Булгаков роковые яйца читательский дневник. Анализ повести «Роковые яйца» (Булгаков)

роковые яйца, роковые яйца булгаков
фантастическая повесть

Михаил Булгаков

Язык оригинала: Дата написания: Дата первой публикации: Текст произведения в Викитеке

«Роковы́е я́йца» - фантастическая повесть Михаила Булгакова, впервые опубликованная в 1925 году. Также печаталась в сокращённом виде под названием «Луч жи́зни» в том же году.

Написавший повесть «Роковые яйца» в 1924 году, Булгаков помещает своих героев в 1928 год.

1 Сюжет
2 История публикации
3 Театральные постановки
4 Экранизации
5 Интересные факты
6 Критика
7 Примечания

Сюжет

Гениальный и эксцентричный зоолог профессор Владимир Ипатьевич Персиков случайно обнаруживает удивительный феномен стимулирующего воздействия света красной части спектра на эмбрионы. Организмы, в момент развития облученные открытым Персиковым лучом (например, зародыши в икринках), начинают развиваться гораздо быстрее и достигают более крупных размеров, чем «оригиналы». Кроме того, они отличаются агрессивностью и невероятной способностью стремительно размножаться.

Как раз в то время по всей стране прокатился куриный мор, и один совхоз во главе с человеком по фамилии Рокк решает использовать открытие Персикова для восстановления поголовья кур. Согласно приказу свыше Рокк забирает у Персикова камеры-облучатели, с которыми профессор проводил опыты, и увозит их. Рокк заказывает за границей куриные яйца, а Персиков - змеиные, крокодильи и страусиные яйца для опытов. результате ошибки заказ Персикова присылают Рокку. Увидев на доставленных «куриных» яйцах «какую-то грязюку» Рокк звонит Персикову, профессор думает, что это ошибка, «грязюки» на яйцах быть не может, а потому разрешил Рокку их не мыть. Рокк начинает облучение яиц, к вечеру из них вылупляются страусы, анаконды и крокодилы чудовищных размеров, они убивают жену Рокка и приехавших чекистов. Персиков, готовый к опытам, получает куриные яйца. Профессор возмущен этой ошибкой, его помощник доцент Иванов показывает ему «экстренное приложение» к свежему номеру газеты, где на фотографии изображена громадных размеров анаконда… из Смоленской губернии! Персиков понимает, что произошла чудовищная ошибка: куриные яйца прислали ему, а змеиные - Рокку в совхоз. За «грязюку» Рокк принимал сетчатый рисунок на змеиных яйцах. Пресмыкающиеся беспрестанно размножаются; их полчища, сметая все на своем пути, движутся вперед, к Москве.

В бои с рептилиями вступают части РККА, применяя в том числе и химическое оружие, но под натиском гадов гибнут.

Столицу, равно как и всю остальную страну, охватывает паника; обезумевшая толпа, решив, что это Персиков распустил гадов, и рассвирипев, врывается в институт, где работал профессор, и убивает его. Когда казалось, что спасения не будет, вдруг упал страшный по меркам августа мороз - минус 18 градусов. И рептилии, не выдержав его, погибли. И хотя ещё долго были повальные эпидемии от «трупов гадов и людей», основная опасность миновала.

Хотя доцент Иванов, бывший помощник великого профессора, теперь заведовавший институтом, и пытался снова получить странный луч, у него ничего не вышло. «Очевидно, для этого нужно было что-то особенное, кроме знания, чем обладал в мире только один человек - покойный профессор Владимир Ипатьевич Персиков».

История публикации

Булгаков М. Дьяволиада. М.: Недра, 1925;
Булгаков М. Роковые яйца. Рига: Литература, 1928.

В сокращенном виде под названием «Луч жизни» повесть «Роковые яйца» печаталась в издании «Красная панорама» в номерах с 19 по 22 за 1925 год (причём в № 22 уже под названием «Роковые яйца»).

Театральные постановки

1989 - Московский драматический театр «Сфера»
Казанский государственный академический русский Большой драматический театр имени В. И. Качалова
1990 - Московский драматический театр им. М. Н. Ермоловой, постановка Андрея Житинкина

Экранизации

Телеспектакль «Роковые яйца», режиссёр-постановщик Павел Резников
1995 - Роковые яйца - художественный фильм режиссёра Сергея Ломкина.
2003 - Хорошо забытое старое - мультфильм, режиссёр Ефим Гамбург

Сюжет книги перекликается с написанным в 1904 году романом «Пища богов», Герберта Уэллса. романе два ученых изобретают порошок, вызывающий значительный рост животных и растений. Эксперименты с порошком на старой ферме приводят к непредсказуемым последствиям, появлению в Англии нападающих на людей монстров (гигантских крыс и ос). Также появляются гигантские куры, растения и люди-великаны.

Этот роман напрямую упоминается в повести:

Вы, - продолжал Иванов, - вы приобретёте такое имя… У меня кружится голова. Вы понимаете, - продолжал он страстно, - Владимир Ипатьевич, герои Уэллса по сравнению с вами просто вздор… А я-то думал, что это сказки… Вы помните его «Пищу богов»?

А, это роман, - ответил Персиков.

Ну да, господи, известный же!..

Я забыл его, - ответил Персиков, - помню, читал, но забыл.

По мнению А. А. Климентова, действующие лица повести ведут себя, соответствуя фразе О. фон Бисмарка «Революцию подготавливают гении, осуществляют фанатики, а плодами ее пользуются проходимцы». Гений здесь - это Персиков, создавший революционную в биологии идею, фанатик - Иванов, построивший камеры, которые воплощали идеи Персикова в жизнь, а проходимец - Рокк, который свалился ниоткуда и так же внезапно исчез.

В фильме, снятом Владимиром Бортко появляется Николай Николаевич Персиков, директор московского ветеринарно-показательного института, являющийся однофамильцем профессора Владимира Ипатьевича Персикова.

