Старуха изергиль старый год. О чем рассказ Старуха Изергиль: анализ произведения

Максим Горький

Старуха Изергиль

Я слышал эти рассказы под Аккерманом, в Бессарабии, на морском берегу.

Однажды вечером, кончив дневной сбор винограда, партия молдаван, с которой я работал, ушла на берег моря, а я и старуха Изергиль остались под густой тенью виноградных лоз и, лежа на земле, молчали, глядя, как тают в голубой мгле ночи силуэты тех людей, что пошли к морю.

Они шли, пели и смеялись; мужчины – бронзовые, с пышными, черными усами и густыми кудрями до плеч, в коротких куртках и широких шароварах; женщины и девушки – веселые, гибкие, с темно-синими глазами, тоже бронзовые. Их волосы, шелковые и черные, были распущены, ветер, теплый и легкий, играя ими, звякал монетами, вплетенными в них. Ветер тек широкой, ровной волной, но иногда он точно прыгал через что-то невидимое и, рождая сильный порыв, развевал волосы женщин в фантастические гривы, вздымавшиеся вокруг их голов. Это делало женщин странными и сказочными. Они уходили все дальше от нас, а ночь и фантазия одевали их все прекраснее.

Кто-то играл на скрипке… девушка пела мягким контральто, слышался смех…

Воздух был пропитан острым запахом моря и жирными испарениями земли, незадолго до вечера обильно смоченной дождем. Еще и теперь по небу бродили обрывки туч, пышные, странных очертаний и красок, тут – мягкие, как клубы дыма, сизые и пепельно-голубые, там – резкие, как обломки скал, матово-черные или коричневые. Между ними ласково блестели темно-голубые клочки неба, украшенные золотыми крапинками звезд. Все это – звуки и запахи, тучи и люди – было странно красиво и грустно, казалось началом чудной сказки. И все как бы остановилось в своем росте, умирало; шум голосов гас, удаляясь, перерождался в печальные вздохи.

– Что ты не пошел с ними? – кивнув головой, спросила старуха Изергиль.

Время согнуло ее пополам, черные когда-то глаза были тусклы и слезились. Ее сухой голос звучал странно, он хрустел, точно старуха говорила костями.

– Не хочу, – ответил я ей.

– У!.. стариками родитесь вы, русские. Мрачные все, как демоны… Боятся тебя наши девушки… А ведь ты молодой и сильный…

Луна взошла. Ее диск был велик, кроваво-красен, она казалась вышедшей из недр этой степи, которая на своем веку так много поглотила человеческого мяса и выпила крови, отчего, наверное, и стала такой жирной и щедрой. На нас упали кружевные тени от листвы, я и старуха покрылись ими, как сетью. По степи, влево от нас, поплыли тени облаков, пропитанные голубым сиянием луны, они стали прозрачней и светлей.

– Смотри, вон идет Ларра!

Я смотрел, куда старуха указывала своей дрожащей рукой с кривыми пальцами, и видел: там плыли тени, их было много, и одна из них, темней и гуще, чем другие, плыла быстрей и ниже сестер, – она падала от клочка облака, которое плыло ближе к земле, чем другие, и скорее, чем они.

– Никого нет там! – сказал я.

– Ты слеп больше меня, старухи. Смотри – вон, темный, бежит степью!

Я посмотрел еще и снова не видел ничего, кроме тени.

– Это тень! Почему ты зовешь ее Ларра?

– Потому что это – он. Он уже стал теперь как тень, – пора! Он живет тысячи лет, солнце высушило его тело, кровь и кости, и ветер распылил их. Вот что может сделать бог с человеком за гордость!..

– Расскажи мне, как это было! – попросил я старуху, чувствуя впереди одну из славных сказок, сложенных в степях. И она рассказала мне эту сказку.

«Многие тысячи лет прошли с той поры, когда случилось это. Далеко за морем, на восход солнца, есть страна большой реки, в той стране каждый древесный лист и стебель травы дает столько тени, сколько нужно человеку, чтоб укрыться в ней от солнца, жестоко жаркого там.

Вот какая щедрая земля в той стране!

Там жило могучее племя людей, они пасли стада и на охоту за зверями тратили свою силу и мужество, пировали после охоты, пели песни и играли с девушками.

Однажды, во время пира, одну из них, черноволосую и нежную, как ночь, унес орел, спустившись с неба. Стрелы, пущенные в него мужчинами, упали, жалкие, обратно на землю. Тогда пошли искать девушку, но – не нашли ее. И забыли о ней, как забывают об всем на земле».

Старуха вздохнула и замолчала. Ее скрипучий голос звучал так, как будто это роптали все забытые века, воплотившись в ее груди тенями воспоминаний. Море тихо вторило началу одной из древних легенд, которые, может быть, создались на его берегах.

«Но через двадцать лет она сама пришла, измученная, иссохшая, а с нею был юноша, красивый и сильный, как сама она двадцать лет назад. И, когда ее спросили, где была она, она рассказала, что орел унес ее в горы и жил с нею там, как с женой. Вот его сын, а отца нет уже; когда он стал слабеть, то поднялся в последний раз высоко в небо и, сложив крылья, тяжело упал оттуда на острые уступы горы, насмерть разбился о них…

Все смотрели с удивлением на сына орла и видели, что он ничем не лучше их, только глаза его были холодны и горды, как у царя птиц. И разговаривали с ним, а он отвечал, если хотел, или молчал, а когда пришли старейшие племени, он говорил с ними, как с равными себе. Это оскорбило их, и они, назвав его неоперенной стрелой с неотточенным наконечником, сказали ему, что их чтут, им повинуются тысячи таких, как он, и тысячи вдвое старше его. А он, смело глядя на них, отвечал, что таких, как он, нет больше; и если все чтут их – он не хочет делать этого. О!.. тогда уж совсем рассердились они. Рассердились и сказали:

– Ему нет места среди нас! Пусть идет куда хочет.

Он засмеялся и пошел, куда захотелось ему, – к одной красивой девушке, которая пристально смотрела на него; пошел к ней и, подойдя, обнял ее. А она была дочь одного из старшин, осудивших его. И, хотя он был красив, она оттолкнула его, потому что боялась отца. Она оттолкнула его, да и пошла прочь, а он ударил ее и, когда она упала, встал ногой на ее грудь, так, что из ее уст кровь брызнула к небу, девушка, вздохнув, извилась змеей и умерла.

Всех, кто видел это, оковал страх, – впервые при них так убивали женщину. И долго все молчали, глядя на нее, лежавшую с открытыми глазами и окровавленным ртом, и на него, который стоял один против всех, рядом с ней, и был горд, – не опустил своей головы, как бы вызывая на нее кару. Потом, когда одумались, то схватили его, связали и так оставили, находя, что убить сейчас же – слишком просто и не удовлетворит их».

Ночь росла и крепла, наполняясь странными, тихими звуками. В степи печально посвистывали суслики, в листве винограда дрожал стеклянный стрекот кузнечиков, листва вздыхала и шепталась, полный диск луны, раньше кроваво-красный, бледнел, удаляясь от земли, бледнел и все обильнее лил на степь голубоватую мглу…

Рассказ «Старуха Изергиль» изучается учениками в 11 классе средней школы.

Для знакомства с сюжетом, основной идеей, персонажами, подойдет краткое содержание произведения, представленное ниже.

Максим Горький «Старуха Изергиль» — история создания

Путешествие Горького по Бессарабии в 1891-м году не прошло даром, именно здесь у автора возник замысел рассказа, который впоследствии дополнил романтический цикл работ писателя.

Максим Горький (1868-1936)

Горький хотел создать текст, который отразил бы всю противоречивость человеческого существа, борьбу в нем низости и возвышенности.

