«Моби Дик» Германа Мелвилла: несвоевременный шедевр. Что пережили моряки, которые на самом деле встретились с Моби Диком: вся правда о белом ките-мстителе
Роман американского писателя Германа Мелвилла «Моби Дик, или Белый кит», написанный более полутора столетий назад, по-прежнему остается популярным. История экипажа китобойного судна «Пеход», капитан которого одержим идеей мести огромному белому киту, убийце китобоев, завораживает читателей и зрителей многочисленных киноэкранизаций.
События, которые легли в основу романа, разворачивались за три десятка лет до его написания. Но капитану Джорджу Полларду , ставшему прототипом капитана Ахава , удалось уцелеть.
12 августа 1819 года из гавани острова Нантакет вышло на китобойный промысел судно Эссекс. Экипаж планировал в течение последующих двух с половиной лет вести промысел у западного побережья Южной Америки.
«Эссекс» был старым кораблем, однако его походы приносили прибыль, за что судно прозвали «счастливчиком». Охотиться на китов в августе 1819 года отправился молодой экипаж: капитану Джорджу Полларду было 29 лет, первому помощнику Оуэну Чейзу 23 года, а самым молодым членом экипажа являлся юнга Томас Никерсон , которому исполнилось всего 14 лет. Всего экипаж состоял из 21 человека.
Поход к «Морской земле»
Проблемы начались уже через два дня после выхода из порта, когда «Эссекс» угодил в шквал. Судно сильно потрепало, но капитан принял решение идти дальше, не тратя времени на ремонт.
К декабрю 1819 года «Эссекс» добрался до мыса Горн, где застрял на пять недель из-за штормовой погоды. Среди команды пошли разговоры — неприятности в начале похода являются недобрым знаком. Впрочем, капитан Поллард сумел погасить недовольство среди членов экипажа.
В конце концов, «Эссекс» благополучно пришел в район промысла и прежние разговоры о возможных бедствиях остались позади. Промысел шел неплохо, но ресурсы данного района явно подходили к концу. В этот момент «Эссекс» повстречал другое китобойное судно, экипаж которого поведал о новой открытой области для лова, известной как «Морская земля». Капитан Поллард задумался — указанный район располагался на юге Тихого океана, на удалении более 4500 км от места, где они находились. Кроме того, по слухам, местные острова были населены дикарями-людоедами.
В итоге капитан «Эссекса» решает, что игра стоит свеч, и направляется к «Морской земле». Но прежде Поллард заходит в эквадорский порт Атакамес, чтобы пополнить запасы воды и провизии. Здесь с судна сбежал матрос Генри Девитт .
Нехорошая шутка матроса Чаппела
Полларда, однако, больше волновало не исчезновение матроса, а опасность остаться без продовольствия. Поэтому он принял решение также зайти на Галапагосские острова, чтобы наловить там гигантских черепах. Это была распространенная практика того времени — черепахи могли прожить на судне без пищи и воды целый год, что превращало их в идеальный источник мясных припасов.
Моряки добыли больше 300 черепах, пока на острове Чарльз не произошел неприятный инцидент. Пока экипаж охотился, матрос Томас Чаппел решил разжечь огонь в лесу с целью подшутить над остальными моряками. Однако как раз на это время приходился пик засухи, и вскоре огонь вышел из-под контроля, быстро окружив охотников. Экипаж с трудом прорвался к «Эссексу» и вынужден был срочно отплыть, а остров выгорел дотла.
В ноябре 1820 года «Эссекс» добрался до промыслового района. Первые дни прошли неудачно, а 16 ноября дно одного из вельботов с китобоями пробил кит. Моряки не пострадали, но лодка восстановлению не подлежала.
На судне вновь стало расти напряжение, и теперь недовольство стали проявлять не только матросы, но и первый помощник Чейз. Несмотря на это, промысел продолжался.
Commons.wikimedia.org
Исполин идет на таран
Утром 20 ноября 1820 года команда увидела в море фонтан и на трех остававшихся вельботах пустилась в погоню.
Лодке, которой командовал первый помощник Чейз, удалось загарпунить кита, но тот повредил вельбот, и китобоям пришлось срочно отрезать веревку гарпуна, чтобы вернуться на «Эссекс» для срочного ремонта.
Пока Чейз был занят ремонтом, Полларду вместе с другой частью экипажа удалось загарпунить еще одного кита, который потащил вельботы от «Эссекса».
Те, кто оставался на корабле, вдруг обратили внимание на очень большого кита, появившегося неподалеку от «Эссекса». Сначала он лежал неподвижно на поверхности воды головой к кораблю, а затем начал двигаться по направлению к судну, набирая скорость мелкими подныривающими движениями. Кит протаранил «Эссекс» и ушёл под него, накреняя корабль. Затем кашалот всплыл по правому борту и расположился вдоль судна, головой к носу, а хвостом — к корме.
Придя в себя после первой атаки, кит устремился во вторую, направив свою огромную голову прямо в носовую часть судна. Он проломил нос, отбросив корабль назад. Затем агрессивный кит скрылся.
Эта атака считается первым достоверно подтвержденным случаем нападения кита на китобойное судно.
Иллюстрация к раннему изданию книги «Моби Дик, или Белый кит» Фото: Commons.wikimedia.org
Три лодки посреди океана
«Эссекс» был обречен. Команда в спешке принялась перегружать имущество и провизию на отремонтированный вельбот. К терпящему бедствие судну подошли две лодки, ранее преследовавшие кита. Капитан Поллард, увидев, что произошло, находился в крайне подавленном состоянии. Ведь отправиться в этот удаленный район было его идеей, и теперь из-за этого они оказались в катастрофическом положении — без корабля, на трех вельботах, не предназначенных для морских переходов, в тысячах километров от ближайших поселений.
«Эссекс» ушел на дно. В трех лодках оказались 20 моряков, успевших перегрузить с корабля около 270 килограммов галет, несколько черепах и 750 литров воды, а также мушкет, немного пороха, около килограмма шлюпочных гвоздей и другие инструменты.
Этого было бы достаточно, если бы земля находилась поблизости, но до ближайших островов было около 2000 километров. Кроме того, среди моряков опять начались разногласия — против намерения капитана идти к ближайшим островам выступили первый помощник Чейз и часть матросов. Они считали, что на островах есть риск попасть в руки людоедов.
На сей раз Поллард не решился спорить и уступил. Было принято решение достичь побережья Южной Америки, для чего, из-за особенностей ветров в этом районе, необходимо было в общей сложности пройти около 5000 километров.
Остров слабой надежды
Соорудив на своих лодках подобие мачт и парусов, а также с помощью досок подняв высоту бортов для защиты от волн, китобои отправились в путь.
Провизия, находившаяся на лодках, была повреждена забортной водой, которая попадала внутрь во время сильного волнения. Пропитавшиеся соленой водой продукты все же ели, но это только усиливало жажду, что в условиях ограниченного запаса пресной воды превращалось в неразрешимую проблему.
Страдая от жажды, моряки вынуждены были постоянно ремонтировать вельботы.
После месяца путешествия измученные голодом, жаждой и палящим солнцем, китобои с «Эссекса» достигли необитаемого острова Хендерсон, входящего в архипелаг Питкэрн.
Здесь им удалось найти источник пресной воды. Что касается пищи, то на острове были птицы, яйца и крабы. Однако всего за неделю своего пребывания два десятка измученных голодом мужчин серьезно сократили запас того, что можно было употребить в пищу на этом клочке земли.
И вновь встал вопрос: что делать дальше? Большинство решило, что оставаться нельзя и необходимо плыть. Однако три члена экипажа — Томас Чаппел , Сет Уикс и Уильям Райт — приняли решение остаться на острове, полагая, что так у них будет больше шансов на спасение. Будущее показало, что эта тройка сделала не самый худший выбор.
«В сердце моря» Кадр из фильма
Юнгу едва не съели за несколько часов до спасения
26 декабря 1820 года три лодки отплыли в направлении острова Пасхи. Запасы, добытые на Хендерсоне, очень быстро подошли к концу, а нестихающий ветер гнал их мимо намеченной цели. В итоге решено было попытаться достичь острова Мас-а-Тьерра, входящего в архипелаг Хуан-Фернандес. Именно на этом острове был высажен прототип Робинзона Крузо, шотландский моряк Александр Селькирк , который прожил на нём 4 года и 4 месяца в полном одиночестве.
