии от 16 января 1918 года (вероятно ошибка, в
действительности 1919 год), ее командир уделял особое внимание обучению
личного состава монгольскому языку. С января 1919 года Р.Ф.Унгерн был
назначен Г.М.Семеновым ответственным за работу золотых приисков,
находившихся под контролем атамана.

Очевидно, что потенциальными противниками
Р.Ф.Унгерна и Г.М.Семенова были не только большевики, но и колчаковцы. В
случае успешных действий Восточного фронта и захвата Москвы, к власти
пришли бы республикански настроенные генералы из окружения А.В.Колчака. К
продолжению войны с революцией в любом лице Р.Ф.Унгерн готовился,
формируя отряды из бурят, монголов и китайцев.

По поводу ухода частей Азиатской конной дивизии в
Монголию полной ясности нет. Это был период краха белого движения на
Дальнем Востоке. Его руководители не были уверены в завтрашнем дне и
начали искать пути отхода. В своей монографии Е.А.Белов приводит
сведения о том, что в этот период Р.Ф.Унгерн просил австрийское
правительство дать ему визу на въезд в страну, но разрешения не получил.
Решение барона ехать в Австрию могло быть продиктовано и другими
мотивами. Е.А.Белов приводит проект международного договора,
составленного в штабе Г.М.Семенова. В нем предусматривался ввод в Россию
войск Великобритании, Франции, Америки и Японии с целью реставрации
монархии и с последующими аннексиями территории. Возможно, в Европе
Р.Ф.Унгерну предназначалась роль дипломата, которую он уже играл с
февраля по сентябрь 1919 года во время своей поездки в Китай.

С.Л.Кузьмин считал, что по приказу Г.М.Семенова
Р.Ф.Унгерн должен был провести партизанский рейд через Монголию с целью
перерезать железную дорогу, а затем поднять восстание против большевиков
в районе Иркутска - Нижнеудинска — Красноярска. Г.М.Семенов писал, что у
него существовал единый план на случай поражения белого движения на
Дальнем Востоке. В этом случае база белой армии должна была быть
перенесена в Монголию. По словам Г.М.Семенова, соглашение об этом было
достигнуто между представителями княжества Хамба, властями Монголии,
Тибета и Синцзяна. В походе должны были принять участие отряды китайских
монархистов генерала Чжан Куй-ю. Монголия должна была быть освобождена
от китайских республиканских войск, после чего боевые действия
планировалось перенести на территорию Китая. Операция по захвату
Монголии готовилась в полной тайне. Все изложенное Г.М.Семеновым вполне
подтверждается дипломатическими усилиями, предпринятыми Р.Ф.Унгерном
после занятия Урги.

Этому «Монгольскому» плану не суждено было
воплотиться в жизнь в своем полном виде из-за отказа в поддержке
Г.М.Семенову как японцев, так и китайских монархистов. Вместо того, что
бы «отступать на Ургу», сам атаман бежал в Китай, а большая часть его
войск оказалось в Приморье. Падение Читы произошло гораздо раньше, чем
ожидал Г.М.Семенов, поэтому партизанский рейд Азиатской конной дивизии
превратился в самостоятельную операцию по созданию в Монголии новой базы
белого движения.

После взятия Урги Р.Ф.Унгерн активизировал свою
дипломатическую деятельность. К китайским и монгольским князьям и
генералам им были разосланы эмиссары. Барон разослал письма многим
видным деятелям Монголии и Китая. Ламе Югоцзур-хутухте, назначенному
Богдо-гегеном командующим войсками восточной окраины Халхи, барон писал о
том, что его дипломатическое содействие необходимо для договора с
главой монархистов Шэн Юнем, князьями Ару-Харачийн-ваном и Найман-ваном.
Р.Ф.Унгерн в своем письме провозглашал соединение Тибета, Синьцзяна,
Халхи, Внутренней Монголии, Барги, Маньчжурии, Шаньдуна в единое
Срединное государство. Барон предусматривал и возможность временного
поражения в борьбе с революционерами: «Временные неудачи всегда
возможны, поэтому, когда Вы соберете у себя достаточное количество
войска, я мог бы, в случае неудачи, отступить с остатками халхасцев к
Вам, где оправился бы и, соединившись с Вами, стал продолжать начатое
святое дело под Вашим руководством». План Р.Ф.Унгерна на объединение сил
российской контрреволюции, монголов и монархистов Китая был рассчитан
на длительный срок. Поход в 1921 году в Россию был лишь первым шагом по
практической реализации этих проектов. Измена собственных офицеров не
дала барону возможности предпринять последующие шаги в этом направлении.

Многие современники считали поход Р.Ф.Унгерна в
Забайкалье авантюрой. Но на этот вопрос может быть и иной взгляд.
Исследовавший деятельность белой эмиграции В.Г.Бортневский отмечал, что
1921 год эмигранты начали в твердой уверенности в близости нового похода
против большевиков. Эта надежда подкреплялась известиями о восстании в
Кронштадте, массовыми крестьянскими выступлениями и волнениями рабочих,
распрями в партийном руководстве. Материалы сборника «Сибирская Вандея»
показывают, что в 1920-21 годах Сибирь была охвачена антибольшевистскими
восстаниями. Освобожденные от белых области уже испытали все «прелести»
продразверстки. Во главе восстаний становились бывшие партизанские
командиры. Было очевидно, что в 1921 году после сбора урожая борьба
начнется с новой силой. Эту крестьянскую массу и хотел возглавить
Р.Ф.Унгерн. Он не мог предвидеть, что политика советской власти
изменится и произойдет переход к НЭПу.