4 года Максим Горький трудился над этой идеей, и в итоге, в 1895 году, в свет вышел рассказ «Старуха Изергиль». Он был опубликован в «Самарской газете» и сразу же получил восторженные отзывы читателей.

Главные герои и их характеристика

Посмотрим на главные действующие лица:

Данко – герой-романтик, отличился большой и безответной любовью ко всему человечеству. Общество не поняло его, не осознало его поступков. Прообразом Данко можно назвать Иисуса Христа, Он тоже добровольно пожертвовал собой ради спасения людей и погиб мученической смертью. Данко осознавал, что только он один сможет спасти этих «заблудших овец», уберечь их от погибели. Горький создал своего героя храбрым, бесстрашным, бескорыстным воином, способным на любые жертвы ради других людей.
Ларра – человек-зверь. Он не уважал чужие нормы морали, игнорировал традиции и принципы, за что и поплатился. Ларра возомнил себя выше других и забрал то, что ему не принадлежало. Горький изобразил героя гордым, жестоким, эгоистичным человеком, имеющим красивую внешность, но пустую, черствую душу.
Старуха Изергиль – женщина, привыкшая слушать голос сердца, а не разума. Ею всю жизнь управляла жгучая, не обременяющая заботами и нравственными принципами страсть. Однако любовные приключения не принесли Изергиль успеха. Она, равнодушно помыкая людьми, так и не смогла познать истинную, настоящую любовь. Ее молодость была яркой, запоминающейся, но вместе с тем пустой и бесцельной. В старости Изергиль осталась одна, без семьи. Старухе осталось только иронизировать, называя себя «кукушкой», и жалеть об упущенных возможностях.

Второстепенные персонажи

Их несколько и они тоже важны:

Рыбак с Прута – красивый юноша, которого в 15 лет полюбила Изергиль. Он был казнен за преступление. Перед смертью этот загорелый, гибкий, молодой, нежный парень плакал, не желая прощаться с жизнью.
Богатый турок – старик, который забрал молодую героиню к себе в гарем. Турок часто молился, а взгляд его чистых глаз был способен проникать прямо в душу.
Аркадак – подлый, смешной мадьяр, который смог покорить главную героиню. Ради него она пожертвовала собой, а потом бросила.

Пересказ поможет не только ознакомиться с произведением, но и вспомнить имена героев, основные события, мотивы поступков, освежить в памяти сюжет.

Глава 1

Рассказчик сидел в тени большого дерева и смотрел на работу молдаван. Вечером они отправились на море, а рассказчик сел к старухе Изергиль. Тень проплывающих облаков упала на землю, и старая женщина вспомнила легенду о Ларре.

Когда-то за морем процветала богатая страна с могучим племенем. Люди охотились и часто пировали. Однажды их пир прервал могучий орел, прилетевший и забравший с собой одну из девушек.

Всем племенем искали ее, но найти не смогли. Прошло 20 лет, девушка неожиданно вернулась, когда все уже про нее забыли.

Женщина вернулась не одна, а с красивым, сильным юношей. Это был ее сын, которого она родила от могучего орла. Когда орел состарился, стал слабым, немощным, то бросился вниз со скалы и разбился. Женщина смогла вернуться к своему родному племени.

Взгляд юноши, холодный, злой и гордый, не понравился людям. Гость не принимал чужих законов, не почитал старейшин, разговаривал с ними на равных. Племя не приняло его и захотело прогнать. Тогда юнец захотел сделать своею дочь одного из старейшин, он обнял девушку, а та, побоявшись гнева отца, оттолкнула его.

Гордый сын орла разозлился, ударил бедняжку и наступил ей на грудь. Девушка умерла. Вокруг столпились люди, они связали сына орла и начали придумывать ему достойное наказание. Но обычной смерти было недостаточно. Тогда старый мудрец вынес вердикт: люди не станут наказывать юношу, он сам накажет себя своим эгоизмом, равнодушием и гордостью.

Племя отпустило сына орла, и тот начал скитаться по всему свету. Наказание было в нем самом, юноша обрек себя на страшные муки одиночества. Его прозвали Ларрой, что означало «отверженный».

Юноша стал бессмертным, но утратил вкус жизни. Ларра пришел однажды к людям и не стал защищаться, когда они напали на него. Чувство одиночества сделалось совершенно невыносимым, и он хотел умереть. Однако люди, поняв это, не тронули его, не облегчили участь Ларры. Тогда отверженный стал биться головой о землю, но сама земля отодвигалась от юноши, не желая его принять.

До сих пор гордый сын орла скитается по земле, превратившись в тень. Вот так человек получил наказание за свою гордость.

Глава 2

Молдаване начали петь. Рассказчика поразило их красивое пение, так могли петь лишь люди, любившие саму жизнь. Старуха Изергиль тоже, слушая пение, вспомнила свою молодость.

Когда ей было 15 лет, она влюбилась в местного рыбака. Днем девушка работала, ткала ковры, а ночью сбегала к любимому. Но рыбак, который мог только целоваться и петь, вскоре надоел своенравной девушке.

Старуха Изергиль вспомнила и про турка, который заметил девушку на рынке и захотел забрать ее в свой гарем. Но героиня быстро заскучала в гареме и сбежала оттуда вместе с его сыном.

Одна женщина захотела отомстить Изергиль за своего мужа и ранила ее. Добрая монашенка вылечила девушку, поставила на ноги. А Изергиль, выздоровев, сбежала вместе с ее братом. Она часто терпела обиды от своего нового любовника, и во время очередной ссоры толкнула его в реку.

Когда девушка жила в Кракове, она влюбилась в молодого шляхтича. Изергиль соблазнила его, и шляхтич начал добиваться расположения девушки. Но, овладев ею, он тут же ее бросил. В этот момент Изергиль поняла, что постарела.

Шляхтич отправился воевать с русскими и оказался в плену. Изергиль хотела увидеть его. Она, рискуя собой, задушила часового и выпустила из плена шляхтича и его друзей. Любимый хотел отблагодарить ее. Однако Изергиль хотелось настоящих чувств, а не любви из-за благодарности. Женщина оттолкнула его и ушла.

Изергиль стало необходимо создать свою семью, дом, так как она уже состарилась, потеряла былую красоту.

Закончив рассказ, старуха увидела вспыхивающие в степи голубые искорки. Она поведала автору, что это искры от пылающего сердца храброго Данко.

Глава 3

Очень давно жил на свете смелый, веселый народ. Непроходимая лесная глушь окружала его, и, когда к этому народу пришли новые племена, людям пришлось спрятаться в глубине леса. Там их окружили болото и пугающая тьма.

Вражеское племя не выпускало бедных людей из зловещей чащи. Веселый народ не мог умереть, сражаясь за свой дом, потому что тогда их заветы погибли бы вместе с ними.

Данко, молодой, храбрый, красивый юноша, решил спасти всех. Он слишком сильно любил свой народ, поэтому вырвал из груди пылающее любовью сердце и осветил людям путь.

Храбрец вывел их из чащи, и когда люди увидели степь, рассмеялся, упал на землю и умер.

Неблагодарный народ, возрадовавшись, не заметил этого, а один человек наступил на все еще горящее сердце Данко ногой и раздавил его. Сердце рассыпалось и угасло, лишь искры остались от него, которые до сих пор можно увидеть перед наступлением темноты.

Старуха Изергиль замолчала, погрузившись в дрему. В степи стало темно и тихо.

Анализ произведения «Старуха Изергиль»

Жанр произведения — рассказ, а не повесть, потому что имеет три части, взаимосвязанные между собой.

Литературное направление – романтизм, воспевающий исключительного героя в необычных обстоятельствах.