Но достичь и этого острова для экипажа «Эссекса» оказалось нереальной целью. Начиналась самая страшная часть их злоключений. 10 января 1821 года от голода и жажды умер второй помощник Мэтью Джой . Его тело зашили в мешок, сделанный из его же одежды, привязали груз и отправили на дно океана.
В ночь на 12 января, во время сильного шквала лодки разбросало на большое расстояние, и вельбот, где старшим был первый помощник Оуэн Чейз , отделился от других.
В этой лодке, помимо Чейза, оставались четверо: рулевой Бенджамин Лоуренс , матросы Айзек Коул и Ричард Петерсон и юнга Томас Никерсон . 18 января, не вынеся лишений, умер Ричард Петерсон. Его, как и Мэтью Джоя, похоронили в море.
В начале февраля на лодке Чейза не осталось вообще никакой еды. Матросы умирали. 8 февраля не стало Айзека Коула. Но на сей раз тело не выбросили за борт — Чейз предложил своим товарищам съесть умершего. Моральные мучения длились недолго, и вскоре все трое жадно поглощали человечину. На подобном питании продержались еще неделю, но затем голод снова стал терзать еще живых.
Утром 18 февраля юнга Никерсон заявил, что готов умереть. Чейз и Лоуренс, однако, решили не торопить естественный процесс. Как оказалось, они не взяли еще один грех на душу совершенно правильно — через несколько часов их подобрало британское китобойное судно «Индиан». Через неделю их доставили в чилийский порт Вальпараисо, где троим выжившим оказали всю необходимую помощь.
Самый страшный жребий
В оставшихся двух лодках запасы провизии кончились, соответственно, 14 и 21 января. В конце января, один за одним умерли три чернокожих матроса — Лоусон Томас, Чарльз Шортер и Айзейя Шепард. Все три тела были съедены живыми. 28 января умер еще один чернокожий матрос Сэмюэл Рид, плывший в вельботе капитана Полларда. В следующую ночь две оставшиеся лодки потеряли друг друга в ночной тьме. Вельбот, в котором находились Обед Хендрикс, Джозеф Уэст и Уильям Бонд, пропал навсегда. Считается, что им таки не удалось добраться до суши.
В капитанской лодке съели тело Сэмюэля Рида, но к началу февраля проблема пищи снова потребовала разрешения. В живых оставались четверо — капитан Джордж Поллард и матросы Чарльз Рамсделл, Барзиллай Рэй и Оуэн Коффин.
1 февраля было решено тянуть жребий, чтобы решить, кто пожертвует собой, став едой для остальных. Жребий пал на 17-летнего Оуэна Коффина, двоюродного брата капитана. Второй жребий указал, что убивать Коффина будет Чарльз Рамсделл. Коффин был застрелен из пистолета, после чего трое моряков приступили к трапезе.
Выбирать новую жертву не пришлось — 11 февраля умер Барзиллай Рэй. Съев тело и этого несчастного, оставшиеся в живых капитан и матрос стали поглядывать друг на друга, прикидывая, кто же из них останется в одиночестве. Однако 23 февраля 1821 года на них наткнулось китобойное судно «Дофин». 17 марта Полларда и Рамсделла доставили в Вальпараисо.
«В сердце моря». Кадр из фильма
Капитан «Эссекса» закончил жизнь ночным сторожем
После того, как уцелевшие рассказали о трех своих товарищах, оставшихся на острове Хендерсон, туда направился американский фрегат «Созвездие». 5 апреля 1821 года голодных, измученных, но живых людей забрали на борт американского судна.
Выжившие восемь моряков вернулись в Нантакет. Жуткая история, происшедшая с ними, не изменила их образа жизни — спустя несколько месяцев они снова вышли в море.
Но капитан Поллард в своей профессии оказался чудовищным неудачником. Выйдя на промысел в начале 1822 года на китобойном судне «Два брата», он снова потерпел крушение. Экипаж был спасен, но Поллард оказался на торговом судне, которое... тоже потерпело крушение.
Вернувшись домой, Поллард собирался принять под командование новое судно «Йонах», но его владелец после очередного крушения капитана-неудачника отказался от его услуг.
Поллард вышел в отставку и стал работать ночным сторожем. До конца своих дней 20 ноября он запирался в своей комнате и в одиночестве поминал своих погибших товарищей с «Эссекса».
Натаниелю Готорну
в знак преклонения
перед его гением
посвящается эта книга
Herman Melville
Этимология
(Сведения, собранные Помощником учителя классической гимназии, впоследствии скончавшимся от чахотки )
Я вижу его как сейчас – такого бледного, в поношенном сюртуке и с такими же поношенными мозгами, душой и телом. Он целыми днями стирал пыль со старых словарей и грамматик своим необыкновенным носовым платком, украшенным, словно в насмешку, пёстрыми флагами всех наций мира. Ему нравилось стирать пыль со старых грамматик; это мирное занятие наводило его на мысль о смерти.
Этимология
......«Если ты берёшься наставлять других и обучать их тому, что в нашем языке рыба-кит именуется словом whale, опуская при этом, по собственной необразованности, букву h, которая одна выражает почти всё значение этого слова, ты насаждаешь не знания, но заблуждения».
...«Whale*** шведск. и датск. hval. Название этого животного связано с понятием округлости, так как по-датски hvalt означает „выгнутый, сводчатый“».
«Whale*** происходит непосредственно от голландского и немецкого wallen, англосакск. walw-ian – „кататься, барахтаться“».
Древнееврейское –
Греческое – ?????
Латинское – cetus
Англосаксонское – wh?l
Датское – hvalt
Голландское – wal
Шведское – hwal
Исландское – whale
Английское – whale
Французское – baleine
Испанское – ballena
Фиджи – пеки-нуи-нуи
Эрроманго – пехи-нуи-нуи
Извлечения
(Собранные Младшим Помощником библиотекаря )
Читатель сможет убедиться, что этот бедняга Младший Помощник, немудрящий буквоед и книжный червь, перерыл целые ватиканские библиотеки и все лавки букинистов на свете в поисках любых – хотя бы случайных – упоминаний о китах, которые могли только встретиться ему в каких бы то ни было книгах, от священных до богохульных. И потому не следует во всех случаях понимать эти беспорядочные китовые цитаты, хотя и несомненно подлинные, за святое и неоспоримое евангелие цетологии. Это вовсе не так. Отрывки из трудов всех этих древних авторов и упоминаемых здесь поэтов представляют для нас интерес и ценность лишь постольку, поскольку они дают нам общий взгляд с птичьего полёта на всё то, что только ни было когда-либо, в любой связи и по любому поводу, сказано, придумано, упомянуто и спето о Левиафане всеми нациями и поколениями, включая теперешние.
Итак, прощай, бедняга Младший Помощник, чьим комментатором я выступаю. Ты принадлежишь к тому безрадостному племени, которое в этом мире никаким вином не согреть и для кого даже белый херес оказался бы слишком розовым и крепким; но с такими, как ты, приятно иногда посидеть вдвоём, чувствуя себя тоже несчастным и одиноким, и, упиваясь пролитыми слезами, проникаться дружелюбием к своему собеседнику; и хочется сказать вам прямо, без обиняков, пока глаза наши мокры, а стаканы сухи и на сердце – сладкая печаль: «Бросьте вы это дело, Младшие Помощники! Ведь чем больше усилий будете вы прилагать к тому, чтобы угодить миру, тем меньше благодарности вы дождётесь! Эх, если б мог я очистить для вас Хэмптон-Корт или Тюильрийский дворец! Но глотайте скорее ваши слёзы и вскиньте голову, воспарите духом! выше, выше, на самый топ грот-мачты! ибо товарищи ваши, опередившие вас, освобождают для вас семиэтажные небеса, изгоняя прочь перед вашим приходом истинных баловней – Гавриила, Михаила и Рафаила. Здесь мы только чокаемся разбитыми сердцами – там вы сможете сдвинуть разом свои небьющиеся кубки!»
Извлечения
......«И сотворил бог больших китов».
...«За Левиафаном светится стезя,
Бездна кажется сединой».