Идея живительного излучения в спектре была вскользь озвучена в американском фильме ужасов "Франкенштейн" (1931), поставленному по пьесе Пэгги Уэмблинг в адаптации Джона Бальдерстона, однако не упоминается в последующих сиквелах фильма, и в ряде переводов данная фраза отствует.

Критика

Филолог Борис Соколов посвятил этому произведению главу в книге «Михаил Булгаков: загадки творчества». По мнению Соколова, прототипами профессора Персикова могли быть советский биолог Александр Гурвич, открывший митогенетическое излучение, и Владимир Ленин.

Примечания

Все спектакли театра «Сфера»
КАЗАНСКИЙ РУССКИЙ БОЛЬШОЙ ДРАМАТИЧЕСКИЙ ТЕАТР ИМ. В.И.КАЧАЛОВА - статья из энциклопедии «Кругосвет» цитата: «В последние годы театр выезжал на Международный фестиваль русских театров в Марселе (Франция) со спектаклями Роковые яйца Булгакова»
«Я и во сне ставлю спектакли». Чистосердечные признания «опасного» режиссёра Андрея Житинкина
Житинкин, Андрей Альбертович (Кругосвет)
Виртуальный музей радио и телевидения

Произведения Михаила Афанасьевича Булгакова
Романы	Белая гвардия · Жизнь господина де Мольера · Мастер и Маргарита · Театральный роман
Повести	Дьяволиада · · Собачье сердце · Тайному другу · Записки на манжетах
Пьесы	Адам и Ева · Александр Пушкин · Багровый остров · Батум · Бег · Блаженство · Война и мир · Дни Турбиных · Дон Кихот · Зойкина квартира · Иван Васильевич · Кабала святош · Мертвые души · Полоумный Журден · Сыновья муллы ·
Киносценарии	Ревизор (кинокомедия) · Похождения Чичикова, или Мертвые души (кинопоэма) ·
Либретто	Минин и Пожарский · Пётр Великий · Чёрное море · Рашель ·
Рассказы, очерки, фельетоны	Записки юного врача: Полотенце с петухом · Крещение поворотом · Стальное горло · Вьюга · Тьма египетская · Пропавший глаз · Звёздная сыпь Богема · Был май... · кафе · Воспоминание… · № 13. Дом Эльпит-Рабкоммуна · Киев-Город · Красная корона · Морфий · Необыкновенные приключения доктора · Похождения Чичикова · Праздник с сифилисом · Псалом · Ревизор с вышибанием · Ханский огонь · Я убил · Самогонное озеро · Сорок сороков · Спиритический сеанс ·
Прочее	Письмо правительству СССР

роковые яйца, роковые яйца анализ, роковые яйца булгаков, роковые яйца булгакова, роковые яйца смотреть, роковые яйца сокращение, роковые яйца фильм, роковые яйца читать

Роковые яйца Информацию О

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Михаил Булгаков
Роковые яйца

Глава 1
Куррикулюм витэ1
Жизненный путь (лат. ). профессора Персикова

16 апреля 1928 года, вечером, профессор зоологии IV Государственного университета и директор зооинститута в Москве Персиков вошел в свой кабинет, помещающийся в зооинституте, что на улице Герцена. Профессор зажег верхний матовый шар и огляделся.

Ему было ровно 58 лет. Голова замечательная, толкачом, лысая, с пучками желтоватых волос, торчащими по бокам. Лицо гладко выбритое, нижняя губа выпячена вперед. От этого персиковское лицо вечно носило на себе несколько капризный отпечаток. На красном носу старомодные маленькие очки в серебряной оправе, глазки блестящие, небольшие, росту высокого, сутуловат. Говорил скрипучим, тонким, квакающим голосом и среди других странностей имел такую: когда говорил что-либо веско и уверенно, указательный палец правой руки превращал в крючок и щурил глазки. А так как он говорил всегда уверенно, ибо эрудиция в его области у него была совершенно феноменальная, то крючок очень часто появлялся перед глазами собеседников профессора Персикова. А вне своей области, т. е. зоологии, эмбриологии, анатомии, ботаники и географии, профессор Персиков почти ничего не говорил.

Газет профессор Персиков не читал, в театр не ходил, а жена профессора сбежала от него с тенором оперы Зиминым в 1913 году, оставив ему записку такого содержания:

«Невыносимую дрожь отвращения возбуждают во мне твои лягушки. Я всю жизнь буду несчастна из-за них».

Профессор больше не женился и детей не имел. Был очень вспыльчив, но отходчив, любил чай с морошкой, жил на Пречистенке, в квартире из 5 комнат, одну из которых занимала сухенькая старушка, экономка Марья Степановна, ходившая за профессором, как нянька.

В 1919 году у профессора отняли из 5 комнат 3. Тогда он заявил Марье Степановне:

– Если они не прекратят эти безобразия, Марья Степановна, я уеду за границу.

Нет сомнения, что, если бы профессор осуществил этот план, ему очень легко удалось бы устроиться при кафедре зоологии в любом университете мира, ибо ученый он был совершенно первоклассный, а в той области, которая так или иначе касается земноводных или голых гадов, и равных себе не имел, за исключением профессоров Уильяма Веккля в Кембридже и Джиакомо Бартоломео Беккари в Риме. Читал профессор на 4 языках кроме русского, а по-французски и немецки говорил как по-русски. Намерения своего относительно заграницы Персиков не выполнил, и 20-й год вышел еще хуже 19-го. Произошли события, и притом одно за другим. Большую Никитскую переименовали в улицу Герцена. Затем часы, врезанные в стену дома на углу Герцена и Моховой, остановились на одиннадцати с четвертью, и, наконец, в террариях зоологического института, не вынеся всех пертурбаций знаменитого года, издохли первоначально восемь великолепных экземпляров квакшей, затем пятнадцать обыкновенных жаб и, наконец, исключительнейший экземпляр жабы суринамской.