Почему рассказ назван «Старуха Изергиль»? Потому что главной героиней в нем является старуха Изергиль, и именно она рассказывает автору все три истории. Легенды раскрывают судьбу Изергиль, ее идеалы и жизненную позицию.

Героиня частично оказывается похожей на Ларру, потому что высоко ценит свободу, и частично похожа на Данко, потому что она показала себя как храбрая женщина.

В оригинале в книге всего 20 страниц, потому прочитайте его в том виде, который оставил после себя Максим Горький.

Заключение

Сколько лет было старухе Изергиль на момент встречи с рассказчиком? Это была старая 70-ти летняя женщина, отжившая свой век и не нажившая ничего, кроме тяжелого груза воспоминаний.

В молодости Изергиль выделяла красивая внешность, ее все обожали, и она влюблялась очень часто. В список людей, в которых влюблялась девушка, входят богатые, бедные, старые и молодые.

Но, постарев, героиня поняла, что настоящая любовь прошла мимо нее, а все, что она испытывала, было лишь страстью.

Критика холодно приняла это произведение, но современники с восхищением перечитывали рассказ Горького. Произведение, представленное в сокращенном виде, поможет школьникам освоить данный материал в короткие сроки. Пересказ можно записать в читательский дневник и использовать его на уроках.

Романтический рассказ Максима Горького «Старуха Изергиль» был написан в 1894 году. Композиция произведения – «рассказ в рассказе». Повествование ведется от лица автора и героини рассказа старухи Изергиль. Три части подчинены общей идее: размышлению об истинной ценности человеческой жизни, смысле жизни, свободе человека.

Рассказ «Старуха Изергиль» изучается в курсе литературы 11 класса. В качестве знакомства с произведениями раннего творчества Горького можно прочитать краткое содержание «Старуха Изергиль» по главам.

Главные герои

Старуха Изергиль – пожилая женщина, собеседница автора. Рассказывает об истории своей жизни, легенды о Данко и Ларре. Считает, что «каждый сам себе судьба».

Ларра – сын женщины и орла. Презирал людей. Наказан людьми бессмертием и одиночеством.

Данко – юноша, любящий людей, «лучший из всех». Спас людей ценой собственной жизни, освещая им дорогу из леса вырванным из груди сердцем.

Другие персонажи

Рассказчик – пересказал услышанные истории, работал с молдаванами на сборе винограда.

Глава 1

Истории, которые рассказывает автор своим читателям, он слышал в Бессарабии, работая вместе с молдаванами на сборе винограда. В один из вечеров, закончив трудиться, все работники ушли к морю, а в тени винограда остались отдыхать только автор и пожилая женщина по имени Изергиль.

Наступил вечер, по степи плыли тени облаков, и Изергиль, показывая на одну из теней, назвала ее Ларрой, и поведала автору древнюю легенду.

В одной стране, где земля щедра и красива, жило счастливо человеческое племя. Люди охотились, пасли стада, отдыхая, пели и веселились. Как-то раз во время пира орел унес одну из девушек. Она вернулась только через двадцать лет и привела с собой красивого и статного юношу. Оказалось, все прошедшие годы украденная соплеменница жила с орлом в горах, и юноша – их сын. Когда орел стал стареть, он бросился с высоты на скалы и погиб, а женщина решила вернуться домой.

Сын царя птиц внешне не отличался от людей, лишь «глаза были холодны и горды» . Он непочтительно разговаривал со старейшинами, а на других людей и вовсе смотрел свысока, говоря, что «таких, как он, нет больше» .

Старейшины рассердились и приказали ему идти туда, куда хочет, – ему не было места в племени. Юноша подошел к дочери одного из них и обнял. Но та, боясь гнева отца, оттолкнула его. Сын орла ударил девушку, она упала и умерла. Юношу схватили и связали. Долго думали соплеменники, какое наказание ему выбрать. Послушав мудреца, люди поняли, что «наказание – в нем самом» и просто отпустили юношу.

Героя стали называть Ларра – «отверженный» . Много лет жил Ларра, вольно обитая возле племени: воровал скот, крал девушек. Стрелы людей не брали его, прикрытого «невидимым покровом высшей кары» . Но однажды Ларра приблизился к племени, дав понять людям, что не будет защищаться. Кто-то из людей догадался, что Ларра хочет умереть – и никто не стал нападать на него, не желая облегчить его участь.

Видя, что не погибнет от рук людей, хотел юноша убить себя ножом, но тот сломался. Земля, об которую бился головой Ларра, уходила из-под него. Убедившись, что сын орла не может умереть, люди племени обрадовались и ушли прочь. С тех пор, оставшись совсем один, гордый юноша бродит по миру, уже не понимая языка людей и не зная, что ищет. «Ему нет жизни, и смерть не улыбается ему» . Так был наказан человек за свою непомерную гордость.

До собеседников с берега донеслось чудесное пение.

Глава 2

Старуха Изергиль сказала, что так красиво могут петь только те, кто влюблен в жизнь. Ей «хватило крови» дожить до своих лет именно потому, что любовь была сутью ее жизни. Изергиль рассказала автору о своей молодости. Перед ним проходили один за другим образы любимых старухи Изергиль.

Рыбак с Прута, первая любовь героини. Гуцул, повешенный властями за разбой. Богатый турок, с шестнадцатилетним сыном которого сбежала Изергиль из гарема «от скуки» в Болгарию. Маленький монах-поляк, «смешной и подлый» , которого за обидные слова героиня, подняв, сбросила в реку. «Достойный пан с изрубленным лицом» , любивший подвиги (ради него отказалась Изергиль от любви мужчины, осыпавшего ее золотыми монетами). Венгр, ушедший от Изергиль (его нашли в поле с простреленной головой). Аркадэк, красавец шляхтич, спасенный героиней из плена, последняя любовь сорокалетней Изергиль.

О разных минутах своей «жадной жизни » поведала собеседнику женщина. Пришло время, когда она поняла – пора обзавестись семьей. Уехав в Молдавию, вышла замуж и уже около тридцати лет живет здесь. К моменту, когда автор познакомился с ней, мужа не было в живых около года, а она жила с молдаванами – сборщиками винограда. Она нужна им, ей хорошо с ними.

Женщина закончила рассказ. Собеседники сидели, наблюдая за ночной степью. Вдали были видны голубые огоньки, похожие на искры. Спросив, видит ли их автор, Изергиль сказала, что это – искры «горящего сердца Данко» , и начала рассказывать еще одну древнюю легенду.

Глава 3

В давние времена жили в степи гордые, жизнерадостные, не знающие страха люди. Их таборы с трех сторон окружены были дикими лесами. Однажды чужие племена пришли на землю людей и вытеснили их в глубь старого непроходимого леса, где были болота и вечный мрак. От смрада, поднимавшегося из болота, люди, которые привыкли к степным просторам, гибли один за другим.

Сильные и смелые, они могли бы пойти биться с врагами, «но они не могли умереть в боях, потому что у них были заветы, и коли б умерли они, то пропали б с ними из жизни и заветы» . Люди сидели и думали, как им быть – но от тягостных мыслей ослабли они духом и в сердцах их поселился страх. Готовы они были уже сдаться врагу, но их товарищ Данко «спас всех один» . Данко обратился к людям, призывая пройти сквозь лес – ведь где-то лес должен был кончиться. Столько живого огня было в глазах юноши, что люди поверили и пошли с ним.

Путь был долог и труден, сил и веры в Данко оставалось у людей все меньше. Однажды во время сильной грозы отчаялись люди. Но признаться в слабости своей не смогли, вместо этого обвинили Данко в неумении вывести их из леса. Как дикие звери, готовы были они броситься на него и убить. Юноша пожалел их, понимая, что без него соплеменники погибнут. Сердце его загорелось желанием спасти людей – ведь он любил их. Данко вырвал свое сердце из груди и поднял его высоко над головой – оно полыхало ярче, чем само солнце. Герой шел вперед и вперед, освещая «факелом великой любви к людям» дорогу. Вдруг лес закончился – перед людьми был простор степи. С радостью взглянул Данко на свободную землю – и умер.