...«И предуготовил Господь большую рыбу, чтобы поглотила Иону».
...«Там плавают корабли; там Левиафан, которого Ты сотворил играть в нём».
...«В тот день поразит Господь мечом Своим тяжёлым, и большим, и крепким, левиафана, змея прямобегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьёт змея морского».
...«И какой бы ещё предмет ни очутился в хаосе пасти этого чудовища, будь то зверь, корабль или камень, мгновенно исчезает он в его огромной зловонной глотке и гибнет в чёрной бездне его брюха».
...«В Индийском Море водятся величайшие и огромнейшие рыбы, какие существуют на свете; среди них Киты, или Водокруты, именуемые Balaene, которые имеют в длину столько же, сколько четыре акра, или арпана, земли».
...«И двух дней не провели мы в плавании, как вдруг однажды на рассвете увидели великое множество китов и прочих морских чудовищ. Из них один обладал поистине исполинскими размерами. Он приблизился к нам, держа свою пасть разинутой, подымая волны по бокам и вспенивая море перед собою».
...«Он прибыл в нашу страну также ещё и для того, чтобы ловить здесь китов, ибо клыки этих животных дают очень ценную кость, образцы коей он привёз в дар королю***. Наиболее крупные киты, однако, вылавливаются у берегов его родины, из них иные имеют сорок восемь, иные же пятьдесят ярдов в длину. Он говорит, что он – с ним ещё пятеро – убили по шестьдесят китов за два дня».
«И между тем как всё на свете, будь то живое существо или корабль, безразлично, попадая в ужасную пропасть, какую являет собой глотка этого чудовища (кита), тут же погибает, поглощённое навеки, морской пескарь сам удаляется туда и спит там в полной безопасности».
Творчество Мелвилла 1840-х годов помогает понять, как писатель шел к своему шедевру, как накапливалось его мастерство. «Белый бушлат» показал искусство Мелвилла в воспроизведении реалий корабельного быта; «Марди» - его интерес к философской проблематике.
Новаторство, «Моби Дик» был опубликован в плодоносную для национальной литературы пору на заре «Американского ренессанса». Но судьба его романа в такой же мере, как и «Листьев травы» Уитмена, оказалась парадоксальной. Только признание к «Моби Дику» пришло с еще большим запозданием. Поначалу роман был воспринят и критиками, и читателями как произведение по меньшей мере «странное». А затем он был прочно предан забвению. Чем же можно объяснить подобную реакцию, естественно, крайне огорчительную для автора?
Мелвилл имел репутацию знатока моря, корабельного быта, и от него ожидали произведения, тематически ясного и легко читаемого. «Моби Дик» же казался романом громоздким, композиционно невнятным, а главное - не отвечал привычным литературным вкусам. Чтение его было, да и остается отнюдь не легким делом. Ставила в тупик непривычная архитектоника романа, в котором причудливым образом были перетасованы самые разнообразные элементы: повествование о корабельной жизни, философские экскурсы, лирические монологи, научные разыскания о китах, технологические описания их промышленной переработки, притчи.
Сегодня роман безоговорочно признан величайшим романом XIX в., посвященным Человеку и Человечеству, историческому пути Америки.
Первоначально книга задумывалась как морской роман о китобойном промысле. Постепенно замысел углублялся. План и структура романа усложнялись, обретали философско-соииальную масштабность. Писатель бесстрашно раздвигал сложившиеся жанровые и стилевые параметры, придя в итоге к созданию произведения новаторского, являющего собой художественный синтез разных стилевых элементов, включавших бытописательство и приключенческую тематику, аллегорию и символику, документалистику и высокую патетику, подлинные реалии китобойного промысла, корабельной службы и библейские, религиозно-философские аллюзии.
Сюжет: погоня за Белым Китом. В основе сюжета, драматичного, причудливого и увлекательного, развивающегося линейно, - перипетии погони за огромным Белым Китом, океанским великаном, причинившим морякам немало зла.
«Зовите меня Измаил» - таков «зачин» романа. Измаил - один из участников драмы, он же рассказчик. Но иногда нить повествования переходит к автору: подобная «взаимозаменяемость» создаст весьма своеобразные перепады в повествовании.
О себе Измаил сообщает, что «в кошельке почти не осталось денег, а на земле не осталось ничего, что могло бы еще занять». Поэтому он решил сесть на корабль и поплавать немного. Для героя это - «проверенный способ развеять тоску и наладить кровообращение». Он собирается наняться китобойцем и знакомится с гарпунщиком по имени Квикег, туземцем, уроженцем Южных морей. Они становятся друзьями.
В романе выделяется ряд ключевых, судьбоносных эпизодов.
Однажды Измаил забредает в церковь, где слушает проповедь отца Мэппла, излагавшего библейскую легенду о пророке Ионе, который испугался возложенного на него Богом опасного поручения и был в наказание проглочен китом. Проповедь производит сильнейшее впечатление на Измаила. Ее пафос в том, что человеку должно являть мужество, твердость духа, идти намеченной дорогой. Здесь предначертаны будущие события: встреча героя с капитаном Ахавом, погоня и битва с Белым Китом.
Измаил и Квикег спешат в Нантакет, крупнейший центр китобойного промысла в Новой Англии. Там они нанимаются на шхуну «Пекод»» «удивительную старую посудину», «судно старинного образца, не слишком большое и по-старомодному раздутое в боках». «Пекод» окружает атмосфера мистической таинственности. Шхуна готовится уйти в трехлетнее плавание. Старый моряк Илия предупреждает Измаила и Квикега об опасности потерять душу, плавая на этом судне.
С первых же страниц читателя не покидает ощущение того, что «Пекод» - не обычное китобойное судно. Едва ли не каждый эпизод, связанный с его драматической одиссеей, может быть истолкован как аллегорический, символический.
Команда «Пекода» - это особый микромир, человечество в миниатюре, пестрое разнообразие национальностей, рас и темпераментов. Это старший помощник Старбек, квакер из Нантукета. Второй помощник Огабб, многоопытный мореход, никогда не расстающийся с трубкой. Третий помощник Фласк, дружелюбный, с чувством юмора. Среди членов команды таинственный азиат Федалла; уже упоминавшийся гарпунер Квикег, человек «честного сердца»; краснокожий индеец Тэштего; африканец Дату; чернокожий слуга юноша Пип.
Но над всеми ими возвышается таинственный капитан Ахав, мощная романтическая фигура, вызывающая ассоциации с Прометеем Шелли, Каином Байрона, Сатаной Мильтона. В его фанатической одержимости есть нечто, роднящее его с пуританами, ступившими в XVII в. на американскую землю. Он одержим всепоглощающей страстью рассчитаться с загадочным китом Моби Диком, который олицетворяет мировое Зло, «темную неуловимую силу, что существует от века». «Все зло для безумного Ахава, - пишет Мелвилл, - стало видимым и доступный в облике Моби Дика». Ахав - человек одержимый, он выше земных забот. На берегу остались его жена, маленький сын. Команда, судьбой которой он распоряжается, беспрекословно ему подчинена. Ахав велит прибить к матче золотой дублон, который будет принадлежать тому, кто первым заметит кита.
Кит - существо загадочное и страшное. По словам моряков, он обладает «беспримерной расчетливостью» и «адской свирепостью». Его белый цвет имеет символическое значение - как олицетворение холодной безжалостности. Этот кит огромных размеров носит в своем теле множество гарпунов, вонзившихся в него, но так и не ставших для него роковыми. В схватке с ним Ахав потерял ногу. Вместо нее у него протез, также белого цвета, выточенный из полированной челюсти кашалота. Ахав намерен преследовать кита во всех морях, пока не победит его в смертельной схватке. Мрачный и ожесточившийся, в черной надвинутой на лоб шляпе капитан стоит в своей рубке: в ней пробиты отверстия, куда входит протез, позволяющий Ахаву сохранять равновесие во время качки.