Многие действия Р.Ф.Унгерна были рассчитаны как
раз на крестьянские массы. В ходе восстаний в Сибири неоднократно
выдвигался лозунг «За царя Михаила», и Р.Ф.Унгерн поднял флаг с вензелем
Михаила II (хотя династия Романовых совершенно не стыковалась с
созданием Срединной империи). Распространенными лозунгом был «против
жидов и комиссаров». Немедленно антисемитом стал и Р.Ф.Унгерн. В войсках
Г.М.Семенова была еврейская рота, агентами самого Р.Ф.Унгерна были
братья Вольфовичи, но в Урге барон устроил показной еврейский погром. В
приказе № 15 он предписывал уничтожать евреев вместе с семьями.

В случае успеха на российской территории
Р.Ф.Унгерн не мог мечтать, подобно другим белым военачальникам, дойти до
Москвы. Его задачей было создание Срединного государства, а лишь затем
освобождение от революции Китая, России и Европы. В своем походе он
должен был остановиться, например, на линии Урала. Освободить эту
территорию от советской власти теоретически было возможно, но выдержать
наступление пятимиллионной Красной армии нельзя. Р.Ф.Унгерн должен был
опереться на помощь одного из великих государств. Скорее всего, им
должна была стать Япония. Кому, как ни ее императору, было заботиться о
восстановлении разрушенных престолов? В 1932 году в одной из частей
Китая японцам удалось реставрировать монархию. На престол марионеточного
государства Маньчжоу-Го был посажен представитель династии Цинь Пу И.

Последний по времени исследователь деятельности
Р.Ф.Унгерна С.Л.Кузьмин считал, что одним из побудительных мотивов,
заставивших барона совершить поход в Сибирь, стала неверная информация,
сообщаемая перебежчиками. Они говорили о слабости советской власти и
недовольстве населения. Анализ документов Сибирского бюро ЦК РКП (б) и
Сибирского революционного комитета позволяет предположить, что
Р.Ф.Унгерн был очень хорошо осведомлен о положении в ДВР.

Продовольственный кризис в ДВР вызвал конфликт в
командовании армией и в высшем партийном руководстве. В конце апреля
1921 года Политбюро в Москве приняло решение о замене главнокомандующего
ДВР Г.Х.Эйхе В.К.Блюхером, «так как армия близка к разложению». В связи
с принятым решением в среде коммунистов ДВР произошел раскол. По
распоряжению Дальбюро Г.Х.Эйхе был подвергнут домашнему аресту. 30
апреля 1921 года И.Н.Смирнов по прямому проводу сообщал В.И.Ленину и
Л.Д.Троцкому о том, что благодаря бездеятельности Г.Х.Эйхе армия
разлагается, его авторитет окончательно упал. Г.Х.Эйхе внедрил во всех
штабах семеновцев и каппелевцев, что парализует доверие военных масс к
командованию. И.Н.Смирнов требовал сместить Дальбюро, отозвав его членов
вместе с Г.Х.Эйхе в Москву. В свою очередь, Г.Х.Эйхе телеграфировал
Л.Д.Троцкому, что правительство Буфера игнорирует указания центра и идет
по сепаратистскому пути, ярко проявляется «партизанское-интриганское
течение» (о котором он неоднократно докладывал). Работа по реорганизации
партизанских отрядов в регулярные части встретила яростное
сопротивление в верхах партизанского командования, которое решилось на
настоящий переворот в армии, как сообщал Г.Х.Эйхе.

Весной 1921 года ДВР переживала серьезный кризис,
вызванный, в том числе, и действиями Азиатской конной дивизии в
Монголии. В свете всего вышеизложенного замысел Р.Ф.Унгерна имел вполне
реальные очертания. Именно так его и оценивал РВС пятой армии в своем
письме В.И.Ленину: «В случае успеха Унгерна, высшие монгольские круги,
изменив ориентацию, сформируют с помощью Унгерна правительство
автономной Монголии под фактическим протекторатом Японии. Мы будем
поставлены перед фактом организации новой белогвардейской базы,
открывающей фронт от Маньчжурии до Туркестана, отрезывающей нас от всего
Востока». Еще пессимистичнее выглядело сообщение И.Н.Смирнова в ЦК РКП
(б) 27 мая 1921 года. Он заявлял, что внутреннее положение ДВР хорошо
известно противнику. Положение армии ДВР И.Н.Смирнов расценивал как
безнадежное и предсказывал катастрофические последствия.

Р.Ф.Унгерна судили дважды. Первый суд над бароном
был совершен его соратниками. Офицеры Азиатской дивизии, составив
заговор, решили убить своего командира. Еще многие годы после этих
событий в своих мемуарах они продолжали осуждать барона за
безжалостность и жестокость. Второй суд состоялся в Новониколаевске 15
сентября 1821 года. На этот раз Унгерна судили его враги коммунисты.

Защитник Унгерна на суде в Новониколаевске
говорил: «Человек, во время долгой своей военной карьеры подвергавший
себя возможности постоянно быть убитым, фаталист, который на свое
пленение смотрит, как на судьбу, конечно лично не нуждается в защите. Но
в защите нуждается, в сущности говоря, та историческая правда вокруг
имени барона Унгерна,… которая создалась». Вот ради этой исторической
правды исследователь часто должен принимать на себя функции следователя,
что в деле Унгерна просто необходимо, так как его враги как в белом,
так и в красном лагере были заинтересованы в искажении исторической
действительности. Офицерам Азиатской конной дивизии нужно было оправдать
свое восстание против командира во время боевых действий, а красные
желали использовать «кровавого барона» в своей пропаганде.