Люди не обратили внимания на смерть юноши, не увидели они и сердца, по-прежнему пылавшего возле тела героя. Только один человек заметил сердце, и, опасаясь чего-то, наступил на него ногой. Гордое сердце, брызнув искрами вокруг, угасло. С тех пор появляются в степи те голубые огоньки, которые видел автор.

Старуха Изергиль закончила рассказ. Затихло все вокруг, и автору показалось, что даже степь зачарована благородством храброго Данко, не ждущего награды за сожженное ради людей сердце.

Выводы

Как любое классическое произведение, рассказ Горького подводит читателя к размышлению о важнейших вопросах: для чего живет человек, как ему жить и каким жизненным принципам следовать, что есть свобода. Пересказ «Старухи Изергиль» дает представление о сюжете, идее, персонажах произведения. Прочтение полного текста рассказа позволит читателю окунуться в яркий и выразительный мир горьковских героев.

Тест по рассказу

После прочтения краткого содержания – попробуйте ответить на вопросы теста:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.3 . Всего получено оценок: 4021.

Данный рассказ поможет понять, в чем суть вечного поиска смысла жизни. Три главы: в каждой своя история и свой герой. Три судьбы переплелись одной нитью, расставив все по своим местам.

Глава 1

Встреча автора и старухи произошла после тяжелого трудового дня. Рабочие ушли к морю, они остались вдвоем под виноградным кустом, спасаясь от ненавистной жары. Увидев облака, Изергиль предположила, что это Ларра кружит над степью. Увидев неподдельный интерес в глазах собеседника, пожилая женщина решила поведать красивую древнюю легенду, послужившую началом для остальных.

Легенда о Ларре. Ларра сын молодой девушки и орла. Будучи совсем юной, она была похищена хищной птицей и унесена в дали дальние. Несколько лет о ее судьбе не было ничего известно. Многие думали, что она умерла. Спустя двадцать лет она вернулась в родное село. Выглядела женщина ужасно. Сухая, изможденная. От былой красоты не осталось следа.

Ларра ее сын был горд и свободолюбив, как его отец. Дерзкий с окружающими, он ставил себя выше всех, ясно давая понять, что ему нет равных. Даже старейшины для него не авторитет. Устав терпеть его выходки ему был дан приказ уйти из села.

Парень, желая доказать, что может все, схватил одну из девушек, желая обнять. Своенравная красавица оттолкнула наглеца, за что поплатилась жизнью. Он убивает ее на глазах сельчан.

Долго думали люди, как наказать убийцу. Способ для мщения был выбран странный. Они решили отпустить парня, предоставив полную свободу. Одиночество стало верным спутником Ларры. Он мотался по земле, досаждая людям, воруя скот и девушек, но не получал наказания. Стрелы пролетали сквозь него, а пули проходили навылет, не причиняя боли.

Вскоре Ларра понял, что устал от такой жизни. Он готов был умереть, когда понял ее смысл, но было слишком поздно. Бессмертие и одиночество вот его наказание за гордыню. Теперь ему нет места ни в мире живых, ни в мире мертвых. Так и скитается он в надежде обрести вечный покой, но безрезультатно.

Старуха на мгновение остановила повествование. Ее внимание отвлекла грустная, красивая песня, послужившая началом второй истории, не менее интересной и поучительной, чем первая.

Глава 2

История любви. Молодая, красивая Изергиль, всегда пользовалась успехом противоположного пола. Ее любили мужчины. Она отвечала взаимностью. В каждом она видела героя своего романа, надеясь, что взаимное чувство будет вечным, но ее ждало разочарование.

В поисках любви проходили годы. Мужчины менялись, как города, в которых она искала свою судьбу. Она жила эмоциями, переполнявшими ее душу и сердце. Женщина верила, что если любовь, то на всю жизнь. Если любовь кончилась, то не стоит продолжать отношения, пытаясь спасти то, чего нет.

Ради любви женщина была готова на все, даже на убийство. Изергиль ненавидели жены ее ухажеров. Одна из них в пылу дикой ревности, ранит ее в грудь. Чудом она выжила. Спасла ее полька монашка, живущая при монастыре, проникшись жалостью к бедолаге. Вместо благодарности, стоило ей окрепнуть, она сбегает с ее родным братом в Польшу

Жизнь с ним не сложилась. Парень был груб. Терпеть подобное отношение женщина не собиралась. Столкнув его в реку, она благополучно забыла о нем, моментально увлекшись другим. Вскоре она поняла, что пора уже вить свое гнездышко. Заводить семью, рожать детей, полностью посвятить себя дому и близким.

Замуж она вышла, прожив вместе с мужем долгие годы. Недавно старуха овдовела и теперь частенько вспоминает о былой молодости, когда все можно было исправить и сделать жизнь другой. Но так угодно судьбе, что доживать свой век ей придется в полном одиночестве.

Рассказ закончился. Пора разбредаться по домам, но неожиданно внимание рассказчицы привлекли показавшиеся вдали голубые огни. Словно искры они сверкали в вечерней темноте. Это Данко, сказала вслух старуха, начав третью историю о прекрасном парне с добрым сердцем.

Глава 3

Данко романтик с большой душой и добрым сердцем. Красивый, сильный, мужественный он был лидером по натуре. Умел решать любые проблемы, не теряясь в сложных, жизненных ситуациях.

В те далекие времена люди жили вблизи с непроходимыми лесами. Однажды они случайно оказались в самом центре лесной чащи. Страх и паника накатывали на них волнами. Они понимали, что смерть рядом, но боялись произнести свои предположения вслух.

Данко вызвался помочь им, обещая, что обязательно выведет из леса. Долго пришлось им идти. Силы были на исходе. В воздухе висело напряжение, готовое вот-вот вырваться из обессиленных, замученных людей. Лишь Данко был весел и бодр, словно не прошел вместе с ними десятки километров.

Неожиданно разразившаяся гроза усугубила положение. Толпа стала предъявлять претензии вожаку, обвиняя его в сложившейся ситуации и лживых обещаниях. Обидно ему стало за такие речи. Разве не они добровольно пошли за ним, когда все трусливо поджали хвосты. Никто не вызвался идти вперед, и что в итоге?

Тогда он вырывает сердце из груди, поднимая высоко над головой и освещая людям путь. По освещенной дороге он их вывел из леса, но силы его покинули. Данко умирает. Неблагодарные люди не заметив потери, случайно наступают на выпавшее из его рук сердце. От удара оно рассыпалось на кучу маленьких искорок.

С тех давних пор искры не гаснут, напоминая о бесстрашном юноше, не пожалевшем свое сердце ради любви к людям, но они оказались слишком жестокими и неблагодарными, чтобы оценить мужественный поступок.

Устав от долгих разговоров, старуха неожиданно задремала, предоставив автору возможность подумать об услышанном, сделав правильные выводы, чтобы не повторить ошибок, совершенных главными героями ее легенд.

На этом и заканчивается краткий пересказ рассказа «Старуха Изергиль», включающий в себя только самые важные события из полной версии произведения!

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Максим Горький

Старуха Изергиль

Я слышал эти рассказы под Аккерманом, в Бессарабии, на морском берегу.