Сюжет романа - цепь красочных эпизодов, подчиненных внутреннему стержню, поискам Моби Дика. «Пекод», бороздя океанские просторы, не прекращает промысла китов, набивая бочки спермацетом. У встречных судов Ахав осведомляется о том, замечали ли они Белого Кита. И всякий раз следует рассказ о том, как какой-то член команды погиб или был искалечен в схватке с морским великаном. Капитан одного английского китобойца сумел загарпунить Белого Кита, но тот вырвался, а капитан потерял руку. На другом китобойце - «Иеровам» старший помощник Мейси вопреки предостережениям устремился в погоню за кашалотом, который ударом хвоста выбросил Мейси в море, те тот бесследно исчез.
Однажды «Пекод» вылавливает кита, но тот оказывается таких размеров, что его невозможно пришвартовать к шхуне и приходится оставить его в море. Позднее «Пекод» обнаруживает стаю китов, но убивают киысо одного. Среди символичных эпизодов - болезнь Квикега, который, страдая от малярии, сколачивает себе гроб. Но Квикегу удается выздороветь. Гроб остается на корабле. В финале во время гибели «ПекоДа» Измаил спасется, зацепившись за этот гроб.
«Пекод» выходит в Тихий океан. Таинственный капитан пребывает а лихорадочном ожидании схватки с Моби Диком, Сгарбск всерьез озабочен психическим состоянием Ахава. В команде зреет недовольство. Атмосфера сгущается, когда одни из моряков, сорвавшись с мачты, гибнет в море. Наконец, с китобойца «Рахиль» приходит сообщение, что Моби Дик потопил бот, посланный за ним вдогонку. При этом среди погибших оказался сын капитана.
И вот на «Пскодс» замечают Моби Дика. Погоня за ним длится три дня. Несколько раз вельботы с моряками приближаются к разъяренному киту. Однажды он выбрасывает в морс Ахава, но тот остается в живых Наступает финальный акт трагедии. Одноногий капитан штурмует ожесточившегося кита, который таранит и топит «Псков* вместе с командой. Видя катастрофу корабля. Ахав с яростью поражает Белого Кита гарпуном со словами: «О, одинокая смерть в конце одинокой жизни. Теперь я чувствую, что все мое величие в моем величайшем страдании». Гарпун впивается в белую тушу кита, который гибнет, увлекая за собой в океанскую пучину и самого Ахава. В морской воронке исчезает и «Пекод». Спасается только Измаил.
С подлинно шекспировской силой в рамках фантастического сюжета разрешает Мел вилл одну из популярных тем романтической литературы - смертельное единоборство бунтаря одиночки со вселенским злом...
Философский роман. Как это нередко бывает (мы уже столкнулись со структурой подобного типа в «Алой букве» Готорна), перед нами многоуровневый роман в стилевом и смысловом плане. Правомерно рассматривать «Моби Дик» как роман с двойным и даже тройным дном. За внешним повествовательно-событийным уровнем просматривается уровень аллегорический» символический, философский. Конкретное событие, эпизод зачастую получают более широкую философскую интерпретацию. Сама «морская» фактура предопределяет подобный аспект. «Размышление и вода навечно неотделимы друг от друга», - читаем мы у Мелвилла. Океан в своей грозной необозримости настраивает и автора, и читателя на глубокие размышления об основах бытия.
Аллегорический смысл в романе выражен то открыто, то «замаскирован» в разного рода параллелях и ассоциациях В тексте обнаруживаются многочисленные ссылки на сочинения и сентенции выдающихся мыслителей, таких, как Декарт, Паскаль, Бэкон и др. То же относится к упоминаниям библейских персонажей, эпизодов и сюжетов мифологического характера. Так, символический характер приобретает уже упоминавшаяся проповедь отца Мэппла, его притча о пророке Ионе и ките.
Символичны и имена собственные. Молодой американец, выполняющий функцию повествователя, зовется Измаил. В книге Бытия об Измаиле, сыне Авраама сказано: «Он будет между людьми, как дикий осел, руки его на всех и руки всех на него». Имя капитана Ахава также библейского происхождения, Это нечестивый царь Израиля, который установил культ Ваала и стал преследовать пророков. Шхуна «Рахиль», встретившаяся «Пскову», носит имя ветхозаветной Рахили, которая оплакивает своего ребенка. Капитан этой шхуны потерял своего сына, который бросился в погоню за Белым Китом. Поглощенная в финале романа океанской пучиной шхуна «Пекод» названа именем одного из индейских племен, которые обитали в штате Массачусетс и ушли в небытие.
Но дело, конечно, не в отдельных деталях. В романе писатель словно бы «аккумулировал» соображения общефилософского характера, затрагивающие универсальные проблемы бытия: человек в его отношении ко Вселенной, к Богу, проблеме рока, судьбы, смыслу жизни. Мысли Мелвилла по этим вопросам выражены не прямо, а в основном опосредствованно, через отдельные образы, эпизоды и ситуации. Поэтому они не всегда поддаются четкой интерпретации. Многочисленными комментаторами и исследователями романа высказаны на этот счет разные точки зрения.
Очевидно, однако, что мироощущение писателя глубоко пессимистично. Вселенная безразлична к человеку. Индивид даже в своих героических усилиях остается одинок перед пугающей необозримостью космоса.
«Моби Дик», возможно, - самый яркий роман философско-аллегорической тональности в американской литературе.
«Китобойный» роман. Кит в романе - это не только живое существо, данное в романтически-фантастическом ключе. Это - миф, легенда. Своеобразие «Моби Дика» в том, что он являет собой как бы энциклопедию науки о китах - цетологии. Роман открывается главой, в которой собраны разнообразные сведения о китах, начиная с псалмов Давида и кончая извлечениями из сочинений знаменитых писателей и цитатами из научных трудов. В тексте романа многочисленны фрагменты, прямо не связанные с сюжетом, содержащие сведения по технологии ловли китов, их промышленной переработке, использованию китового жира и т. д.
Социальный роман. «Моби Дик» содержит признаки социального романа. Роман о китобойном промысле был задуман как аллегория современной Мел виллу Америки. В нем присутствует бытовой колорит Новой Англии, к одному из портов которой был приписан «Пекод». Символичен и сам многонациональный экипаж китобойца, указывающий на процесс формирования Америки как «плавильного котла» разных этносов.
Социальную структуру американского общества представляют несколько фигур. Это Вилдад, владелец корабля, как и многие потомки пуритан человек набожный, у которого неистовая религиозность соединяется с жаждой обогащения. Он работает на берегу, предпочитая извлекать прибыль из опасного труда китобоев. Старший помощник Старбек - искусный мореход: разумный, хладнокровный и многоопытный в китобойном бизнесе. Наконец, незабываемый капитан Ахав, в котором непреклонное стремление добиться своей цели подавляет даже соображения здравого смысла. Акцентировка черт фанатизма в характере Ахава, видимо, была намеренной. Возможно, Мел вилл видел перед собой фигуры тех пламенных аболиционистов, людей одержимых, которые были готовы любой ценой сокрушить ненавистное рабство.
«Моби Дик»; поэтика. Драматургический элемент. Особенность романа состоит в том, что многие эпизоды построены как драматургические сцены и фрагменты. Они начинаются с авторских ремарок, а затем следуют диалоги действующих лиц, не сопровождаемые комментариями повествователя. Палуба «Пекода» становится своеобразными сценическими подмостками, на которых разыгрывается действо вселенского масштаба. Краткий эпилог к роману начинается такими словами: «Драма сыграна. Почему же кто-то опять выходит к рампе? Потому что один человек все-таки остался жив». Стилистика «Моби Дика» - свидетельство увлечения Мелвилла Шекспиром. В пору работы над романом он увлеченно штудировал «Короля Лира».
Сила подробностей. Осязаемость, живость, наглядность описываемого - замечательная особенность мелвилловской поэтики. Его романтическая палитра включает все богатство словесных красок: гиперболу, гротеск, метафору, высокую патетику. Сила мелвилловской фантазии соединяется с мощной писательской памятью. Он точен в деталях, конкретен в подробностях. Любое описание в романе предельно наглядно и реально. В этом Мелвилл близок к Э. По и У. Уитмену. Это та самая «сила подробностей», явление специфически американское, замеченное еще Ф. Достоевским.