На суде Р.Ф.Унгерна обвиняли в том, что при
наступлении его войсками в отношении населения Советской России (в
качестве системы покорения) применялись методы поголовного вырезания
(вплоть до детей, которые, по заявлению Р.Ф.Унгерна, вырезались на тот
случай, чтобы не оставлять «хвостов»). В отношении большевиков и
«красных» Унгерном применялись все виды пыток: разламывание в мельницах,
битье палками по монгольскому способу (мясо отставало от костей и в
таком виде человек продолжал жить), сажание на лед, на раскаленную крышу
и т.д.

Из этого делался вывод в том, что Унгерн виновен:
«в зверских массовых убийствах и пытках а) крестьян и рабочих, б)
коммунистов, в) советских работников, г) евреев, которые вырезались
поголовно, д) вырезании детей, е) революционных китайцев и т.д.

Посмотрим, насколько доказаны были эти обвинения.

На допросе по поводу применявшихся им мер
наказания Унгерн говорил, что применял смертную казнь. На вопрос по
поводу видов казни он отвечал: «вешали и расстреливали». На вопрос «А
применяли ли Вы монгольский способ бить до тех пор, пока не отлетят
куски мяса?» - Унгерн, по-видимому, с удивлением, отвечал: «Нет, тогда
он помрет…». Унгерн признавал, что сажал людей на лед и крышу. В допросе
на суде Унгерна спрашивали о том, сколько палок он приказывал давать в
виде наказания. Унгерн отвечал, что палками наказывали только солдат,
били по телу и давали до 100 ударов. В литературе можно встретить
указание на то, что 200 ударов ставят человека на грани смерти. Такое
высказывание вызывает серьезные сомнения. Например, распространенное в
России в XVIII - первой половине XIX веков наказание шпицрутенами (те же
палки) приводило к смерти в районе 4000 ударов, известны случаи, когда
выживали и получившие 12000 ударов. Сведений о том, чтобы от наказания
палками в Азиатской конной дивизии кто-то умирал, не имеется.

По-видимому, следователи так и не смогли понять
смысл наказаний, накладываемых бароном. Они считали, что посажение на
лед и на крышу было разновидностью пытки, поэтому иногда добавлялось «на
горячую крышу».

Во время допроса обвиняемого судьи интересовались,
за что Р.Ф.Унгерн избил адъютанта во время Первой мировой войны. Его
спрашивали: «Вы часто избивали людей?». «Мало, но бывало», — отвечал
барон.

Неоднократно Р.Ф.Унгерна спрашивали, приказывал ли
он сжигать деревни. Он отвечал утвердительно, но при этом разъяснял,
что «красные деревни» сжигались пустые, так как жители из них
разбегались. На вопрос о том, известно ли ему, что трупы людей
перемалывались в колесах, бросались в колодцы и вообще чинились всякие
зверства, Р.Ф.Унгерн отвечал: «Это неправда».

Единственный конкретный вопрос о расстрелах семей
был задан Р.Ф.Унгерну на допросе 27 августа в Троицкосавске. Барон
признал, что 2 семьи (9 человек) в Новодмитровке он приказал расстрелять
вместе с детьми. При этом он добавил, что в Капчарайской была
расстреляна еще одна семья, о чем у следователей сведений не было.

Были расстреляны комсостав и политработники 232
полка и помначштаба 104 полка Каннабих. В Гусиноозерском дацане за
грабеж обоза Р.Ф.Унгерн приказал выпороть всех лам. За присвоение денег
им был повешен сотник Архипов, отдан приказ расстрелять Казаградни за
то, что тот служит и ему, и красным.

На допросах упоминалась лишь одна фамилия
гражданского лица, казненного по приказу Р.Ф.Унгерна, это ветеринарный
врач В.Г.Гей, старый член кооператива Центросоюз. Из ответа Р.Ф.Унгерна
можно заключить, что его спрашивали о том, было ли вызвано убийство Гея
меркантильными интересами. Он ответил, что металлических денег у Гея
почти совсем не оказалось. Вопросы о судьбе семьи Гея не задавались.

В сводке, составленной следователями по допросам
Р.Ф.Унгерна 1 и 2 сентября 1921 года, шла речь о том, что он сначала
отрицал «избиение всего мужского населения поселка Мандал», а затем
сознался, что это было сделано с его ведома. В этом случае барон,
видимо, пошел навстречу следователям и взял на себя обвинение.
М.Г.Торновский упоминает поселок Мандал, но без всяких комментариев.
По-другому обстояло дело с захватом населенного пункта Маймачэн.
Командир чахар Найден-ван провел этот рейд самостоятельно, без
разрешения барона. Захват Маймачэна сопровождался грабежом и возможно
убийствами мирного населения. После этого инцидента чахары были
отправлены бароном обратно в Ургу.

Лишь однажды Р.Ф.Унгерну задали вопрос о том, знал
ли он о насилиях над женщинами, творимыми Л.Сипайловым. Р.Ф.Унгерн
отвечал, что такого не знает и считает эти слухи вздорными. Во время
допроса Р.Ф.Унгерн вспоминал, что была одна женщина, которую он приказал
посадить на лед (провела ночь на льду замерзшей реки).