Они шли, пели и смеялись; мужчины – бронзовые, с пышными, черными усами и густыми кудрями до плеч, в коротких куртках и широких шароварах; женщины и девушки – веселые, гибкие, с темно-синими глазами, тоже бронзовые. Их волосы, шелковые и черные, были распущены, ветер, теплый и легкий, играя ими, звякал монетами, вплетенными в них. Ветер тек широкой, ровной волной, но иногда он точно прыгал через что-то невидимое и, рождая сильный порыв, развевал волосы женщин в фантастические гривы, вздымавшиеся вокруг их голов. Это делало женщин странными и сказочными. Они уходили всё дальше от нас, а ночь и фантазия одевали их всё прекраснее.

Кто-то играл на скрипке… девушка пела мягким контральто, слышался смех…

Воздух был пропитан острым запахом моря и жирными испарениями земли, незадолго до вечера обильно смоченной дождем. Еще и теперь по небу бродили обрывки туч, пышные, странных очертаний и красок, тут – мягкие, как клубы дыма, сизые и пепельно-голубые, там – резкие, как обломки скал, матово-черные или коричневые. Между ними ласково блестели темно-голубые клочки неба, украшенные золотыми крапинками звезд. Всё это – звуки и запахи, тучи и люди – было странно красиво и грустно, казалось началом чудной сказки. И всё как бы остановилось в своем росте, умирало; шум голосов гас, удаляясь, перерождался в печальные вздохи.

– Что ты не пошел с ними? – кивнув головой, спросила старуха Изергиль.

– Не хочу, – ответил я ей.

– Смотри, вон идет Ларра!

– Никого нет там! – сказал я.

– Ты слеп больше меня, старухи. Смотри – вон, темный, бежит степью!

Я посмотрел еще и снова не видел ничего, кроме тени.

– Это тень! Почему ты зовешь ее Ларра?

– Расскажи мне, как это было! – попросил я старуху, чувствуя впереди одну из славных сказок, сложенных в степях.

И она рассказала мне эту сказку.

«Многие тысячи лет прошли с той поры, когда случилось это. Далеко за морем, на восход солнца, есть страна большой реки, в той стране каждый древесный лист и стебель травы дает столько тени, сколько нужно человеку, чтобы укрыться в ней от солнца, жестоко жаркого там.

«Вот какая щедрая земля в той стране! «Там жило могучее племя людей, они пасли стада и на охоту за зверями тратили свою силу и мужество, пировали после охоты, пели песни и играли с девушками.

«Однажды, во время пира, одну из них, черноволосую и нежную, как ночь, унес орел, спустившись с неба. Стрелы, пущенные в него мужчинами, упали, жалкие, обратно на землю. Тогда пошли искать девушку, но – не нашли ее. И забыли о ней, как забывают обо всем на земле».

«Но через двадцать лет она сама пришла, измученная, иссохшая, а с нею был юноша, красивый и сильный, как сама она двадцать лет назад. И, когда ее спросили, где была она, она рассказала, что орел унес ее в горы и жил с нею там, как с женой. Вот его сын, а отца нет уже; когда он стал слабеть, то поднялся, в последний раз, высоко в небо и, сложив крылья, тяжело упал оттуда на острые уступы горы, насмерть разбился о них…

«Все смотрели с удивлением на сына орла и видели, что он ничем не лучше их, только глаза его были холодны и горды, как у царя птиц. И разговаривали с ним, а он отвечал, если хотел, или молчал, а когда пришли старейшие племени, он говорил с ними, как с равными себе. Это оскорбило их, и они, назвав его неоперенной стрелой с неотточенным наконечником, сказали ему, что их чтут, им повинуются тысячи таких, как он, и тысячи вдвое старше его. А он, смело глядя на них, отвечал, что таких, как он, нет больше; и если все чтут их – он не хочет делать этого. О!.. тогда уж совсем рассердились они. Рассердились и сказали:

«– Ему нет места среди нас! Пусть идет, куда хочет.

«Он засмеялся и пошел, куда захотелось ему, – к одной красивой девушке, которая пристально смотрела на него; пошел к ней и, подойдя, обнял ее. А она была дочь одного из старшин, осудивших его. И, хотя он был красив, она оттолкнула его, потому что боялась отца. Она оттолкнула его да и пошла прочь, а он ударил ее и, когда она упала, встал ногой на ее грудь, так, что из ее уст кровь брызнула к небу, девушка, вздохнув, извилась змеей и умерла.

«Всех, кто видел это, оковал страх, – впервые при них так убивали женщину. И долго все молчали, глядя на нее, лежавшую с открытыми глазами и окровавленным ртом, и на него, который стоял один против всех, рядом с ней, и был горд, – не опустил своей головы, как бы вызывая на нее кару. Потом, когда одумались, то схватили его, связали и так оставили, находя, что убить сейчас же – слишком просто и не удовлетворит их».

Ночь росла и крепла, наполняясь странными тихими звуками. В степи печально посвистывали суслики, в листве винограда дрожал стеклянный стрекот кузнечиков, листва вздыхала и шепталась, полный диск луны, раньше кроваво-красный, бледнел, удаляясь от земли, бледнел и всё обильнее лил на степь голубоватую мглу…

«И вот они собрались, чтобы придумать казнь, достойную преступления… Хотели разорвать его лошадьми – и это казалось мало им; думали пустить в него всем по стреле, но отвергли и это; предлагали сжечь его, но дым костра не позволил бы видеть его мучений; предлагали много – и не находили ничего настолько хорошего, чтобы понравилось всем. А его мать стояла перед ними на коленях и молчала, не находя ни слез, ни слов, чтобы умолять о пощаде. Долго говорили они, и вот один мудрец сказал, подумав долго:

«– Спросим его, почему он сделал это?

«Спросили его об этом. Он сказал:

«– Развяжите меня! Я не буду говорить связанный!

«А когда развязали его, он спросил:

«– Что вам нужно? – спросил так, точно они были рабы…

«– Ты слышал… – сказал мудрец.

«– Зачем я буду объяснять вам мои поступки?

«– Чтоб быть понятым нами. Ты, гордый, слушай! Все равно, ты умрешь ведь… Дай же нам понять то, что ты сделал. Мы остаемся жить, и нам полезно знать больше, чем мы знаем…

«– Хорошо, я скажу, хотя я, может быть, сам неверно понимаю то, что случилось. Я убил ее потому, мне кажется, – что меня оттолкнула она… А мне было нужно ее.

«– Но она не твоя! – сказали ему.

«– Разве вы пользуетесь только своим? Я вижу, что каждый человек имеет только речь, руки и ноги… а владеет он животными, женщинами, землей… и многим еще…

«Ему сказали на это, что за всё, что человек берет, он платит собой: своим умом и силой, иногда – жизнью. А он отвечал, что он хочет сохранить себя целым.

«Долго говорили с ним и наконец увидели, что он считает себя первым на земле и, кроме себя, не видит ничего. Всем даже страшно стало, когда поняли, на какое одиночество он обрекал себя. У него не было ни племени, ни матери, ни скота, ни жены, и он не хотел ничего этого.

«Когда люди увидали это, они снова принялись судить о том, как наказать его. Но теперь недолго они говорили, – тот, мудрый, не мешавший им судить, заговорил сам:

«– Стойте! Наказание есть. Это страшное наказание; вы не выдумаете такого в тысячу лет! Наказание ему – в нем самом! Пустите его, пусть он будет свободен. Вот его наказание!

«И тут произошло великое. Грянул гром с небес, – хотя на них не было туч. Это силы небесные подтверждали речь мудрого. Все поклонились и разошлись.

А этот юноша, который теперь получил имя Ларра, что значит: отверженный, выкинутый вон, – юноша громко смеялся вслед людям, которые бросили его, смеялся, оставаясь один, свободный, как отец его. Но отец его – не был человеком… А этот – был человек. И вот он стал жить, вольный, как птица. Он приходил в племя и похищал скот, девушек – всё, что хотел. В него стреляли, но стрелы не могли пронзить его тела, закрытого невидимым покровом высшей кары. Он был ловок, хищен, силен, жесток и не встречался с людьми лицом к лицу. Только издали видели его. И долго он, одинокий, так вился около людей, долго – не один десяток годов. Но вот однажды он подошел близко к людям и, когда они бросились на него, не тронулся с места и ничем не показал, что будет защищаться. Тогда один из людей догадался и крикнул громко:

«– Не троньте его! Он хочет умереть!