Мастер слова. Мелвилл - выдающийся мастер слова. Романисту в равной мере подвластны разнообразные языковые стихии - от бытовой приземлены ости до взволнованного лиризма. Описания плавно перетекают в авторские размышления и отступления. Фраза у Мелвилла ветвистая, сложная, словарь неисчерпаем. Многокрасочность лексики, динамика слова Мелвилла - писателя-мариниста органично аккумулирует все оттенки и состояния главного объекта изображения - переменчивой стихии океана. Рукой мастера выписана трагическая финальная сцена - гибель «Пекода».
Подобная мощному музыкальному аккорду, заключительная фраза романа ставит точку в трагическом действе.
Трагедия «Пекода» вписывается в космос, в бесконечность мироздания. Мелвилла отличало поэтическое мировидение. Его роман - это эпическая поэма в прозе. Она уникальна по богатству жизненного материала, человеческой типологии, значимости философской проблематики. На фоне других романтических шедевров роман Мелвилла может быть назван «энциклопедией американской жизни»
В литературной истории Соединенных Штатов творчество Германа Мелвилла – явление выдающееся и своеобразное. Писатель давно уже причислен к классикам американской словесности, а его замечательное творение «Моби Дик, или Белый Кит» с полным основанием считается одним из шедевров мировой литературы. Жизнь Мелвилла, его сочинения, переписка, дневники досконально изучены. Существуют десятки биографий и монографий, сотни статей и публикаций, тематические сборники и коллективные труды, посвященные различным аспектам творчества писателя. И все же Мелвилл как личность и как художник, прижизненная и посмертная судьба его книг продолжают оставаться загадкой, до конца не разгаданной и не объясненной.
Жизнь и творчество Мелвилла полны парадоксов, противоречий и труднообъяснимых странностей. Так, например, у него не было сколько-нибудь серьезного формального образования. Он никогда не обучался в университете. Да что там университет! Суровая жизненная необходимость вынудила его бросить школу в возрасте двенадцати лет. Вместе с тем книги Мелвилла говорят нам, что он был одним из образованнейших людей своего времени. Глубокие прозрения в сферах гносеологии, социологии, психологии, экономики, с которыми читатель сталкивается в его произведениях, предполагают не только наличие острой интуиции, но также и солидный запас научных знаний. Где, когда, каким образом он их приобретал? Можно только предполагать, что писатель обладал удивительной способностью к концентрации внимания, позволявшей ему в короткое время осваивать огромное количество информации и критически ее осмысливать.
Или возьмем, скажем, характер жанровой эволюции творчества Мелвилла. Мы уже привыкли к более или менее традиционной картине: молодой литератор начинает со стихотворных опытов, затем пробует себя в кратких прозаических жанрах, потом переходит к повестям и, наконец, достигнув зрелости, берется за создание крупных полотен. У Мелвилла все было наоборот: он начал с повестей и романов, затем взялся за сочинение рассказов и закончил свой творческий путь как поэт.
В творческой биографии Мелвилла не было ученического периода. Он не пробивался в литературу, он «ворвался» в нее, и первая же его книга – «Тайпи» – принесла ему широкую известность в Америке, а затем в Англии, Франции и Германии. В дальнейшем мастерство его возрастало, содержание книг становилось более глубоким, а популярность необъяснимым образом падала. К началу шестидесятых годов Мелвилл был «намертво» забыт современниками. В семидесятые годы один английский почитатель его таланта пытался разыскать Мелвилла в Нью-Йорке, но безуспешно. На все расспросы он получал равнодушный ответ: «Да, был такой писатель. Что с ним теперь – неизвестно. Кажется, умер». А Мелвилл жил тем временем в том же Нью-Йорке и служил досмотрщиком грузов в таможне. Вот и еще один загадочный феномен, который можно назвать «молчанием Мелвилла». В самом деле, писатель «замолчал» в расцвете сил и таланта (ему не было еще сорока лет) и молчал три десятилетия. Единственное исключение составляют два сборника стихотворений и поэма, опубликованные мизерным тиражом за счет автора и совершенно не замеченные критикой.
Столь же неординарной была и посмертная судьба творческого наследия Мелвилла. До 1919 года его как бы не существовало. О писателе забыли столь прочно, что когда он действительно умер, то в кратком некрологе не сумели даже правильно воспроизвести его имя. В 1919 году исполнилось сто лет со дня рождения писателя. По этому поводу не было ни торжественных собраний, ни юбилейных статей. О славной дате вспомнил лишь один человек – Рэймонд Уивер, именно тогда приступивший к сочинению первой биографии Мелвилла. Книга вышла спустя два года и называлась «Герман Мелвилл, моряк и мистик». Усилия Уивера поддержал известный английский писатель Д. Г. Лоуренс, чья популярность в Америке в эти годы была огромна. Он написал две статьи о Мелвилле и включил их в свой сборник психоаналитических статей «Этюды о классической американской литературе» (1923).
Америка вспомнила Мелвилла. Да как вспомнила! Книги писателя начали переиздаваться массовыми тиражами, из архивов были извлечены неопубликованные рукописи, по мотивам сочинений Мелвилла снимали кинофильмы и ставили спектакли (в том числе и оперные), художники вдохновлялись образами Мелвилла, и Рокуэлл Кент создал серию блистательных графических листов на темы «Белого Кита».
Естественно, что мелвилловский «бум» распространился и на литературоведение. За дело взялись историки литературы, биографы, критики и даже люди, далекие от литературы (историки, психологи, социологи). Тонкий ручеек мелвилловедения превратился в бурный поток. Сегодня этот поток несколько поутих, но далеко еще не иссяк. Последний сенсационный всплеск случился в 1983 году, когда в заброшенном амбаре в северной части штата Нью-Йорк были случайно обнаружены два чемодана и деревянный сундук с рукописями Мелвилла и письмами членов его семьи. Сто пятьдесят мелвилловедов заняты теперь изучением новых материалов, имея в виду внести необходимые коррективы в жизнеописания Мелвилла.
Заметим, однако, что «возрождение» Мелвилла имеет лишь отдаленную связь с его столетним юбилеем. Истоки его следует искать в том общем умонастроении, которое характеризовало духовную жизнь Америки конца десятых – начала двадцатых годов XX века. Общий ход социально-исторического развития США на рубеже веков и особенно первая империалистическая война породили в сознании многих американцев сомнение и даже протест против буржуазно-прагматических ценностей, идеалов, критериев, коими страна руководствовалась на протяжении полуторавековой своей истории. Этот протест реализовался на многих уровнях (социальном, политическом, идеологическом), в том числе и на литературном. Он был заложен в качестве идейно-философского основания в творчестве О’Нила, Фицджеральда, Хемингуэя, Андерсона, Фолкнера, Вулфа – писателей, которых традиционно относят к так называемому потерянному поколению, но которых правильнее было бы именовать поколением протестующим. Именно тогда Америка вспомнила о романтических бунтарях, утверждавших величайшую ценность человеческой личности и протестовавших против всего, что эту личность подавляет, угнетает, перекраивает по меркам буржуазной нравственности. Американцы вновь открыли для себя творчество По, Готорна, Дикинсон, а заодно и позабытого Мелвилла.
Сегодня уже никому не придет в голову усомниться в праве Мелвилла расположиться на литературном Олимпе США, и в Пантеоне американских писателей, сооружаемом в Нью-Йорке, ему отведено почетное место рядом с Ирвингом, Купером, По, Готорном и Уитменом. Он читаем и почитаем. Завидная судьба, великая слава, о которой писатель не мог и помыслить при жизни!
Герман Мелвилл родился 1 августа 1819 года в Нью-Йорке в семье коммерсанта средней руки, занимавшегося импортно-экспортными операциями. Семья была многодетной (четыре сына и четыре дочери) и на первый взгляд вполне благополучной. Сегодня, когда мы знаем, сколь тесно личная и творческая судьба Мелвилла переплелась с историческими судьбами его родины, самый факт его рождения в 1819 году представляется знаменательным. Именно в этом году молодая, наивная, исполненная патриотического оптимизма и веры в «божественное предназначение» заокеанская республика пережила трагическое потрясение: в стране разразился экономический кризис. Самодовольному убеждению американцев, что в Америке «все не так, как у них там, в Европе», был нанесен первый ощутимый удар. Впрочем, не всем было дано прочесть огненные письмена на стене. Отец Мелвилла оказался среди тех, кто не внял предупреждению и был жестоко наказан. Дела его торговой фирмы пришли в полный упадок, и в конце концов ему пришлось ликвидировать свое предприятие, продать дом в Нью-Йорке и перебраться в Олбани. Не выдержав нервного потрясения, он потерял рассудок и вскоре умер. Семейство Мелвиллов впало в «благородную нищету». Мать с дочерьми переехала в деревушку Лансинбург, где кое-как сводила концы с концами, а сыновья разбрелись по свету.