На вопросы о побуждениях его жестокости со своими
подчиненными Р.Ф.Унгерн отвечал, что он бывал жесток только с плохими
офицерами и солдатами и что такое обращение вызывалось требованиями
дисциплины: «Я сторонник палочной дисциплины (Фридрих Великий, Павел I,
Николай I)». Этой дисциплиной и держалось все войско.

Как это ни странно, но следователи и судьи вовсе
не приложили усилий, чтобы выяснить масштаб преступлений Р.Ф.Унгерна. В
опубликованных материалах следствия и суда отсутствуют показания
свидетелей, лишь несколько раз упоминается о том, что они были. То, что
барон отрицал вменяемые ему в вину грабежи и казни мирных жителей, а
также сожжение сел вместе с женщинами и детьми, суд во внимание не
принял. Конкретными преступлениями, в которых барон признал себя
виновным, были расстрел трех семей (2 семьи из 9-ти человек, численность
третьей неизвестна), своих соратников Архипова, Казагранди и
кооператора Гея. Число расстрелянных по приказу Р.Ф.Унгерна евреев,
членов Центросоюза и пленных красноармейцев не устанавливалось. В
материалах следствия указывалось, что пленных красноармейцев барон или
отпускал, или принимал в ряды дивизии. Были случаи, когда он принимал на
командные должности пленных коммунистов.

Представляется, что коммунисты-следователи были
поражены скромностью «жестокостей» барона. Все выявленные преступления
волне укладывались в повседневную практику самих большевиков. Но
Р.Ф.Унгерн на суде должен был соответствовать образу «кровавого барона» и
служить пугалом для населения России. Отсюда и попытки придать
дисциплинарным наказаниям, практиковавшимся бароном, вид пыток (сажание
на раскаленную крышу, битье палками до отделения мяса), и явное, ни на
чем не основанное многократное преувеличение жертв деятельности
Р.Ф.Унгерна.

Смертный приговор Р.Ф.Унгерну был вынесен в
Кремле. 26 августа 1921 года В.И.Ленин передал по телефону Политбюро
свое заключение по делу барона, заканчивающееся словами: «…устроить
публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять». На
следующий день заключение В.И.Ленина в той же редакции было утверждено
Политбюро. Партийные вожди совершенно не приняли во внимание, что 17
января 1920 года Совет народных комиссаров принял постановление об
отмене смертной казни в отношении врагов Советской власти. В этом
отношении суд над Р.Ф.Унгерном находился в сильном контрасте с похожим
делом, слушавшимся в начале марта 1921 года. В советских газетах тот
процесс освещался под заглавием «Кровавый пир Семеновщины». К суду были
привлечены четырнадцать участников расправы над заключенными в Красных
казармах города Троицкосавска 8 и 9 января 1920 года. В те дни было
убито до 1000 человек. Городская дума для того, чтобы остановить казни,
была вынуждена просить о вводе в город китайских частей. Хотя в руки
советских властей попали далеко не главные виновники событий в Красных
казармах, но и некоторым из них вменялось в вину участие в убийствах:
заключенных рубили шашками, кололи штыками, били прикладами и пытались
травить ядом. Итогом этого шумного процесса стал приговор: семерых
подсудимых — к двадцати годам общественных работ, одного — к десяти
годам, одного — к десяти годам условно, трое были оправданы, а один
выслан из ДВР.

Суд соратников барона был строг, но можно
предположить, что столь же мало объективен, как и большевистский.
Многими исследователями замечено, что офицеры и чины Азиатской конной
дивизии, оставившие свои воспоминания, имели непосредственное отношение к
восстанию против Р.Ф.Унгерна. Они были заинтересованы в чернении
барона, чтобы снять с себя ответственность за провал похода и убийство
командира. Одновременно они пытались переложить на барона
ответственность за все плохое, что было сделано дивизией во время похода
в Монголию. Отсюда попытки представить Р.Ф.Унгерна прирожденно жестоким
человеком, проявлявшим это качество во все периоды своей жизни.

Что же смогли предъявить Р.Ф.Унгерну его судьи из
белого лагеря? Выясняется, что весьма немного (в том случае, если мы это
примем на веру). Действительно, по приказу барона людей не только
вешали и расстреливали, но даже сжигали заживо. Оправдать эти действия
невозможно, даже ссылаясь на чрезвычайную обстановку того времени. Но
можно попытаться понять, почему Р.Ф.Унгерн поступал так или иначе, чем
он руководствовался в вынесении приговоров, какие цели ставил перед
собой. Были ли правы современники барона, во главе с поэтом Арсением
Несмеловым (А.И.Митропольским) утверждавшие, что Р.Ф.Унгерн своими
жестокими поступками просто удовлетворял свою садистскую страсть?

Главным обвинителем Р.Ф.Унгерна суждено было стать
М.Г.Торновскому. Он в течение многих лет собирал материал, чтобы
написать «беспристрастную» картину деятельности Азиатской конной
дивизии. Из десяти конкретных лиц, убитых по приказу Р.Ф.Унгерна и
перечисленных М.Г.Торновским (Чернов, Гей, Архипов, Ли, Дроздов,
Гордеев, Парняков, Энгельгарт, Ружанский, Лауренц), у других мемуаристов
встречаются: у А.С.Макеева - 6; у Н.Н.Князева - 3; у М.Н.Рибо- 2; у
Голубева - 1.