«И все остановились, не желая облегчить участь того, кто делал им зло, не желая убивать его. Остановились и смеялись над ним. А он дрожал, слыша этот смех, и всё искал чего-то на своей груди, хватаясь за нее руками. И вдруг он бросился на людей, подняв камень. Но они, уклоняясь от его ударов, не нанесли ему ни одного, и когда он, утомленный, с тоскливым криком упал на землю, то отошли в сторону и наблюдали за ним. Вот он встал и, подняв потерянный кем-то в борьбе с ним нож, ударил им себя в грудь. Но сломался нож – точно в камень ударили им. И снова он упал на землю и долго бился головой об нее. Но земля отстранялась от него, углубляясь от ударов его головы.

«– Он не может умереть! – с радостью сказали люди.

«И ушли, оставив его. Он лежал кверху лицом и видел – высоко в небе черными точками плавали могучие орлы. В его глазах было столько тоски, что можно было бы отравить ею всех людей мира. Так, с той поры остался он один, свободный, ожидая смерти. И вот он ходит, ходит повсюду… Видишь, он стал уже как тень и таким будет вечно! Он не понимает ни речи людей, ни их поступков – ничего. И всё ищет, ходит, ходит… Ему нет жизни, и смерть не улыбается ему. И нет ему места среди людей… Вот как был поражен человек за гордость!»

Старуха вздохнула, замолчала, и ее голова, опустившись на грудь, несколько раз странно качнулась.

Я посмотрел на нее. Старуху одолевал сон, показалось мне, и стало почему-то страшно жалко ее. Конец рассказа она вела таким возвышенным, угрожающим тоном, а все-таки в этом тоне звучала боязливая, рабская нота.

На берегу запели, – странно запели. Сначала раздался контральто, – он пропел две-три ноты, и раздался другой голос, начавший песню сначала, а первый всё лился впереди его… – третий, четвертый, пятый вступили в песню в том же порядке. И вдруг ту же песню, опять-таки сначала, запел хор мужских голосов.

Каждый голос женщин звучал совершенно отдельно, все они казались разноцветными ручьями и, точно скатываясь откуда-то сверху по уступам, прыгая и звеня, вливаясь в густую волну мужских голосов, плавно лившуюся кверху, тонули в ней, вырывались из нее, заглушали ее и снова один за другим взвивались, чистые и сильные, высоко вверх.

– Слышал ли ты, чтоб где-нибудь еще так пели? – спросила Изергиль, поднимая голову и улыбаясь беззубым ртом.

– Не слыхал. Никогда не слыхал…

– И не услышишь. Мы любим петь. Только красавцы могут хорошо петь, – красавцы, которые любят жить. Мы любим жить. Смотри-ка, разве не устали за день те, которые поют там? С восхода по закат работали, взошла луна, и уже – поют! Те, которые не умеют жить, легли бы спать. Те, которым жизнь мила, вот – поют.

– Но здоровье… – начал было я.

– Здоровья всегда хватит на жизнь. Здоровье! Разве ты, имея деньги, не тратил бы их? Здоровье – то же золото. Знаешь ты, что я делала, когда была молодой? Я ткала ковры с восхода по закат, не вставая почти. Я, как солнечный луч, живая была и вот должна была сидеть неподвижно, точно камень. И сидела до того, что, бывало, все кости у меня трещат. А как придет ночь, я бежала к тому, кого любила, целоваться с ним. И так я бегала три месяца, пока была любовь; все ночи этого времени бывала у него. И вот до какой поры дожила – хватило крови! А сколько любила! Сколько поцелуев взяла и дала!..

Я посмотрел ей в лицо. Ее черные глаза были все-таки тусклы, их не оживило воспоминание. Луна освещала ее сухие, потрескавшиеся губы, заостренный подбородок с седыми волосами на нем и сморщенный нос, загнутый, словно клюв совы. На месте щек были черные ямы, и в одной из них лежала прядь пепельно-седых волос, выбившихся из-под красной тряпки, которою была обмотана ее голова. Кожа на лице, шее и руках вся изрезана морщинами, и при каждом движении старой Изергиль можно было ждать, что сухая эта кожа разорвется вся, развалится кусками и предо мной встанет голый скелет с тусклыми черными глазами.

Она снова начала рассказывать своим хрустящим голосом:

– Я жила с матерью под Фальчи, на самом берегу Бырлада; и мне было пятнадцать лет, когда он явился к нашему хутору. Был он такой высокий, гибкий, черноусый, веселый. Сидит в лодке и так звонко кричит он нам в окна: «Эй, нет ли у вас вина… и поесть мне?» Я посмотрела в окно сквозь ветви ясеней и вижу: река вся голубая от луны, а он, в белой рубахе и в широком кушаке с распущенными на боку концами, стоит одной ногой в лодке, а другой на берегу. И покачивается, и что-то поет. Увидал меня, говорит: «Вот какая красавица живет тут!.. А я и не знал про это!» Точно он уж знал всех красавиц до меня! Я дала ему вина и вареной свинины… А через четыре дня дала уже и всю себя… Мы всё катались с ним в лодке по ночам. Он приедет и посвистит тихо, как суслик, а я выпрыгну, как рыба, в окно на реку. И едем… Он был рыбаком с Прута, и потом, когда мать узнала про всё и побила меня, уговаривал всё меня уйти с ним в Добруджу и дальше, в дунайские гирла. Но мне уж не нравился он тогда – только поет да целуется, ничего больше! Скучно это было уже. В то время гуцулы шайкой ходили по тем местам, и у них были любезные тут… Так вот тем – весело было. Иная ждет, ждет своего карпатского молодца, думает, что он уже в тюрьме или убит где-нибудь в драке, – и вдруг он один, а то с двумя-тремя товарищами, как с неба, упадет к ней. Подарки подносил богатые – легко же ведь доставалось всё им! И пирует у нее, и хвалится ею перед своими товарищами. А ей любо это. Я и попросила одну подругу, у которой был гуцул, показать мне их… Как ее звали? Забыла как… Всё стала забывать теперь. Много времени прошло с той поры, всё забудешь! Она меня познакомила с молодцом. Был хорош… Рыжий был, весь рыжий – и усы, и кудри! Огненная голова. И был он такой печальный, иногда ласковый, а иногда, как зверь, ревел и дрался. Раз ударил меня в лицо… А я, как кошка, вскочила ему на грудь да и впилась зубами в щеку… С той поры у него на щеке стала ямка, и он любил, когда я целовала ее…

– А рыбак куда девался? – спросил я.

– Рыбак? А он… тут… Он пристал к ним, к гуцулам. Сначала всё уговаривал меня и грозил бросить в воду, а потом – ничего, пристал к ним и другую завел… Их обоих и повесили вместе – и рыбака, и этого гуцула. Я ходила смотреть, как их вешали. В Добрудже это было. Рыбак шел на казнь бледный и плакал, а гуцул трубку курил. Идет себе и курит, руки в карманах, один ус на плече лежит, а другой на грудь свесился. Увидал меня, вынул трубку и кричит: «Прощай!..» Я целый год жалела его. Эх!.. Это уж тогда с ними было, как они хотели уйти в Карпаты к себе. На прощанье пошли к одному румыну в гости, там их и поймали. Двоих только, а нескольких убили, а остальные ушли… Все-таки румыну заплатили после… Хутор сожгли и мельницу, и хлеб весь. Нищим стал.