Герман Мелвилл
Моряк, учитель, таможенник и гениальный американский писатель. Помимо «Моби Дика» написал важнейший для литературы XX века рассказ «Писец Бартлби», напоминающий разом гоголевскую «Шинель» и Кафку.
Все началось 3 января 1841 года, когда из американского порта Нью-Бедфорд (Восточное побережье США) вышел в море китобойный корабль «Акушнет». В команде был 22-летний Мелвилл, до того плававший только на торговых судах, а еще работавший учителем (открываем «Моби Дика» - и видим аналогичную биографию у рассказчика Измаила). Корабль обогнул американский континент с юга и через Тихий океан направился к Маркизским островам. На одном из них Мелвилл, а вместе с ним и еще семь человек сбежали к туземному племени тайпи (этот сюжет позже будет отражен в первом, 1846 года, романе Мелвилла «Тайпи»). Потом он оказался на другом китобойном судне (там он стал зачинщиком восстания) и, наконец, высадился на Таити, где некоторое время вел жизнь бродяги («Ому», 1847 год). Позже мы видим его клерком на Гавайях, откуда он спешно бежал, когда в порт зашло то самое судно, с которого он улизнул к тайпи, а затем Мелвилл завербовался на корабль, плывущий в Америку («Белый бушлат», 1850 год).
Дело не только в том, что готовые приключения, которые подбрасывала Мелвиллу сама жизнь, он отправлял на страницы своих книг. В конце концов, отделить в них фантазию от правды очень трудно - а наличие там вымысла неоспоримо. Но морское путешествие 1841–1844 годов дало будущему писателю такой мощный творческий импульс, что отразилось практически на всех его крупных сочинениях, в каком бы ключе они ни написаны - авантюрно-этнографическом (как ранние тексты) или символико-мифологическом (как «Моби Дик»).
Книги Мелвилла 1940-х годов - романы только наполовину. Если понимать романный сюжет как основанный на интриге и конфликте, то истории Мелвилла не романные. Это скорее цепочки очерков, описание приключений с многочисленными отступлениями: они притягивают читателя скорее невероятностью и экзотичностью описываемого, нежели ритмом повествования. Темп прозы Мелвилла навсегда останется сбивчиво-нечетким, неспешным, медитативным.
Уже в романе «Марди» (1849) Мелвилл пытается объединить авантюрную тему с аллегориями в духе Уилльяма Блейка (получилось довольно неуклюже), а в «Белом бушлате» он описывает корабль как маленький город, микрокосм: в пространстве, ограничивающем свободу передвижения, все конфликты особенно заострены, актуальны, обнажены.
После публикации первых произведений Мелвилл стал модной фигурой в Нью-Йорке. Впрочем, суета местных литературных кругов писателю вскоре наскучила - и с 1850 года он переселяется в штат Массачусетс, купив дом и ферму близ Питсфилда.
К тому же времени (1849–1850) относятся новые литературные впечатления Мелвилла. Известно, что до 1849 года писатель не читал Шекспира - причем по очень прозаической причине: все издания, попадавшиеся ему на глаза, были набраны очень мелким шрифтом, а Мелвилл не мог похвастаться идеальным зрением. В 1849 году писатель наконец смог приобрести подходящий ему семитомник Шекспира, который штудирует от корки до корки. Этот семитомник сохранился - и он весь испещрен мелвилловскими пометками. Больше всего их на полях трагедий - прежде всего «Короля Лира», а также менее очевидных для нас «Антония и Клеопатры», «Юлия Цезаря» и «Тимона Афинского».
Чтение Шекспира полностью меняет литературные вкусы Мелвилла. В «Моби Дике» (1851), явно отразившем шекспировские влияния, мы находим не только многочисленные цитаты из английского классика, но и его риторичность, и нарочитую архаичность языка, и фрагменты, оформленные в драматической форме, и длинные, театрально-приподнятые монологи героев. А самое главное - глубина и универсальность конфликта у Мелвилла не просто усиливается, а переходит на новую качественную ступень: авантюрный морской роман превращается в философскую притчу вневременного значения. Мелвилл до Шекспира и после него - два разных писателя: их роднит разве что тема моря и некоторые особенности повествовательной манеры. Более того: чтение Шекспира накладывает отпечаток на восприятие Мелвиллом современной американской и британской литературы. Благодаря Шекспиру у него появилась система координат, позволившая выявить вершины в море поточной беллетристики.
В 1850 году Мелвилл читает роман «Мхи старой усадьбы» Натаниэля Готорна - и, вдохновленный прочитанным, тут же пишет статью «Готорн и его «Мхи старой усадьбы», в которой называет автора «Алой буквы» продолжателем традиций Шекспира. Мелвилл отстаивает право художника говорить о тайнах бытия, о действительно больших темах, о самых глубоких проблемах, осмысляя их поэтически и философски. В той же статье о Готорне Мелвилл возвращается к Шекспиру: «Шекспир внушает нам вещи, которые представляются столь ужасающе истинными, что для человека, находящегося в здравом уме, было бы чистым безумием произнести их или намекнуть на них». Это идеал, которому следует Готорн и которому отныне должен следовать сам Мелвилл.
В том же году он знакомится с романом «Sartor Resartus» (1833–1834) английского историка и мыслителя Томаса Карлейля. Здесь он нашел соединение сложных философских построений и игровой повествовательной манеры в духе Стерна; свободно льющиеся комментарии, подчас заслоняющие основной сюжет; «философию одежды» - привычек, пут, связывающих человека по рукам и ногам, - и проповедь освобождения от них. Свобода воли, по Карлейлю, состоит в том, чтобы осознать суть «одежды», найти прячущееся в ней зло, бороться с ним и создавать новые, свободные от «одежд» смыслы. Есть мнение, что главный герой «Моби Дика» - Измаил - очень напоминает Тойфельсдрека у Карлейля. Даже название первой главы «Моби Дика» «Loomings» (в русском переводе - «Очертания проступают») Мелвилл мог позаимствовать из «Sartor Resartus» - впрочем, у Карлейля это слово (которое обозначает проступающие на горизонте «очертания» его философии) возникает лишь мельком.
Чуть раньше Мелвилл присутствовал на одной из лекций американского философа-трансценденталиста Ральфа Эмерсона (также поклонника «Sartor Resartus»). В те же годы он внимательно читает тексты Эмерсона, в которых находит понимание бытия как тайны, а творчества - как знака, указующего на эту тайну. А в 1851 году, уже заканчивая «Моби Дика», Мелвилл параллельно читает «Неделю на реках Конкорда и Мерримака» (1849) Генри Торо, преданного ученика Эмерсона.
«Моби Дик» - дитя этих разнородных влияний (добавим к ним мощную традицию британского и американского морского романа, уже хорошо освоенного). Шекспировская трагедия, изрядно романтизированная и осмысленная в трансценденталистском духе, разыграна на палубе корабля, залитой китовым жиром. Менее ясен вопрос о знакомстве Мелвилла с «Повестью о приключениях Артура Гордона Пима» Э. А. По (1838), хотя интересных текстовых параллелей с «Моби Диком» можно найти предостаточно.
Роман Мелвилла безбрежен, как пространство океана. В музыковедении есть термин «божественные длинноты» (обычно им характеризуют симфонии Шуберта и Брукнера), и, если переносить его в пространство литературы XIX столетия, номером один будет именно «Моби Дик». Он открывается многостраничным собранием цитат о китах. Имена героев и названия кораблей заимствованы из Ветхого Завета. Сюжет невероятен: кит способен откусить моряку ногу или руку; одноногий капитан взбирается на мачту; человек распят на ките; единственный моряк, спасшийся от гнева кита, плавает по океану верхом на гробе. В романе два рассказчика - Измаил и автор, и они поочередно сменяют друг друга (как в «Холодном доме» Диккенса и «Малыше» Доде). За исключением экспозиции и финала книги сюжет практически стоит на месте (кит, встреча с другим кораблем, океан, снова кит, снова океан, снова новый корабль и так далее). Зато едва ли не каждая третья глава романа - пространное отступление этнографического, натуралистического или философского характера (и каждое в той или иной степени привязано к китам).