Непосредственно вслед за жабами, опустошившими тот первый отряд голых гадов, который по справедливости назван классом гадов бесхвостых, переселился в лучший мир бессменный сторож института старик Влас, не входящий в класс голых гадов. Причина смерти его, впрочем, была та же, что и у бедных гадов, и ее Персиков определил сразу:

– Бескормица!

Ученый был совершенно прав: Власа нужно было кормить мукой, а жаб мучными червями, но поскольку пропала первая, постольку исчезли и вторые. Персиков оставшиеся двадцать экземпляров квакш попробовал перевести на питание тараканами, но и тараканы куда-то провалились, показав свое злостное отношение к военному коммунизму. Таким образом, и последние экземпляры пришлось выкинуть в выгребные ямы на дворе института.

Действие смертей, и в особенности суринамской жабы, на Персикова не поддается описанию. В смертях он целиком почему-то обвинил тогдашнего наркома просвещения.

Стоя в шапке и калошах в коридоре выстывающего института, Персиков говорил своему ассистенту Иванову, изящнейшему джентльмену с острой белокурой бородкой:

– Ведь за это же его, Петр Степанович, убить мало! Что же они делают? Ведь они ж погубят институт! А? Бесподобный самец, исключительный экземпляр пипа американа, длиной в 13 сантиметров…

Дальше пошло хуже. По смерти Власа окна в институте промерзли насквозь, так что цветистый лед сидел на внутренней поверхности стекол. Издохли кролики, лисицы, волки, рыбы и все до единого ужи. Персиков стал молчать целыми днями, потом заболел воспалением легких, но не умер. Когда оправился, приходил два раза в неделю в институт и в круглом зале, где было всегда, почему-то не изменяясь, 5 градусов мороза, независимо от того, сколько на улице, читал в калошах, в шапке с наушниками и в кашне, выдыхая белый пар, восьми слушателям цикл лекций на тему «Пресмыкающиеся жаркого пояса». Все остальное время Персиков лежал у себя на Пречистенке на диване, в комнате, до потолка набитой книгами, под пледом, кашлял и смотрел в пасть огненной печурки, которую золочеными стульями топила Марья Степановна, вспоминал суринамскую жабу.

Но все на свете кончается. Кончился 20-й и 21-й год, а в 22-м началось какое-то обратное движение. Во-первых: на месте покойного Власа появился Панкрат, еще молодой, но подающий большие надежды зоологический сторож, институт стали топить понемногу. А летом Персиков, при помощи Панкрата, на Клязьме поймал четырнадцать штук вульгарных жаб. В террариях вновь закипела жизнь… В 23-м году Персиков уже читал восемь раз в неделю – три в институте и пять в университете, в 24-м году тринадцать раз в неделю и, кроме того, на рабфаках, а в 25-м, весной, прославился тем, что на экзаменах срезал семьдесят шесть человек студентов, и всех на голых гадах.

– Как, вы не знаете, чем отличаются голые гады от пресмыкающихся? – спрашивал Персиков. – Это просто смешно, молодой человек. Тазовых почек нет у голых гадов. Они отсутствуют. Тэк-то-с. Стыдитесь. Вы, вероятно, марксист?

– Марксист, – угасая, отвечал зарезанный.

– Так вот, пожалуйста, осенью, – вежливо говорил Персиков и бодро кричал Панкрату: – Давай следующего!

Подобно тому, как амфибии оживают после долгой засухи при первом обильном дожде, ожил профессор Персиков в 1926 году, когда соединенная американо-русская компания выстроила, начав с угла Газетного переулка и Тверской, в центре Москвы пятнадцать пятнадцатиэтажных домов, а на окраинах триста рабочих коттеджей, каждый на восемь квартир, раз и навсегда прикончив тот страшный и смешной жилищный кризис, который так терзал москвичей в годы 1919–1925.

Вообще это было замечательное лето в жизни Персикова, и порою он с тихим и довольным хихиканьем потирал руки, вспоминая, как он жался с Марьей Степановной в двух комнатах. Теперь профессор все пять получил обратно, расширился, расположил две с половиной тысячи книг, чучела, диаграммы, препараты, зажег на столе зеленую лампу в кабинете.

Институт тоже узнать было нельзя: его покрыли кремовою краской, провели по специальному водопроводу воду в комнату гадов, сменили все стекла на зеркальные, прислали пять новых микроскопов, стеклянные препарационные столы, шары по две тысячи ламп с отраженным светом, рефлекторы, шкапы в музей.

Персиков ожил, и весь мир неожиданно узнал об этом, лишь только в декабре 1926 года вышла в свет брошюра:

«Еще к вопросу о размножении бляшконосных, или хитонов». 126 стр. «Известия IV Университета».

А в 1927-м, осенью, капитальный труд в 350 страниц, переведенный на шесть языков, в том числе японский:

«Эмбриология пип, чесночниц и лягушек». Цена 3 рубля. Госиздат.

А летом 1928 года произошло то невероятное, ужасное…

Глава 2
Цветной завиток

Итак, профессор зажег шар и огляделся. Зажег рефлектор на длинном экспериментальном столе, надел белый халат, позвенел какими-то инструментами на столе…

Многие из тридцати тысяч механических экипажей, бегавших в 28-м году по Москве, проскакивали по улице Герцена, шурша по гладким торцам, и через каждую минуту с гулом и скрежетом скатывался с Герцена к Моховой трамвай 16, 22, 48 или 53-го маршрута. Отблески разноцветных огней забрасывал в зеркальные стекла кабинета и далеко и высоко был виден рядом с темной и грузной шапкой храма Христа туманный, бледный месячный серп.

Но ни он, ни гул весенней Москвы нисколько не занимали профессора Персикова. Он сидел на винтящемся трехногом табурете и побуревшими от табаку пальцами вертел кремальеру великолепного цейсовского микроскопа, в который был заложен обыкновенный неокрашенный препарат свежих амеб. В тот момент, когда Персиков менял увеличение с пяти на десять тысяч, дверь приоткрылась, показалась остренькая бородка, кожаный нагрудник, и ассистент позвал:

– Владимир Ипатьич, я установил брыжейку, не хотите ли взглянуть?