М.Г.Торновский (1882 — после 1955) — выпускник
Иркутского военного училища. В Первую мировую войну был командиром
батальона на Русско-германском фронте. Получил чин полковника и был
откомандирован для работы в Иркутском военном училище. После революции
уехал в Харбин, где вступил в антибольшевистскую организацию «Комитет
защиты Родины и Учредительного собрания». Позднее в армии А.В.Колчака
командовал 1-м Егерским полком. В 1919 году был командирован в ставку
А.В.Колчака, но по дороге получил известие, что адмирал расстрелян, и
остался в Урге.

Во время осады города Р.Ф.Унгерном М.Г.Торновский
был заключен китайцами в тюрьму, где провел около двух месяцев. 10 или
11 января 1921 года он был освобожден по приказу военного министра из
Пекина. После объявления в Урге о приеме добровольцев в Азиатскую конную
дивизию М.Г.Торновский явился в штаб Р.Ф.Унгерна и представился
генералу Б.П.Резухину. Он был определен на должность начальника штаба.
М.Г.Торновский вспоминал, что у него «не лежало сердце к семеновцам»,
так как их деятельность была ему хорошо известна. Сослуживец
М.Г.Торновского поручик А.И.Орлов и сотник Патрин, перешедшие в 1919
году от Г.М.Семенова к А.В.Колчаку, вообще бежали из Урги, чтобы не
служить у Р.Ф.Унгерна. Вызывает удивление, что барон назначил на пост
начальника штаба незнакомого ему офицера. В глазах Р.Ф.Унгерна
М.Г.Торновского компрометировало даже то, что он был членом «Комитета
защиты Родины и Учредительного собрания». Не говоря уже о том, что по не
совсем понятным причинам командир полка покинул театр боевых действий и
в течение года занимался предпринимательством в Урге, в то время, как
Азиатская дивизия вела непрерывные бои. Р.Ф.Унгерн вообще очень
подозрительно относился к колчаковским обер-офицерам, предпочитая не
принимать их на службу. Скорее всего, М.Г.Торновский был определен в
штаб для более тщательной проверки. Через две недели работы, видимо,
получив благоприятный отзыв Б.П.Резухина, Р.Ф.Унгерн назначил его в свой
личный штаб. Сам М.Г.Торновский признавал, что в его распоряжении не
было ни одного человека и он не получал заданий (кроме допроса
полковника Лауренца).

Р.Ф.Унгерн был крайне холоден со своим новым
подчиненным. 5 февраля М.Г.Торновский поступил на службу в Азиатскую
конную дивизию, а уже 17 марта он был ранен и выбыл из строя на два
месяца. До самого выхода дивизии из Урги М.Г.Торновский не имел доступа к
информации и пользовался лишь слухами о происходившем. О многом говорит
тот факт, что, выступая в поход, Р.Ф.Унгерн не оставил в Урге своего
бывшего начальника штаба (еще ходившего на костылях и не могшего
самостоятельно сесть на лошадь). 14 июня М.Г.Торновский догнал дивизию и
получил назначение «походным интендантом», хотя интендантства в то
время дивизия не имела. Таким образом, описание боевых действий
Азиатской конной дивизии в своих воспоминаниях автор передавал также с
чужих слов.

Уже вскоре появилось новое обстоятельство, очень
настроившее М.Г.Торновского против командира дивизии. По словам
мемуариста, на р.Селенгу прибыл капитан Безродный, привезший много
документов, компрометировавших колчаковских офицеров. По поводу
М.Г.Торновского Безродному удалось получить показания о том, что он
преклоняется перед В.И.Лениным и сочувствует его деятельности. Донос был
основан на действительно имевшем место разговоре, где М.Г.Торновский
отмечал, что Ленин войдет навсегда в историю России. Только
заступничество генерала Б.П.Резухина заставило Р.Ф.Унгерна воздержаться
от расправы с мнимым большевиком. Хотя позднее мемуарист и получил
задание пропагандировать в деревнях цели противобольшевитского похода,
доверия Р.Ф.Унгерна он так и не заслужил. Это «вербовочно-агитационное
бюро» за 15 дней работы завербовало всего трех добровольцев. В
результате 10 августа по приказу Р.Ф.Унгерна М.Г.Торновский был
определен простым всадником в первый полк, где, впрочем, был поставлен
старшим над санитарами.

М.Г.Торновский заявлял, что он ничего не знал о
заговоре. Полной неожиданностью для него было убийство Б.П.Резухина. Тем
не менее, М.Г.Торновский был избран офицерами командиром бригады и увел
ее в Китай. Р.Ф.Унгерна он больше не видел. Даже из этого краткого
обзора видно, что у М.Г.Торновского не было причин любить Р.Ф.Унгерна.
Служили они вместе очень недолго и их отношения не сложились. Учитывая
все вышеизложенное, М.Г.Торновского трудно считать беспристрастным
свидетелем. Большая часть его воспоминаний записана с чужих слов.
Воспоминания соратников Р.Ф.Унгерна вообще во многих местах повторяют
друг друга. Это и понятно, ни один из бойцов Азиатской конной дивизии не
мог быть одновременно во всех местах действий ее подразделений.
Оказывается, что свидетелей «зверств» барона практически нет. Все
мемуаристы передают слухи или чужие рассказы. Чтобы быть до конца
объективными, воспользуемся показаниями самого «беспристрастного»
обвинителя М.Г.Торновского, компилировавшего воспоминания своих
предшественников.