Carl van Doren «The American Novel»
1 из 4Raymond Weaver «Herman Melville: Mariner and Mystic»
2 из 4Эрнест Хэмингуэй «Старик и море»
3 из 4Альбер Камю «Чума»
4 из 4У чудовища, которое ищет одноногий, сжигаемый ненавистью страдалец Ахав, много имен: Левиафан, Белый Кит, Моби Дик. Первое из них Мелвилл пишет с маленькой буквы. Оно тоже заимствовано из Ветхого Завета. Левиафан появляется и в псалмах, и в Книге Исайи, однако подробнее всего о нем сказано в Книге Иова (40:20–41:26): «Можешь ли ты пронзить кожу его копьем или голову его рыбачьею острогою? <…> Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы. <…> он царь над всеми сынами гордости». В этих словах - ключ к «Моби Дику». Роман Мелвилла - огромный прозаический комментарий к ветхозаветным стихам.
Капитан «Пекода» Ахав уверен: убить Белого Кита - значит уничтожить все зло в мире. Его антагонист Старбек считает эту «злобу к бессловесной твари» безумием и богохульством (глава XXXVI «На шканцах»). «Богохульство» - рифма к библейскому псалму 103, где прямо сказано, что Левиафан создан Богом. Ахав - это конфликт высокого идеала (борьба со злом) и ложного пути к его осуществлению, изрядно подзабытый со времен Сервантеса и воскрешенный Мелвиллом незадолго до Достоевского. А вот Ахав в интерпретации Измаила: «Тот, кого неотступные думы превращают в Прометея, вечно будет кормить стервятника кусками своего сердца; и стервятник его - то существо, которое он сам порождает» (глава XLIV «Морская карта»).
Философия Ахава символична: «Все видимые предметы - только картонные маски» и «Если ты должен разить, рази через эту маску» (глава XXXVI). Это ясный отголосок «философии одежды» Карлейля. Там же: «Белый Кит для меня - это стена, воздвигнутая прямо передо мною. Иной раз мне думается, что по ту сторону ничего нет. Но это неважно. С меня довольно его самого, он шлет мне вызов, в нем вижу я жестокую силу, подкрепленную непостижимой злобой. И вот эту непостижимую злобу я больше всего ненавижу; и будь Белый Кит всего лишь орудием или самостоятельной силой, я все равно обрушу на него мою ненависть. Не говори мне о богохульстве, Старбек, я готов разить даже солнце, если оно оскорбит меня».
Трактовать образ Моби Дика можно по-разному. Это судьба или высшая воля, Бог или дьявол, рок или зло, необходимость или сама природа? Ответить однозначно невозможно: главное в Моби Дике - непостижимость. Моби Дик - это тайна: вот единственный вариант ответа, который одновременно и объемлет, и отрицает все остальные варианты. Можно сказать иначе: Моби Дик - символ, предполагающий целое поле возможных смыслов, и в зависимости от его дешифровки конфликт Ахава с Белым Китом обретает новые грани. Однако, расшифровывая, мы сужаем и смысловую вариативность, и мифологическую поэтичность образа - ровно об этом писала Сьюзен Зонтаг в своем знаменитом : интерпретация обедняет текст, низводит его до уровня читателя.
Некоторые символические образы романа лучше просто отметить, чем трактовать. Штурвал китобойного судна «Пекод» сделан из китовьей челюсти. В виде корабля сделана кафедра проповедника Мэппла, читающего проповедь об Ионе во чреве кита. Труп парса-китобоя Федаллы в финале крепко-накрепко прикручен к киту. Ястреб, запутавшийся во флаге на мачте «Пекода», тонет вместе с кораблем. На корабле собираются представители самых разных национальностей и частей света - от парса до полинезийца (если где-то в литературе есть идеальное воплощение мультикультурализма, то это, конечно, «Пекод»). В мате, который плетет полинезиец Квикег, Измаил видит Ткацкий Станок Времени.
Символические ассоциации рождают и библейские имена. С царем Ахавом связан сюжет о противостоянии с пророком Илией. Илия и сам появляется на страницах романа (глава XIX, недвусмысленно названная «Пророк») - это безумец, предрекающий в туманных выражениях беды участникам плавания. Иона, дерзнувший ослушаться Бога и за это проглоченный китом, является в проповеди отца Мэппла: пастор повторяет, что Бог повсюду, и подчеркивает, что Иона согласился со справедливостью наказания. Главный герой - Измаил - назван в честь ветхозаветного прародителя странников-бедуинов, имя которого расшифровывается как «Бог слышит». В одной из глав появляется корабль «Иеровоам» - отсылка к царю Израильскому, который пренебрег пророчеством пророка Гавриила и потерял сына. На этом корабле плывет некто Гавриил - и он заклинает Ахава не охотиться на Белого Кита. Еще один корабль носит имя «Рахиль» - аллюзия на прародительницу дома Израилева, которая печалится о судьбе своих потомков («плач Рахили»). Капитан этого корабля потерял сына в схватке с Белым Китом, а в финале романа именно «Рахиль» подберет Измаила, плывущего по волнам верхом на гробе.
Все эти имена - ветхозаветные, а не новозаветные. Античные параллели (голова кита - как Сфинкс и Зевс; Ахав - как Прометей и Геркулес) также апеллируют к древнейшему слою греческих мифов. Следующие строки романа Мелвилла «Редберн» (1849) свидетельствуют об особом отношении Мелвилла к древнейшей, «варварской» образности: «Возможно, тело наше и цивилизованно, но у нас все еще души варваров. Мы слепы и не видим реального облика этого мира, мы глухи к его голосу и мертвы к его смерти».
В главе XXXII («Цетология») сказано, что эта книга - «не более чем проект, даже набросок проекта». Мелвилл не дает читателю «Моби Дика» ключи к его тайнам и ответы на вопросы. Не в этом ли кроется неуспех романа у читающей публики? Даже те из критиков - современников писателя, кто оценил книгу положительно, восприняли ее скорее как научно-популярное сочинение, сдобренное вялотекущим сюжетом и романтическими преувеличениями.
После смерти Мелвилла и до 1910-х годов включительно его считали автором в целом незначительным. В XIX веке мы почти не найдем следов его влияния. Можно разве что гипотетически предполагать воздействие Мелвилла на Джозефа Конрада (об этом есть книга Леона Ф.Зельтцера 1970 года), поскольку автор «Тайфуна» и «Лорда Джима» точно был знаком с тремя книгами американца. Очень соблазнительно видеть вариацию Моби Дика, например, в образе Курца из «Сердца тьмы» (такая интерпретация протягивает нить от романа Мелвилла и к «Апокалипсису сегодня» Ф.Ф.Копполы).
Начало мелвилловскому возрождению положила статья Карла Ван Дорена в «Кембриджской истории американской литературы» (1917), затем, после того как в 1919 году культурный мир вспомнил о столетии писателя, в 1921 появляются книга того же автора «Американский роман» с разделом о Мелвилле и первая биография писателя - «Герман Мелвилл, моряк и мистик» Реймонда Уивера. В начале 1920-х выходит его первое собрание сочинений, в котором впервые публике представлена его неизвестная повесть «Билли Бадд» (1891).
И понеслось. В 1923 году о «Моби Дике» пишет в «Исследованиях американской литературы» сам автор «Любовника леди Чаттерлей» Дэвид Герберт Лоуренс. Он именует Мелвилла «величественным провидцем, поэтом моря», называет его человеконенавистником («уходит в море, спасаясь от человечества», «Мелвилл ненавидел мир»), которому стихия дала возможность чувствовать себя вне времени и общества.
Другой мэтр модернизма - Чезаре Павезе - в 1931 году переводит «Моби Дика» на итальянский язык. В статье 1932 года «Герман Мелвилл» он называет «Моби Дика» поэмой о варварской жизни и сравнивает писателя с древнегреческими трагиками, а Измаила - с хором из античной трагедии.