– Это ты сделала? – наудачу спросил я.

– Много было друзей у гуцулов, не одна я… Кто был их лучшим другом, тот и справил им поминки…

Песня на берегу моря уже умолкла, и старухе вторил теперь только шум морских волн, – задумчивый, мятежный шум был славной второй рассказу о мятежной жизни. Всё мягче становилась ночь, и всё больше разрождалось в ней голубого сияния луны, а неопределенные звуки хлопотливой жизни ее невидимых обитателей становились тише, заглушаемые возраставшим шорохом волн… ибо усиливался ветер.

– А то еще турка любила я. В гареме у него была, в Скутари. Целую неделю жила, – ничего… Но скучно стало… – всё женщины, женщины… Восемь было их у него… Целый день едят, спят и болтают глупые речи… Или ругаются, квохчут, как курицы… Он был уж немолодой, этот турок. Седой почти и такой важный, богатый. Говорил – как владыка… Глаза были черные… Прямые глаза… Смотрят прямо в душу. Очень он любил молиться. Я его в Букурешти увидала… Ходит по рынку, как царь, и смотрит так важно, важно. Я ему улыбнулась. В тот же вечер меня схватили на улице и привезли к нему. Он сандал и пальму продавал, а в Букурешти приехал купить что-то. «Едешь ко мне?» – говорит. «О да, поеду!» – «Хорошо!» И я поехала. Богатый он был, этот турок. И сын у него уже был – черненький мальчик, гибкий такой… Ему лет шестнадцать было. С ним я и убежала от турка… Убежала в Болгарию, в Лом-Паланку… Там меня одна болгарка ножом ударила в грудь за жениха или за мужа своего – уже не помню.

Хворала я долго в монастыре одном. Женский монастырь. Ухаживала за мной одна девушка, полька… и к ней из монастыря другого – около Арцер-Паланки, помню, – ходил брат, тоже монашек… Такой… как червяк, всё извивался предо мной… И когда я выздоровела, то ушла с ним… в Польшу его.

– Погоди! А где маленький турок?

– Мальчик? Он умер, мальчик. От тоски по дому или от любви… но стал сохнуть он, так, как неокрепшее деревцо, которому слишком много перепало солнца… так и сох всё… Помню, лежит, весь уже прозрачный и голубоватый, как льдинка, а всё еще в нем горит любовь… И всё просит наклониться и поцеловать его… Я любила его и, помню, много целовала. Потом уж он совсем стал плох – не двигался почти. Лежит и так жалобно, как нищий милостыни, просит меня лечь с ним рядом и греть его. Я ложилась. Ляжешь с ним… он сразу загорится весь. Однажды я проснулась, а он уж холодный… мертвый… Я плакала над ним. Кто скажет? Может, ведь это я и убила его. Вдвое старше его я была тогда уж. И была такая сильная, сочная… а он – что же?.. Мальчик!..

Она вздохнула и – первый раз я видел это у нее – перекрестилась трижды, шепча что-то сухими губами.

– Ну, отправилась ты в Польшу… – подсказал я ей.

– Да… с тем, маленьким полячком. Он был смешной и подлый. Когда ему нужна была женщина, он ластился ко мне котом и с его языка горячий мед тек, а когда он меня не хотел, то щелкал меня словами, как кнутом. Раз как-то шли мы по берегу реки, и вот он сказал мне гордое, обидное слово. О! О!.. Я рассердилась! Я закипела, как смола! Я взяла его на руки и, как ребенка, – он был маленький, – подняла вверх, сдавив ему бока так, что он посинел весь. И вот я размахнулась и бросила его с берега в реку. Он кричал. Смешно так кричал. Я смотрела на него сверху, а он барахтался там, в воде. Я ушла тогда. И больше не встречалась с ним. Я была счастлива на это: никогда не встречалась после с теми, которых когда-то любила. Это нехорошие встречи, всё равно как бы с покойниками.

Старуха замолчала, вздыхая. Я представлял себе воскрешаемых ею людей. Вот огненно-рыжий, усатый гуцул идет умирать, спокойно покуривая трубку. У него, наверное, были холодные, голубые глаза, которые на всё смотрели сосредоточенно и твердо. Вот рядом с ним черноусый рыбак с Прута; плачет, не желая умирать, и на его лице, бледном от предсмертной тоски, потускнели веселые глаза, и усы, смоченные слезами, печально обвисли по углам искривленного рта. Вот он, старый, важный турок, наверное, фаталист и деспот, и рядом с ним его сын, бледный и хрупкий цветок востока, отравленный поцелуями. А вот тщеславный поляк, галантный и жестокий, красноречивый и холодный… И все они – только бледные тени, а та, которую они целовали, сидит рядом со мной живая, но иссушенная временем, без тела, без крови, с сердцем без желаний, с глазами без огня, – тоже почти тень.

Она продолжала:

– В Польше стало трудно мне. Там живут холодные и лживые люди. Я не знала их змеиного языка. Всё шипят… Что шипят? Это бог дал им такой змеиный язык за то, что они лживы. Шла я тогда, не зная куда, и видела, как они собирались бунтовать с вами, русскими. Дошла до города Бохнии. Жид один купил меня; не для себя купил, а чтобы торговать мною. Я согласилась на это. Чтобы жить – надо уметь что-нибудь делать. Я ничего не умела и за это платила собой. Но я подумала тогда, что ведь, если я достану немного денег, чтобы воротиться к себе на Бырлад, я порву цепи, как бы они крепки ни были. И жила я там. Ходили ко мне богатые паны и пировали у меня. Это им дорого стоило. Дрались из-за меня они, разорялись. Один добивался меня долго и раз вот что сделал: пришел, а слуга за ним идет с мешком. Вот пан взял в руки тот мешок и опрокинул его над моей головой. Золотые монеты стукали меня по голове, и мне весело было слушать их звон, когда они падали на пол. Но я все-таки выгнала пана. У него было такое толстое, сырое лицо, и живот – как большая подушка. Он смотрел, как сытая свинья. Да, выгнала я его, хоть он и говорил, что продал все земли свои, и дома, и коней, чтобы осыпать меня золотом. Я тогда любила одного достойного пана с изрубленным лицом. Всё лицо было у него изрублено крест-накрест саблями турок, с которыми он незадолго перед тем воевал за греков. Вот человек!.. Что ему греки, если он поляк? А он пошел, бился с ними против их врагов. Изрубили его, у него вытек один глаз от ударов, и два пальца на левой руке были тоже отрублены… Что ему греки, если он поляк? А вот что: он любил подвиги. А когда человек любит подвиги, он всегда умеет их сделать и найдет, где это можно. В жизни, знаешь ли ты, всегда есть место подвигам. И те, которые не находят их для себя, – те просто лентяи или трусы, или не понимают жизни, потому что, кабы люди понимали жизнь, каждый захотел бы оставить после себя свою тень в ней. И тогда жизнь не пожирала бы людей бесследно… О, этот, рубленый, был хороший человек! Он готов был идти на край света, чтобы делать что-нибудь. Наверное, ваши убили его во время бунта. А зачем вы ходили бить мадьяр? Ну-ну, молчи!..

И, приказывая мне молчать, старая Изергиль вдруг замолчала сама, задумалась.