Самым впечатляющим из наказаний, примененных
Р.Ф.Унгерном, стала расправа над прапорщиком Черновым. Первым казнь
Чернова описал Голубев (1926 год), видимо, служивший в Азиатской конной
дивизии (других сведений о нем нет). Согласно его рассказу, после
провала первых наступлений на Ургу Азиатская дивизия отошла на Акшу,
имея с собой большой обоз с ранеными. Там распоряжались бывший комендант
Даурии полковник Лауренс и прапорщик Чернов. Договорившись между собой,
они решили убить больных, у которых были деньги. Позднее, чтобы
облегчить обоз, они отдали приказ отравить тяжелораненых, но фельдшер не
выполнил этого указания. Когда Р.Ф.Унгерн получил сведения о
злоупотреблениях в обозе и лазарете, он приказал арестовать прапорщика
Чернова, пороть его, а затем сжечь живым на костре. В дальнейшем
сообщение о преступлении и казни Чернова повторялось с различными
вариациями многими мемуаристами. Например, в 1934 году Н.Н.Князев писал,
что Чернов был сожжен за убийство и ограбление нескольких раненых
всадников, лежавших в лазарете. Очевидно, что Р.Ф.Унгерн специально
придал казни Чернова показательный, демонстративный характер, чтобы
пресечь повторение подобных случаев в дальнейшем.

По свидетельству Голубева, подполковник Лауренц
был соучастником преступления Чернова. М.Г.Торновский, который лично
допрашивал Лауренца, подтверждал это сообщение. По его свидетельству,
Лауренц обвинялся в том, что грабил монголов и хотел отравить раненых,
находившихся в госпитале. Можно предположить, что М.Г.Торновскому
действительно было поручено допросить Лауреца о его служебной
деятельности, но о действительном обвинении он ничего не знал.
Подполковник Лауренц, как комендант Даурии, был ближайшим сотрудником
Р.Ф.Унгерна. Он вместе с командиром Анненковского полка полковником
Циркулинским был ранен во время второго штурма Урги. Затем Циркулинский и
Лауренц получили особое задание и были направлены в Китай.

О миссии подполковника Лауренца можно получить
сведения из письма Р.Ф.Унгерну неизвестного войскового старшины 25
января 1920 года: «Подполковник Лауренц для точной разведки положения на
местах выезжает в Хайлар, вероятно в Харбин…». Сохранились два письма
Лауренца к Р.Ф.Унгерну от 1 и 7 февраля, где он отчитывался о выполнении
задания. 2 марта 1921 года Р.Ф.Унгерн писал Чжан Куню о том, чтобы он
не верил полковнику Лауренцу, так как он бежал.

Миссия Лауренца и Циркулинского оказалась
рискованной. Китайцы начали аресты людей, связанных с бароном.
Циркулинский был арестован при попытке провести транспорт с
медикаментами в Ургу. Он сидел в китайской тюрьме и подвергался пыткам.
Груз был конфискован. За проявленную верность Р.Ф.Унгерн простил
Циркулинскому не только потерю груза, но и дезертирство офицерской сотни
Анненковского полка, командиром которого Циркулинский был до ранения.
Когда он вернулся назад, Р.Ф.Унгерн назначил его начальником обороны
Урги. Видимо, Лауренц повел себя иначе и, выполняя задание барона, не
проявил стойкости и верности белому делу, за что и был расстрелян.

Во время суда над Р.Ф.Унгерном упоминались
несколько фамилий лиц, расстрелянных по приказу барона. Особым вниманием
судей пользовался священник Ф.А.Парняков. На заданный ему на эту тему
вопрос Р.Ф.Унгерн отвечал, что приказал убить священника потому, что тот
был председателем какого-то комитета. В дальнейшем большевики
продолжали «разыгрывать карту» Ф.А.Парнякова: «Христианин, верующий в
Бога, отправляет другого христианина - священника Парнякова на тот свет,
так как он красный… Барон Унгерн — религиозный человек, я в этом
нисколько не сомневаюсь, и это подчеркивает то, что религия никогда не
спасала никого от самых величайших преступлений», - гневно восклицал
обвинитель Е.Ярославский.

Что же писали соратники барона о священнике, чья
смерть была использована большевиками для разоблачения религии?
Полковник В.Ю.Сокольницкий, начальник штаба отряда Кайгородова, писал,
что Федор Парняков был большевиком и председателем одного из
кооперативов Урги. Член Войскового правления Енисейского казачьего
войска К.И.Лаврентьев, во время осады Урги заключенный китайцами в
тюрьму, утверждал, что о. Федор Парняков сыграл провокаторскую роль в
судьбе русских заключенных. Он тормозил их перевод в теплое помещение.
Вполне конкретно описывал деятельность Ф.А.Парнякова проживавший с 1820
года в Урге М.Г.Торновский. Он называл священника «большевиствующим
деятелем», одним из главных проводников коммунистических идей.
Ф.А.Парнякова и его товарищей М.Г.Торновский обвинял в гибели около 100
русских людей, расстрелянных по их доносам в Урге и ее окрестностях. В
другом месте мемуарист писал, что Ф.А.Парняков и его сыновья были
причастны к террористической группе революционеров еще с 1905 года. Сам
священник был «пьяница, похабник, несомненный атеист». Очевидно, что
приказ расстрелять священника Р.Ф.Унгерн отдал по просьбе части жителей
Урги, считавших Ф.А.Парнякова большевиком и агентом китайцев.