Чарлз Олсон, поэт и политик (редкое сочетание!), в книге «Зовите меня Измаил» (1947) тщательно проанализировал мелвилловское собрание текстов Шекспира со всеми пометками-схолиями на полях: именно ему принадлежат аргументированные выводы об определяющем влиянии Барда на творчество Мелвилла.
«Моби Дик»
1 из 6«Челюсти»
© Universal Pictures
2 из 6«Водная жизнь»
© Buena Vista Pictures
3 из 6«В сердце моря»
© Warner Bros. Pictures
4 из 6© 20th Century Fox
5 из 6«Старикам тут не место»
© Miramax Films
6 из 6Что нашел в Мелвилле XX век? Есть два соображения.
Первое. Мелвилл вызывающе свободен в плане формы. Не он один, конечно (были еще Стерн, Дидро, Фридрих Шлегель, Карлейль), но именно этому писателю удавалось развертывать роман с бесконечной медлительностью, никуда не торопясь, как грандиозную симфонию, предвосхищая «божественные длинноты» Пруста и Джойса.
Второе. Мелвилл мифологичен - не только в силу обращения к ветхозаветным именам пророков и сравнения кита с Левиафаном и Сфинксом, но и потому, что свободно создает собственный миф, не вымученно-аллегорический (как Блейк и Новалис), а живой, полновесный и убедительный. Елеазар Мелетинский в книге «Поэтика мифа» (1976) предложил термин «мифологизм» в значении «сюжетно-мотивационное конструирование художественной реальности по образцу мифологического стереотипа». В литературе прошлого столетия мы встречаем мифологизм сплошь и рядом, и Мелвилл в данном случае выглядит скорее автором XX, чем XIX века.
«Моби Дика» штудировал Альбер Камю в период создания «Чумы» (1947). Возможно также влияние романа на пьесу «Калигула» (1938–1944) того же автора. В 1952 году Камю пишет эссе о Мелвилле. Он видит в «Моби Дике» притчу о великой битве человека с творением, творцом, себе подобными и самим собой, а в Мелвилле - могучего создателя мифов. Мы же вправе соотнести Ахава с Калигулой, погоню Ахава за китом - с противостоянием доктора Риэ и чумы, а загадку Моби Дика - с иррациональной силой чумы.
Гипотетическое влияние «Моби Дика» на «Старика и море» (1952) Эрнеста Хемингуэя стало общим местом в литературоведении. Обратим внимание, что повесть также соотносится с Ветхим Заветом - и в смысловом плане (псалом 103), и в именах героев (Сантьяго - Иаков, боровшийся с Богом; Манолин - Эммануил, одно из имен Христа). А внутренним сюжетом, как и в «Моби Дике», становится погоня за ускользающим смыслом.
Мастер нуара Жан-Пьер Мельвиль взял себе псевдоним в честь Германа Мелвилла. «Моби Дика» он называл своей любимой книгой. Близость Мельвиля к Мелвиллу ясно видна в сюжетах его криминальных фильмов: их герои в полной мере проявляют себя только в условиях ежеминутной близости смерти; действия персонажей часто напоминают странный, инфернальный ритуал. Как и Мелвилл, Мельвиль бесконечно растягивал временное пространство своих фильмов, чередуя медленно тянущиеся фрагменты с резкими драматическими взрывами.
Самую значительную экранизацию «Моби Дика» довелось снять в 1956 году другому мастеру нуара, любителю Джойса и Хемингуэя Джону Хьюстону. Написать сценарий он предложил Рею Брэдбери (к тому времени автору романов «451° градус по Фаренгейту» и «Марсианские хроники»). Позже в автобиографической книге «Зеленые тени, Белый Кит» (1992) Брэдбери утверждал, что до начала работы над киноадаптацией брался за «Моби Дика» десять раз - и так и не осилил текст. Но уже в процессе производства фильма ему пришлось прочитать текст несколько раз от корки до корки. Результатом стала коренная переделка романа: сценарист намеренно отказывается от рабского копирования первоисточника. Суть изменений изложена в тех же «Зеленые тенях» (главы 5 и 32): из персонажей убран парс Федалла, а все лучшее, что связано с ним у Мелвилла, передано Ахаву; изменен порядок сцен; разрозненные события объединены друг с другом ради большего драматического эффекта. Сравнить роман Мелвилла и фильм по сценарию Брэдбери - хорошая школа для любого сценариста. Некоторые советы Брэдбери просятся в учебник по киноискусству: «Сперва хватай метафору покрупнее, остальные вылезут за ней следом. Не марайся о сардин, когда впереди маячит Левиафан».
Брэдбери был не единственным из работавших над этим фильмом, кого текст не отпускал еще долго после съемок. Грегори Пек, игравший Ахава, появится в роли пастора Мэппла в телевизионной экранизации «Моби Дика» 1998 года (ее продюсер - автор «Апокалипсиса сегодня» Ф.Ф.Коппола).
Орсон Уэллс, игравший у Хьюстона того же пастора Мэппла, параллельно пишет по мотивам романа пьесу «Моби Дик - репетиция» (1955). В ней собравшиеся на репетицию актеры импровизационно инсценируют книгу Мелвилла. Ахава и отца Мэппла должен играть один артист. Надо ли говорить, что на лондонской премьере 1955 года Орсон Уэллс забрал эту роль себе? (В нью-йоркской постановке пьесы 1962 года его (их) сыграл Род Стайгер - а в 1999 году он озвучил Ахава в мультфильме «Моби Дик» Натальи Орловой). Лондонскую постановку Орсон Уэллс пытался заснять на пленку, но потом бросил это дело; весь отснятый материал позже погиб при пожаре.
Тема «Моби Дика» волновала Орсона Уэллса и после. Кому, как не ему, самому шекспировскому режиссеру мирового кино, художнику крупных мазков и образов-метафор, мечтать о собственной экранизации романа? Однако «Моби Дику» было суждено пополнить и без того длинный список неосуществленных проектов Уэллса. В 1971 году отчаявшийся режиссер сам сел с книжкой в руках перед камерой на фоне синей стены (символизирующей море и небо) - и стал зачитывать в кадре роман Мелвилла. Сохранились 22 минуты этой записи - отчаянный жест гения, вынужденного мириться с равнодушием продюсеров.
Кормак МакКарти, живой классик американской литературы, называет «Моби Дика» любимой книгой. В каждом из текстов МакКарти мы без труда обнаружим не только многочисленных пророков (вроде мелвилловских Илии и Гавриила), но и своеобразного Белого Кита - непостижимый, сакральный, непознаваемый образ, столкновение с которым для человека фатально (волчица в «За чертой», Чигур в , наркокартель в сценарии фильма ).
Для национальной культуры «Моби Дик» имеет особое значение. Американцы помнят, что некогда Соединенные Штаты были основным игроком в мировом китобойной промысле (и в романе можно заметить высокомерное отношение к китобойным судам других стран). Соответственно, местный читатель ловит в тексте Мелвилла те обертоны, которые ускользают от читателей других стран: история о «Пекоде» и Моби Дике - это славная и трагическая страница становления американской нации. Неудивительно, что в США появляются десятки явных и неявных вариаций «Моби Дика». Явные - это «Челюсти» Стивена Спилберга (1975), «Водная жизнь» (2004) Уэса Андерсона или, к примеру, совсем свежий фильм «В сердце моря» Рона Говарда, где история о Белом Ките пересмотрена в экологическом духе. Неявно же история о Моби Дике прочитывается в сотнях фильмов и книг о схватках с загадочными монстрами - от «Дуэли» (1971) того же Спилберга до «Чужого» (1979) Ридли Скотта. Вовсе не обязательно искать в таких фильмах прямые отсылки к Мелвиллу: как говорил в сборнике бесед с историком Жаном-Клодом Карьером «Не надейтесь избавиться от книг», значимые тексты влияют на нас, в том числе, опосредованно - через десятки других, испытавших их влияние.
«Моби Дик» жив и порождает новые интерпретации. Белого Кита впору назвать вечным образом мировой культуры: за прошедшие полтора века он был многократно воспроизведен, отрефлексирован и проинтерпретирован. Это образ иррациональный и амбивалентный - интересно будет наблюдать за его жизнью в рациональном и ориентированном на остропроблемную тематику XXI веке.