Персиков живо сполз с табурета, бросив кремальеру на полдороге, и, медленно вертя в руках папиросу, прошел в кабинет ассистента. Там, на стеклянном столе, полузадушенная и обмершая от страха и боли лягушка была распята на пробковом штативе, а ее прозрачные слюдяные внутренности вытянуты из окровавленного живота в микроскоп.

– Очень хорошо! – сказал Персиков и припал глазом к окуляру микроскопа.

Очевидно, что-то очень интересное можно было рассмотреть в брыжейке лягушки, где, как на ладони видные, по рекам сосудов бойко бежали живые кровяные шарики. Персиков забыл о своих амебах и в течение полутора часов по очереди с Ивановым припадал к стеклу микроскопа. При этом оба ученые перебрасывались оживленными, но непонятными простым смертным словами.

Наконец Персиков отвалился от микроскопа, заявив:

– Сворачивается кровь, ничего не поделаешь.

Лягушка тяжко шевельнула головой, и в ее потухающих глазах были явственны слова: «Сволочи вы, вот что…»

Разминая затекшие ноги, Персиков поднялся, вернулся в свой кабинет, зевнул, потер пальцами вечно воспаленные веки и, присев на табурет, заглянул в микроскоп, пальцы он наложил на кремальеру и уже собирался двинуть винт, но не двинул. Правым глазом видел Персиков мутноватый белый диск и в нем смутных бледных амеб, а посредине диска сидел цветной завиток, похожий на женский локон. Этот завиток и сам Персиков, и сотни его учеников видели очень много раз, и никто не интересовался им, да и незачем было. Цветной пучочек света лишь мешал наблюдению и показывал, что препарат не в фокусе. Поэтому его безжалостно стирали одним поворотом винта, освещая поле ровным белым светом. Длинные пальцы зоолога уже вплотную легли на нарезку винта и вдруг дрогнули и слезли. Причиной этого был правый глаз Персикова, он вдруг насторожился, изумился, налился даже тревогой. Не бездарная посредственность, на горе республике, сидела у микроскопа. Нет, сидел профессор Персиков! Вся жизнь, его помыслы сосредоточились в правом глазу. Минут пять в каменном молчании высшее существо наблюдало низшее, мучая и напрягая глаз над стоящим вне фокуса препаратом. Кругом все молчало. Панкрат заснул уже в своей комнате в вестибюле, и один только раз в отдалении музыкально и нежно прозвенели стекла в шкапах – это Иванов, уходя, запер свой кабинет. За ним простонала входная дверь. Потом уже послышался голос профессора. У кого он спросил – неизвестно.

– Что такое? Ничего не понимаю…

Запоздалый грузовик прошел по улице Герцена, колыхнув старые стены института. Плоская стеклянная чашечка с пинцетами звякнула на столе. Профессор побледнел и занес руки над микроскопом так, словно мать над дитятей, которому угрожает опасность. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы Персиков двинул винт, о нет, он боялся уже, чтобы какая-нибудь посторонняя сила не вытолкнула из поля зрения того, что он увидал.

Было полное белое утро с золотой полосой, перерезавшей кремовое крыльцо института, когда профессор покинул микроскоп и подошел на онемевших ногах к окну. Он дрожащими пальцами нажал кнопку, и черные глухие шторы закрыли утро, и в кабинете ожила мудрая ученая ночь. Желтый и вдохновенный Персиков растопырил ноги и заговорил, уставившись в паркет слезящимися глазами:

– Но как же это так? Ведь это же чудовищно!.. Это чудовищно, господа, – повторил он, обращаясь к жабам в террарии, но жабы спали и ничего ему не ответили.

Он помолчал, потом подошел к выключателю, поднял шторы, потушил все огни и заглянул в микроскоп. Лицо его стало напряженным, он сдвинул кустоватые желтые брови.

– Угу, угу, – пробурчал он, – пропал. Понимаю. По-о-нимаю, – протянул он, сумасшедше и вдохновенно глядя на погасший шар над головой, – это просто.

И он вновь опустил шипящие шторы и вновь зажег шар. Заглянул в микроскоп, радостно и как бы хищно осклабился.

– Я его поймаю, – торжественно и важно сказал он, поднимая палец кверху, – поймаю. Может быть, и от солнца.

Опять шторы взвились. Солнце теперь было налицо. Вот оно залило стены института и косяком легло на торцах Герцена. Профессор смотрел в окно, соображая, где будет солнце днем. Он то отходил, то приближался, легонько пританцовывая, и наконец животом лег на подоконник.

Приступил к важной и таинственной работе. Стеклянным колпаком накрыл микроскоп. На синеватом пламени горелки расплавил кусок сургуча и края колокола припечатал к столу, а на сургучных пятнах оттиснул свой большой палец. Газ потушил, вышел и дверь кабинета запер на английский замок.

Полусвет был в коридорах института. Профессор добрался до комнаты Панкрата и долго и безуспешно стучал в нее. Наконец за дверью послышалось урчанье как бы цепного пса, харканье и мычанье, и Панкрат в полосатых подштанниках, с завязками на щиколотках предстал в светлом пятне. Глаза его дико уставились на ученого, он еще легонько подвывал со сна.

– Панкрат, – сказал профессор, глядя на него поверх очков, – извини, что я тебя разбудил. Вот что, друг, в мой кабинет завтра утром не ходить. Я там работу оставил, которую сдвигать нельзя. Понял?

– У-у-у, по-по-понял, – ответил Панкрат, ничего не поняв. Он пошатывался и рычал.

– Нет, слушай, ты проснись, Панкрат, – молвил зоолог и легонько потыкал Панкрата в ребра, отчего у того на лице получился испуг и некоторая тень осмысленности в глазах. – Кабинет я запер, – продолжал Персиков, – так убирать его не нужно до моего прихода. Понял?

– Слушаю-с, – прохрипел Панкрат.

– Ну вот и прекрасно, ложись спать.