Врач С.Б.Цыбыктаров возглавлял больницу при
российском консульстве в Урге. После взятия Унгерном города он был
арестован по обвинению в большевизме и расстрелян. По этому поводу
М.Г.Торновский в своих воспоминаниях предполагал, что С.Б.Цыбыктаров был
кем-то оклеветан или убит с целью реквизиции его имущество. Из
воспоминаний Д.П.Першина, который сопровождал С.Б.Цыбыктарова к барону
после ареста, следует, что последний очень раскаивался, что произносил
речи на собрании в Урге в присутствии конвойных казаков. Сам Р.Ф.Унгерн
говорил о С.Б.Цыбыктарове: «В Чите на собрании я слышал, как он
распинался за коммунистов и за всякие свободы».

После взятия Урги были расстреляны некоторые
колчаковские обер-офицеры. М.Г.Торновский писал, что за панические слухи
был расстрелян подполковник Дроздов. По этому поводу А.С.Макеев
вспоминал, что панические настроения Р.Ф.Унгерн ликвидировал, расстреляв
подполковника Дроздова, распространявшего слухи. После этого больше
никто не решился сомневаться в «устойчивости ургинской жизни».

В Урге был арестован и расстрелян бывший кяхтиский
комиссар А.Д.Хитрово. По воспоминаниям Д.П.Першина, за два дня до
ареста Хитрово заходил к нему и рассказывал об ужасах семеновщины в
Троицкосавске. Он порицал атаманщину и считал ее причиной краха
А.В.Колчака. А.Д.Хитрово принимал участие в решении троицкосавского
городского самоуправления пригласить в город китайцев, чтобы прекратить
произвол семеновцев. Д.П.Першин вспоминал, что несколько членов
городского самоуправления были расстреляны большевиками за приглашение
китайцев. Не избежал этой участи и А.Д.Хитрово, но по приказу
Р.Ф.Унгерна.

М.Г.Торновский вспоминал, что Р.Ф.Унгерн
конфисковал в Урге большой кожевенный завод и поставил управлять им
Гордеева (в прошлом крупного кожевника-заводчика на Волге). Вскоре
Гордеева за маловажный поступок повесили. Что же это за «маловажный
поступок»? М.Г.Торновский упоминал, что Гордеев украл 2500 долларов и
какое- то количество сахара. К.И.Лаврентьев так же указывал, что Гордеев
был расстрелян за кражу сахара со складов завода. Командир сотни
Азиатской конной дивизии получал в месяц 30 рублей, в сравнении с этим
кража 2500 долларов была очень серьезным делом (мародеров Р.Ф.Унгерн
вешал и за украденный отрез ткани).

С 1912 года в Монголии действовал кооператив
Центросоюз, занимавшийся заготовкой мяса и кож. После революции
руководство Центросоюза переориентировалось на контакты с советской
Москвой. Служащие кооператива снабжали деньгами и продовольствием
красных партизан, в то же время срывали поставки мяса белому фронту.
Перед занятием Урги Р.Ф.Унгерн был настроен на поголовное истребление
служащих Центросоюза как большевиков. Но перед штурмом к Унгерну
перебежали двое забайкальских казаков, низовые сотрудники кооператива, и
передали информацию обо всех служащих Центросоюза. Во время последнего
боя за Ургу бывшие белогвардейцы из числа служащих кооператива
присоединились к бойцам Унгерна и стали истреблять своих бывших коллег
большевиков. В дальнейшем Р.Ф.Унгерн продолжил репрессии против членов
Центросоюза, заподозренных им в большевизме. Так был убит вместе с
семьей ветеринарный врач В.Г.Гей. Описывавший его смерть М.Г.Торновский
упоминал, что у Р.Ф.Унгерна были данные, что В.Г.Гей находится в
постоянной связи со штабом 5-й советской армии в Иркутске.
Ф.Оссендовский в своей книге «Звери, люди и боги» писал о В.Г.Гейе: «Он
вел дело на широкую ногу, а когда в 1917 году большевики захватили
власть, стал сотрудничать с ними, быстро сменив убеждения. В марте 1918
года, когда армия Колчака прогнала большевиков из Сибири, ветеринара
арестовали и судили. Его, впрочем, быстро освободили: ведь он был
единственным человеком, способным осуществлять поставки из Монголии, и
он действительно тут же передал Колчаку все находившееся у него в
наличии мясо, а также серебро, полученное от советских комиссаров».

За воровство Р.Ф.Унгерн нередко расстреливал и
своих собственных офицеров, даже заслуженных. М.Г.Торновский, видимо из
воспоминаний А.С.Макеева, заимствовал рассказ о казни адъютанта барона и
его жены Ружанских. Адъютант, получив по подложному документу 15000
рублей, бежал, надеясь захватить в госпитале свою жену санитарку, но они
были пойманы и казнены. После этого должность адъютанта получил
А.С.Макеев.

Большинство мемуаристов, описывающих заключение
унгерновской эпопеи, упоминало казнь полковника П.Н.Архипова. Он
присоединился к Азиатской конной дивизии перед последним штурмом Урги,
приведя с собой конную сотню в 90 казаков. М.Г.Торновский посвятил
смерти П.Н.Архипова отдельный подраздел своего труда. В конце июня
Р.Ф.Унгерн получил известия от Л.Сипайлова о том, что П.Н.Архипов утаил
часть золота, захваченного во время взятия китайского банка (по разным
сведениям 17-18 фунтов или три с половиной пуда). Полковник во всем
сознался и был казнен (по разным сведениям расстрелян, повешен или
удушен после пыток).