– Знала также я и венгра одного. Он однажды ушел от меня, – зимой это было, – и только весной, когда стаял снег, нашли его в поле с простреленной головой. Вот как! Видишь – не меньше чумы губит любовь людей; коли посчитать – не меньше… Что я говорила? О Польше… Да, там я сыграла свою последнюю игру. Встретила одного шляхтича… Вот был красив! Как черт. Я же стара уж была, эх, стара! Было ли мне четыре десятка лет? Пожалуй, что и было… А он был еще и горд, и избалован нами, женщинами. Дорого он мне стал… да. Он хотел сразу так себе взять меня, но я не далась. Я не была никогда рабой, ничьей. А с жидом я уже кончила, много денег дала ему… И уже в Кракове жила. Тогда у меня всё было: и лошади, и золото, и слуги… Он ходил ко мне, гордый демон, и всё хотел, чтоб я сама кинулась ему в руки. Мы поспорили с ним… Я даже, – помню, – дурнела от этого. Долго это тянулось… Я взяла свое: он на коленях упрашивал меня… Но только взял, как уж и бросил. Тогда поняла я, что стала стара… Ох, это было мне несладко! Вот уж несладко!.. Я ведь любила его, этого черта… а он, встречаясь со мной, смеялся… подлый он был! И другим он смеялся надо мной, а я это знала. Ну, уж горько было мне, скажу! Но он был тут, близко, и я все-таки любовалась им. А как вот ушел он биться с вами, русскими, тошно стало мне. Ломала я себя, но не могла сломать… И решила поехать за ним. Он около Варшавы был, в лесу.

Но когда я приехала, то узнала, что уж побили их ваши… и что он в плену, недалеко в деревне.

«Значит, – подумала я, – не увижу уже его больше!» А видеть хотелось. Ну, стала стараться увидать… Нищей оделась, хромой, и пошла, завязав лицо, в ту деревню, где был он. Везде казаки и солдаты… дорого мне стоило быть там! Узнала я, где поляки сидят, и вижу, что трудно попасть туда. А нужно мне это было. А вот ночью поползла я к тому месту, где они были. Ползу по огороду между гряд и вижу: часовой стоит на моей дороге… А уж слышно мне – поют поляки и говорят громко. Поют песню одну… к матери бога… И тот там же поет… Аркадэк мой. Мне горько стало, как подумала я, что раньше за мной ползали… а вот оно, пришло время – и я за человеком поползла змеей по земле и, может, на смерть свою ползу. А этот часовой уже слушает, выгнулся вперед. Ну, что же мне? Встала я с земли и пошла на него. Ни ножа у меня нет, ничего, кроме рук да языка. Жалею, что не взяла ножа. Шепчу: «Погоди!..» А он, солдат этот, уже приставил к горлу мне штык. Я говорю ему шепотом. «Не коли, погоди, послушай, коли у тебя душа есть! Не могу тебе ничего дать, а прошу тебя…» Он опустил ружье и также шепотом говорит мне: «Пошла прочь, баба! пошла! Чего тебе?» Я сказала ему, что сын у меня тут заперт… «Ты понимаешь, солдат, – сын! Ты ведь тоже чей-нибудь сын, да? Так вот посмотри на меня – у меня есть такой же, как ты, и вон он где! Дай мне посмотреть на него, может, он умрет скоро… и, может, тебя завтра убьют… будет плакать твоя мать о тебе? И ведь тяжко будет тебе умереть, не взглянув на нее, твою мать? И моему сыну тяжко же. Пожалей же себя и его, и меня – мать!»

Ох, как долго говорила я ему! Шел дождь и мочил нас. Ветер выл и ревел, и толкал меня то в спину, то в грудь. Я стояла и качалась перед этим каменным солдатом… А он всё говорил– «Нет!» И каждый раз, как я слышала его холодное слово, еще жарче во мне вспыхивало желание видеть того, Аркадэка… Я говорила и мерила глазами солдата – он был маленький, сухой и всё кашлял. И вот я упала на землю перед ним и, охватив его колени, всё упрашивая его горячими словами, свалила солдата на землю. Он упал в грязь. Тогда я быстро повернула его лицом к земле и придавила его голову в лужу, чтоб он не кричал. Он не кричал, а только всё барахтался, стараясь сбросить меня с своей спины. Я же обеими руками втискивала его голову глубже в грязь. Он и задохнулся… Тогда я бросилась к амбару, где пели поляки. «Аркадэк!..» – шептала я в щели стене. Они догадливые, эти поляки, – и, услыхав меня, не перестали петь! Вот его глаза против моих. «Можешь ты выйти отсюда?» – «Да, через пол!» – сказал он. «Ну, иди же». И вот четверо их вылезло из-под этого амбара: трое и Аркадэк мой. «Где часовые?» – спросил Аркадэк. «Вон лежит!» И они пошли тихо-тихо, согнувшись к земле. Дождь шел, ветер выл громко. Мы ушли из деревни и долго молча шли лесом. Быстро так шли. Аркадэк держал меня за руку, и его рука была горяча и дрожала. О!.. Мне так хорошо было с ним, пока он молчал. Последние это были минуты – хорошие минуты моей жадной жизни. Но вот мы вышли на луг и остановились. Они благодарили меня все четверо. Ох, как они долго и много говорили мне что-то! Я всё слушала и смотрела на своего пана. Что же он сделает мне? И вот он обнял меня и сказал так важно… Не помню, что он сказал, но так выходило, что теперь он в благодарность за то, что я увела его, будет любить меня… И стал он на колени предо мной, улыбаясь, и сказал мне: «Моя королева!» Вот какая лживая собака была это!.. Ну, тогда я дала ему пинка ногой и ударила бы его в лицо, да он отшатнулся и вскочил. Грозный и бледный стоит он предо мной… Стоят и те трое, хмурые все. И все молчат. Я посмотрела на них… Мне тогда стало – помню – только скучно очень, и такая лень напала на меня… Я сказала им: «Идите!» Они, псы, спросили меня. «Ты воротишься туда, указать наш путь?» Вот какие подлые! Ну, все-таки ушли они. Тогда и я пошла… А на другой день взяли меня ваши, но скоро отпустили. Тогда увидела я, что пора мне завести гнездо, будет жить кукушкой! Уж тяжела стала я, и ослабели крылья, и перья потускнели… Пора, пора! Тогда я уехала в Галицию, а оттуда в Добруджу. И вот уже около трех десятков лет живу здесь. Был у меня муж, молдаванин; умер с год тому времени. И живу я вот! Одна живу… Нет, не одна, а вон с теми.

Старуха махнула рукой к морю. Там всё было тихо. Иногда рождался какой-то краткий, обманчивый звук и умирал тотчас же.

– Любят они меня. Много я рассказываю им разного. Им это надо. Еще молодые все… И мне хорошо с ними. Смотрю и думаю: «Вот и я, было время, такая же была… Только тогда, в мое время, больше было в человеке силы и огня, и оттого жилось веселее и лучше… Да!..»

Она замолчала. Мне грустно было рядом с ней. Она же дремала, качая головой, и тихо шептала что-то… может быть, молилась.

С моря поднималась туча – черная, тяжелая, суровых очертаний, похожая на горный хребет. Она ползла в степь. С ее вершины срывались клочья облаков, неслись вперед ее и гасили звезды одну за другой. Море шумело. Недалеко от нас, в лозах винограда, целовались, шептали и вздыхали. Глубоко в степи выла собака… Воздух раздражал нервы странным запахом, щекотавшим ноздри. От облаков падали на землю густые стаи теней и ползли по ней, ползли, исчезали, являлись снова… На месте луны осталось только мутное опаловое пятно, иногда его совсем закрывал сизый клочок облака. И в степной дали, теперь уже черной и страшной, как бы притаившейся, скрывшей в себе что-то, вспыхивали маленькие голубые огоньки. То там, то тут они на миг являлись и гасли, точно несколько людей, рассыпавшихся по степи далеко друг от друга, искали в ней что-то, зажигая спички, которые ветер тотчас же гасил. Это были очень странные голубые языки огня, намекавшие на что-то сказочное.

– Видишь ты искры? – спросила меня Изергиль.

– Вон те, голубые? – указывая ей на степь, сказал я.