Панкрат повернулся, исчез в двери и тотчас обрушился на постель, а профессор стал одеваться в вестибюле. Он надел серое летнее пальто и мягкую шляпу, затем, вспомнив про картину в микроскопе, уставился на свои калоши и несколько секунд глядел на них, словно видел их впервые. Затем левую надел и на левую хотел надеть правую, но та не полезла.

– Какая чудовищная случайность, что он меня отозвал, – сказал ученый, – иначе я его так бы и не заметил. Но что это сулит?.. Ведь это сулит черт знает что такое!..

Профессор усмехнулся, прищурился на калоши и левую снял, а правую надел.

– Боже мой! Ведь даже нельзя представить себе всех последствий… – Профессор с презрением ткнул левую калошу, которая раздражала его, не желая налезать на правую, и пошел к выходу в одной калоше. Тут же он потерял носовой платок и вышел, хлопнув тяжелою дверью. На крыльце он долго искал в карманах спичек, хлопая себя по бокам, не нашел и тронулся по улице с незажженной папиросой во рту.

Ни одного человека ученый не встретил до самого храма. Там профессор, задрав голову, приковался к золотому шлему. Солнце сладостно лизало его с одной стороны.

– Как же раньше я не видал его, какая случайность?.. Тьфу, дурак, – профессор наклонился и задумался, глядя на разно обутые ноги, – гм… как же быть? К Панкрату вернуться? Нет, его не разбудишь. Бросить ее, подлую, жалко. Придется в руках нести. – Он снял калошу и брезгливо понес ее.

На стареньком автомобиле с Пречистенки выехали трое. Двое пьяненьких и на коленях у них ярко раскрашенная женщина в шелковых шароварах по моде 28-го года.

– Эх, папаша! – крикнула она низким сиповатым голосом. – Что ж ты, другую-то калошку пропил?

– Видно, в «Альказаре» набрался старичок, – завыл левый пьяненький, правый высунулся из автомобиля и прокричал:

– Отец, что, ночная на Волхонке открыта? Мы туда!

Профессор строго посмотрел на них поверх очков, выронил изо рта папиросу и тотчас забыл об их существовании. На Пречистенском бульваре рождалась солнечная прорезь, а шлем Христа начал пылать. Вышло солнце.

Глава 3
Персиков поймал

Дело было вот в чем. Когда профессор приблизил свой гениальный глаз к окуляру, он впервые в жизни обратил внимание на то, что в разноцветном завитке особенно ярко и жирно выделялся один луч. Луч этот был ярко-красного цвета и из завитка выпадал, как маленькое острие, ну, скажем, с иголку, что ли.

Просто уж такое несчастье, что на несколько секунд луч этот приковал наметанный глаз виртуоза.

В нем, в луче, профессор разглядел то, что было в тысячу раз значительнее и важнее самого луча, непрочного дитяти, случайно родившегося при движении зеркала и объектива микроскопа. Благодаря тому, что ассистент отозвал профессора, амебы пролежали полтора часа под действием этого луча, и получилось вот что: в то время как в диске вне луча зернистые амебы лежали вяло и беспомощно, в том месте, где пролегал красный заостренный меч, происходили странные явления. В красной полосочке кипела жизнь. Серенькие амебы, выпуская ложноножки, тянулись изо всех сил в красную полосу и в ней (словно волшебным образом) оживали. Какая-то сила вдохнула в них дух жизни. Они лезли стаей и боролись друг с другом за место в луче. В нем шло бешеное, другого слова не подобрать, размножение. Ломая и опрокидывая все законы, известные Персикову, как свои пять пальцев, они почковались на его глазах с молниеносной быстротой. Они разваливались на части в луче, и каждая из частей в течение двух секунд становилась новым и свежим организмом. Эти организмы в несколько мгновений достигали роста и зрелости лишь затем, чтобы в свою очередь тотчас же дать новое поколение. В красной полосе, а потом и во всем диске стало тесно и началась неизбежная борьба. Вновь рожденные яростно набрасывались друг на друга и рвали в клочья и глотали. Среди рожденных валялись трупы погибших в борьбе за существование. Побеждали лучшие и сильные. И эти лучшие были ужасны. Во-первых, они объемом приблизительно в два раза превышали обыкновенных амеб, а во-вторых, отличались какою-то особенной злобой и резвостью. Движения их были стремительны, их ложноножки гораздо длиннее нормальных, и работали они ими, без преувеличения, как спруты щупальцами.

Во второй вечер профессор, осунувшийся и побледневший без пищи, взвинчивая себя лишь толстыми самокрутками, изучал новое поколение амеб, а в третий день он перешел к первоисточнику, т. е. к красному лучу.

Газ тихонько шипел в горелке, опять по улице шаркало движение, и профессор, отравленный сотой папиросою, полузакрыв глаза, откинулся на спинку винтового кресла.

– Да, теперь все ясно. Их оживил луч. Это новый, не исследованный никем, никем не обнаруженный луч. Первое, что придется выяснить, это – получается ли он только от электричества или также и от солнца, – бормотал Персиков самому себе.

И в течение еще одной ночи это выяснилось. В три микроскопа Персиков поймал три луча, от солнца ничего не поймал и выразился так:

– Надо полагать, что в спектре солнца его нет… гм… ну, одним словом, надо полагать, что добыть его можно только от электрического света. – Он любовно поглядел на матовый шар вверху, вдохновенно подумал и пригласил к себе в кабинет Иванова. Он все ему рассказал и показал амеб.

Приват-доцент Иванов был поражен, совершенно раздавлен: как же такая простая вещь, как эта тоненькая стрела, не была замечена раньше, черт возьми! Да кем угодно, и хотя бы им, Ивановым, и действительно это чудовищно! Вы только посмотрите…

– Вы посмотрите, Владимир Ипатьич, – говорил Иванов, в ужасе прилипая глазом к окуляру, – что делается?!. Они растут на моих глазах… Гляньте, гляньте…

– Я их наблюдаю уже третий день, – вдохновенно ответил Персиков.