Несмотря на то, что Р.Ф.Унгерн вынужден был
прибегать к услугам палачей и доносчиков, это не значит, что он
относился с уважением и любовью к этим людям. Барон терпел их до той
поры, пока они были необходимы. Н.Н.Князев указывал, что в период отхода
от Троицкосавска Р.Ф.Унгерн отдал письменный приказ генералу
Б.П.Резухину повесить своего главного палача Л.Сипайлова, когда он
прибудет в отряд. Тогда же сурово наказан был главный врач дивизии
А.Ф.Клингенберг. Расправа над ним запомнилась многим мемуаристам.
М.Г.Торновский описывал эту расправу с врачом (4 июня 1921 года) так:
Р.Ф.Унгерн, увидев плохо перевязанного раненного, подбежал к
А.Ф.Клингенбергу и стал бить его сначала ташуром, а затем и ногами, в
результате сломав ему ногу. После этого врач был эвакуирован в Ургу. При
внимательном рассмотрении биографии А.Ф.Клингенберга надо признать, что
у барона мог быть и другой повод, кроме плохого ухода за больными, для
наказания своего главного врача. Мемуарист Голубев так описывал
деятельность А.Ф.Клингенберга: бежав от красных из Верхнеудинска, он
стал работать врачом в Кяхте, где сошелся с местными евреями. Оказавшись
мобилизованным в дивизию Р.Ф.Унгерна после взятия Урги, А.Ф.Клингенберг
возглавил расправу над евреями. Во главе казаков он приходил на
квартиры своих старых знакомых, изымал деньги и ценности, а затем
расстреливал хозяев. Затем А.Ф.Клингенберг стал осведомителем и доносил
барону о разговорах среди раненых в госпитале, «многим сократив жизнь».
За это он и был расстрелян по приказанию полковника Циркулинского уже
после оставления белыми Урги.

Нет ясности с обстоятельствами смерти двух других
медиков. М.Г.Торновский сообщал о казни зубного врача корейца Ли и
медицинского фельдшера из Омска Энгельгардт-Езерского. Причем, последний
был сожжен так же, как прапорщик Чернов. М.Г.Торновский не знал причины
этих казней. Вскользь о них упоминали А.С.Макеев (о Ли), Д.Д.Алешин и
Н.М.Рибо (о Энгельгардт-Езерском). Если принимать на веру эти сообщения,
то прослеживается какая-то необычная пристрастность барона к
медицинским работникам. Г.М.Семенов вспоминал, что в бытность свою в
Хайларе Р.Ф.Унгерн отдал приказ расстрелять доктора Григорьева, ведшего
пропаганду против барона. Среди распоряжений Р.Ф.Унгерна по отдельной
Азиатской конной бригаде сохранился приказ от 20 декабря 1919 года по
поводу ареста врача бригады Ильинского. Барон приказывал арестовать
медика на один день и две ночи за то же самое, за что он уже арестовывал
его две недели назад: «Посмотрю, кому надоест раньше: мне ли сажать,
ему ли сидеть», - писал Р.Ф.Унгерн (заметим, что вопреки мнению,
сложившемуся в исторической литературе о режиме на станции Даурия, речь в
приказе идет лишь об аресте, физическое воздействие вообще не
предусматривалось). Врачи отвечали барону нелюбовью, один из них —
Н.М.Рибо — принял активное участие в заговоре против командира Азиатской
конной дивизии. Очевидно, что Р.Ф.Унгерн был монархистом ультраправых
убеждений. В его глазах большевиком был любой, не разделявший его
взглядов на государственное устройство. Таким образом, в число таких
«большевиков» попадала почти вся русская интеллигенция того времени.
Близко же сталкиваться в ходе действий дивизии Р.Ф.Унгерну приходилось в
основном с медиками. С ними, как с представителями «революционной
интеллигенции», он бывал иногда, мягко говоря, не в меру суров.

Подозрительность Р.Ф.Унгерна к новым людям,
попадавшим в дивизию, была вполне обоснована. На разных уровнях
партийного руководства, в том числе и на самом высоком, в Москве,
неоднократно издавались директивы о посылке агитаторов в отряды барона с
целью их разложения. В монографии, посвященной деятельности ВЧК-ГПУ,
вышедшей в 70-х годах, утверждалось, что пленение Р.Ф.Унгерна было
организовано полномочным представителем ГПУ Сибири И.П.Павлуновским. В
отрядах барона действовали советские агенты, которые и организовали
заговор в Азиатской конной дивизии. Хотя такое заявление и
представляется очень сомнительным, но подобную задачу чекисты перед
собой определенно ставили.

Очень показательным примером является описание в
мемуарах расправы Р.Ф.Унгерна над единственным конно-артиллеристом
дивизии капитаном Оганезовым. В описании М.Г.Торновского Оганезов был
отправлен пасти скот в наказание за то, что его батарея вела огонь с
закрытой позиции. Другую версию этого события приводит Н.Н.Князев. По
его воспоминаниям, Оганезов был наказан за то, что обстрелял сопку, где в
это время находился барон. Мы уже никогда не узнаем, как происходили
эти события. Прочие мемуаристы не упоминают о них. Но если совместить
оба рассказа, то получится, что Оганезов обстрелял сопку, где находился
Р.Ф.Унгерн после его запрещения стрелять с закрыт