Затем произошел между двумя учеными разговор, смысл которого сводился к следующему: приват-доцент Иванов берется соорудить при помощи линз и зеркал камеру, в которой можно будет получить этот луч в увеличенном виде и вне микроскопа. Иванов надеется, даже совершенно уверен, что это чрезвычайно просто. Луч он получит, Владимир Ипатьич может в этом не сомневаться. Тут произошла маленькая заминка.

– Я, Петр Степанович, когда опубликую работу, напишу, что камеры сооружены вами, – вставил Персиков, чувствуя, что заминочку надо разрешить.

– О, это не важно… Впрочем, конечно…

И заминочка тотчас разрешилась. С этого времени луч поглотил и Иванова. В то время как Персиков, худея и истощаясь, просиживал дни и половину ночей за микроскопом, Иванов возился в сверкающем от ламп физическом кабинете, комбинируя линзы и зеркала. Помогал ему механик.

Из Германии, после запроса через Комиссариат просвещения, Персикову прислали три посылки, содержащие в себе зеркала, двояковыпуклые, двояковогнутые и даже какие-то выпукло-вогнутые шлифованные стекла. Кончилось все это тем, что Иванов соорудил камеру и в нее действительно уловил красный луч. И, надо отдать справедливость, уловил мастерски: луч вышел жирный, сантиметра 4 в поперечнике, острый и сильный.

1 июня камеру установили в кабинете Персикова, и он жадно начал опыты с икрой лягушек, освещенной лучом. Опыты эти дали потрясающие результаты. В течение двух суток из икринок вылупились тысячи головастиков. Но этого мало, в течение одних суток головастики выросли необычайно в лягушек, и до того злых и прожорливых, что половина их тут же была перелопана другой половиной. Зато оставшиеся в живых начали вне всяких сроков метать икру и в два дня уже без всякого луча вывели новое поколение, и при этом совершенно бесчисленное. В кабинете ученого началось черт знает что: головастики расползались из кабинета по всему институту, в террариях и просто на полу, во всех закоулках завывали зычные хоры, как на болоте. Панкрат, и так боявшийся Персикова, как огня, теперь испытывал по отношению к нему одно чувство: мертвенный ужас. Через неделю и сам ученый почувствовал, что он шалеет. Институт наполнился запахом эфира и цианистого калия, которым чуть-чуть не отравился Панкрат, не вовремя снявший маску. Разросшееся болотное поколение наконец удалось перебить ядами, кабинеты проветрить.

Иванову Персиков сказал так:

– Вы знаете, Петр Степанович, действие луча на дейтероплазму и вообще на яйцеклетку изумительно.

Иванов, холодный и сдержанный джентльмен, перебил профессора необычным тоном:

– Владимир Ипатьич, что же вы толкуете о мелких деталях, о дейтероплазме. Будем говорить прямо: вы открыли что-то неслыханное, – видимо, с большой потугой, но все же Иванов выдавил из себя слова: – профессор Персиков, вы открыли луч жизни!

Слабая краска показалась на бледных, небритых скулах Персикова.

– Ну-ну-ну, – пробормотал он.

– Вы, – продолжал Иванов, – вы приобретете такое имя… У меня кружится голова. Вы понимаете, – продолжал он страстно, – Владимир Ипатьич, герои Уэльса по сравнению с вами просто вздор… А я-то думал, что это сказки… Вы помните его «Пищу богов»?

– Ах, это роман, – ответил Персиков.

– Ну да, господи, известный же!..

– Я забыл его, – ответил Персиков, – помню, читал, но забыл.

– Как же вы не помните, да вы гляньте, – Иванов за ножку поднял со стеклянного стола невероятных размеров мертвую лягушку с распухшим брюхом. На морде ее даже после смерти было злобное выражение, – ведь это же чудовищно!

Действие проис-ходит в СССР летом 1928 г. Владимир Ипатьевич Персиков, профессор зоологии IV государ-ствен-ного универ-си-тета и директор Москов-ского зооин-сти-тута, совер-шенно неожи-данно для себя делает научное открытие огромной важности: в окуляре микро-скопа при случайном движении зеркала и объек-тива он видит необык-но-венный луч — «луч жизни», как назы-вает его впослед-ствии асси-стент профес-сора приват-доцент Петр Степа-нович Иванов. Под воздей-ствием этого луча обычные амебы ведут себя стран-нейшим образом: идет бешеное, опро-ки-ды-ва-ющее все есте-ствен-но-на-учные законы размно-жение; вновь рожденные амебы яростно набра-сы-ва-ются друг на друга, рвут в клочья и глотают; побеж-дают лучшие и силь-нейшие, и эти лучшие ужасны: в два раза превы-шают разме-рами обычные экзем-пляры и, кроме того, отли-ча-ются какой-то особенной злобой и резво-стью.

При помощи системы линз и зеркал приват-доцент Иванов соору-жает несколько камер, в которых в увели-ченном виде вне микро-скопа полу-чает такой же, но более мощный луч, и ученые ставят опыты с икрой лягушек. В течение двух суток из икринок вылуп-ли-ва-ются тысячи голо-ва-стиков, за сутки вырас-та-ющих в таких злых и прожор-ливых лягушек, что одна поло-вина тут же пожи-рает другую, а остав-шиеся в живых за два дня безо всякого луча выводят новое, совер-шенно бесчис-ленное потом-ство. Слухи об опытах профес-сора Перси-кова проса-чи-ва-ются в печать.

В это же время в стране начи-на-ется странная, не известная науке куриная болезнь: зара-зив-шись этой болезнью, курица в течение нескольких часов поги-бает. Профессор Персиков входит в состав чрез-вы-чайной комиссии по борьбе с куриной чумой. Тем не менее через две недели на терри-тории Совет-ского Союза выми-рают все куры до одной.

В каби-нете профес-сора Перси-кова появ-ля-ется Алек-сандр Семе-нович Рокк, только что назна-ченный заве-ду-ющим пока-за-тельным совхозом «Красный луч», с «бумагой из Кремля», в которой профес-сору пред-ла-га-ется предо-ста-вить скон-стру-и-ро-ванные им камеры в распо-ря-жение Рокка «для поднятия куро-вод-ства в стране». Профессор предо-сте-ре-гает Рокка, говоря, что свой-ства луча еще недо-ста-точно хорошо изучены, однако Рокк совер-шенно уверен, что все будет в порядке и он быстро выведет прекрасных цыплят. Люди Рокка увозят три большие камеры, оставив профес-сору его первую, маленькую камеру.

Профессор Персиков для своих опытов выпи-сы-вает из-за границы яйца тропи-че-ских животных — анаконд, питонов, стра-усов, кроко-дилов. В то же время Рокк для возрож-дения куро-вод-ства также из-за границы выпи-сы-вает куриные яйца. И проис-ходит ужасное: заказы оказы-ва-ются пере-пу-тан-ными, и в смолен-ский совхоз приходит посылка со змеи-ными, кроко-ди-льими и стра-у-си-ными яйцами. Ни о чем не подо-зре-ва-ющий Рокк поме-щает необык-но-венно крупные и какие-то странные на вид яйца в камеры, и тут же в окрест-но-стях совхоза умол-кают все лягушки, снима-ются с места и улетают прочь все птицы, включая воро-бьев, а в соседней деревне начи-нают тоск-ливо выть собаки. Через несколько дней из яиц начи-нают вылуп-ли-ваться кроко-дилы и змеи. Одна из змей, выросшая к вечеру до неве-ро-ятных размеров, напа-дает на жену Рокка Маню, которая стано-вится первой жертвой этого чудо-вищ-ного недо-ра-зу-мения. Мгно-венно посе-девший Рокк, на глазах кото-рого произошло это несча-стье, явив-шись в управ-ление ГПУ, расска-зы-вает о чудо-вищном проис-ше-ствии в совхозе, однако сотруд-ники ГПУ считают его рассказ плодом галлю-ци-нации. Однако, приехав в совхоз, они с ужасом видят огромное коли-че-ство гигант-ских змей, а также кроко-дилов и стра-усов. Оба упол-но-мо-ченных ГПУ поги-бают.

В стране проис-ходят ужасные события: артил-лерия обстре-ли-вает можай-ский лес, громя залежи кроко-ди-льих яиц, в окрест-но-стях Можайска идут бои со стра-у-со-выми стаями, огромные полчища пресмы-ка-ю-щихся с запада, юго-запада и с юга прибли-жа-ются к Москве. Чело-ве-че-ские жертвы неис-чис-лимы. Начи-на-ется эваку-ация насе-ления из Москвы, город полон беженцев из Смолен-ской губернии, в столице вводится военное поло-жение. Бедный профессор Персиков поги-бает от рук разъ-яренной толпы, счита-ющей его винов-ником всех обру-шив-шихся на страну несча-стий.

В ночь с 19 на 20 августа неожи-данный и неслы-ханный мороз, достигнув −18 градусов, держится двое суток и спасает столицу от ужас-ного наше-ствия. Леса, поля, болота зава-лены разно-цвет-ными яйцами, покры-тыми странным рисунком, но уже совер-шенно безвред-ными: мороз убил заро-дышей. На необо-зримых простран-ствах земли гниют бесчис-ленные трупы кроко-дилов, змей, стра-усов неве-ро-ятных размеров. Однако к весне 1929 г. армия приводит все в порядок, леса и поля расчи-щает, а трупы сжигает.

О необык-но-венном луче и ката-строфе долго еще говорит и пишет весь мир, тем не менее волшебный луч полу-чить вновь уже никому не удается, не исключая и приват-доцента Иванова.

Год написания:

1925

Время прочтения:

Описание произведения:

Повесть Роковые яйца была написана в 1925 году Михаилом Булгаковым . Писатель Максим Горький дал такую оценку повести - "остроумно и ловко". Однако так считали не все. Когда повесть Роковые яйца была опубликована, некоторые критики и писатели восторгались произведением, другие же отправляли политические обвинения в адрес Булгакова.

В повести Роковые яйца Булгаков затрагивает очень важные вопросы, например, нравственную ответственность ученого. В отношении к этой проблеме Булгаков близок к Федору Достоевскому , который полагал, что человек должен нести ответственность и за свои действия, и даже за свои мысли.

Ниже вы найдете краткое содержание повести Роковые яйца.

Действие происходит в СССР летом 1928 г. Владимир Ипатьевич Персиков, профессор зоологии IV государственного университета и директор Московского зооинститута, совершенно неожиданно для себя делает научное открытие огромной важности: в окуляре микроскопа при случайном движении зеркала и объектива он видит необыкновенный луч - «луч жизни», как называет его впоследствии ассистент профессора приват-доцент Петр Степанович Иванов. Под воздействием этого луча обычные амёбы ведут себя страннейшим образом: идёт бешеное, опрокидывающее все естественнонаучные законы размножение; вновь рождённые амёбы яростно набрасываются друг на друга, рвут в клочья и глотают; побеждают лучшие и сильнейшие, и эти лучшие ужасны: в два раза превышают размерами обычные экземпляры и, кроме того, отличаются какой-то особенной злобой и резвостью.

При помощи системы линз и зеркал приват-доцент Иванов сооружает несколько камер, в которых в увеличенном виде вне микроскопа получает такой же, но более мощный луч, и учёные ставят опыты с икрой лягушек. В течение двух суток из икринок вылупливаются тысячи головастиков, за сутки вырастающих в таких злых и прожорливых лягушек, что одна половина тут же пожирает другую, а оставшиеся в живых за два дня безо всякого луча выводят новое, совершенно бесчисленное потомство. Слухи об опытах профессора Персикова просачиваются в печать.

В это же время в стране начинается странная, не известная науке куриная болезнь: заразившись этой болезнью, курица в течение нескольких часов погибает. Профессор Персиков входит в состав чрезвычайной комиссии по борьбе с куриной чумой. Тем не менее через две недели на территории Советского Союза вымирают все куры до одной.

В кабинете профессора Персикова появляется Александр Семенович Рокк, только что назначенный заведующим показательным совхозом «Красный луч», с «бумагой из Кремля», в которой профессору предлагается предоставить сконструированные им камеры в распоряжение Рокка «для поднятия куроводства в стране». Профессор предостерегает Рокка, говоря, что свойства луча ещё недостаточно хорошо изучены, однако Рокк совершенно уверен, что все будет в порядке и он быстро выведет прекрасных цыплят. Люди Рокка увозят три большие камеры, оставив профессору его первую, маленькую камеру.

Профессор Персиков для своих опытов выписывает из-за границы яйца тропических животных - анаконд, питонов, страусов, крокодилов. В то же время Рокк для возрождения куроводства также из-за границы выписывает куриные яйца. И происходит ужасное: заказы оказываются перепутанными, и в смоленский совхоз приходит посылка со змеиными, крокодильими и страусиными яйцами. Ни о чем не подозревающий Рокк помещает необыкновенно крупные и какие-то странные на вид яйца в камеры, и тут же в окрестностях совхоза умолкают все лягушки, снимаются с места и улетают прочь все птицы, включая воробьёв, а в соседней деревне начинают тоскливо выть собаки. Через несколько дней из яиц начинают вылупливаться крокодилы и змеи. Одна из змей, выросшая к вечеру до невероятных размеров, нападает на жену Рокка Маню, которая становится первой жертвой этого чудовищного недоразумения. Мгновенно поседевший Рокк, на глазах которого произошло это несчастье, явившись в управление ГПУ, рассказывает о чудовищном происшествии в совхозе, однако сотрудники ГПУ считают его рассказ плодом галлюцинации. Однако, приехав в совхоз, они с ужасом видят огромное количество гигантских змей, а также крокодилов и страусов. Оба уполномоченных ГПУ погибают.

В стране происходят ужасные события: артиллерия обстреливает можайский лес, громя залежи крокодильих яиц, в окрестностях Можайска идут бои со страусовыми стаями, огромные полчища пресмыкающихся с запада, юго-запада и с юга приближаются к Москве. Человеческие жертвы неисчислимы. Начинается эвакуация населения из Москвы, город полон беженцев из Смоленской губернии, в столице вводится военное положение. Бедный профессор Персиков погибает от рук разъярённой толпы, считающей его виновником всех обрушившихся на страну несчастий.

В ночь с 19 на 20 августа неожиданный и неслыханный мороз, достигнув −18 градусов, держится двое суток и спасает столицу от ужасного нашествия. Леса, поля, болота завалены разноцветными яйцами, покрытыми странным рисунком, но уже совершенно безвредными: мороз убил зародышей. На необозримых пространствах земли гниют бесчисленные трупы крокодилов, змей, страусов невероятных размеров. Однако к весне 1929 г. армия приводит все в порядок, леса и поля расчищает, а трупы сжигает.

О необыкновенном луче и катастрофе долго ещё говорит и пишет весь мир, тем не менее волшебный луч получить вновь уже никому не удаётся, не исключая и приват-доцента Иванова.

Вы прочитали краткое содержание повести Роковые яйца. Предлагаем вам посетить раздел Краткие содержания , чтобы ознакомиться с другими изложениями популярных писателей.

Действие повести происходит летом 1928 года в СССР. Профессор зоологии IV государственного университета и директор Московского зоологического института Персиков Владимир Ипатьевич неожиданно делает очень важное научное открытие. При произвольном движении зеркала и объектива в окуляре микроскопа случайно возникает необычный луч (ассистент профессора Иванов Петр Степанович назовет его позже «луч жизни»). Под воздействием луча простейшие организмы амебы ведут себя очень странно: они неестественно быстро размножаются, рвут и глотают своих собратьев, а выжившие вырастают огромных размеров и отличаются особой активностью и злобой.

Персиков со своим ассистентом Ивановым продолжили опыты уже вне микроскопа, соорудив несколько камер, в которых получался более мощный луч.

Подопытные лягушки вели себя также агрессивно, пожирая друг друга и активно размножаясь. Новость о сенсационном открытии профессора просочилась в печать.

В это же время в СССР началась эпидемия куриной чумы. От неизвестной болезни за две недели на территории страны вымерли все куры.

В кабинет к Персикову приходит Рокк Александр Семенович, заведующий показательным совхозом «Красный луч». Он имеет при себе «бумагу из Кремля», в которой профессору рекомендуют предоставить свои разработки для поднятия сельского хозяйства (в частности, куроводства) в стране. Персиков предупреждает, что свойства луча изучены недостаточно, но Рокк уверен, что все получится. Его люди увозят большие камеры профессора, оставив ему только первоначальный вариант изобретения.

Для дальнейших опытов Персиков выписывает из-за границы некоторое количество яиц тропических животных – крокодилов, питонов, анаконд.

А Рокк в это время тоже выписывает из-за границы яйца, только они куриные. Их заказы перепутали. В совхоз пришла посылка с яйцами тропических животных. В окрестностях исчезли все птицы и жалобно завыли собаки. А через некоторое время из яиц начали вылупливаться змеи и крокодилы. Одна огромная змея напала на жену Рокка Маню. Это была лишь первая из многочисленных человеческих жертв... Сначала в управлении ГПУ Рокку не поверили, но вскоре по всей стране начали происходить ужасные события. Огромное количество пресмыкающихся приближается к Москве. Профессор Персиков погиб от рук толпы, которая обвинила его в случившемся. В столице объявили военное положение, и началась эвакуация населения.

Неожиданно в августе ударил мороз, достигнув отметки – 18, он держался двое суток. Армия пресмыкающихся погибла, и люди были спасены.

О катастрофе еще долго говорят во всем мире, но создать волшебный луч больше никому не удается, даже приват-доценту Иванову.

Пересказ для Вас подготовила nadezhda84