Ленька пантелеев автор. Алексей пантелеев - ленька пантелеев
Лёнька Пантелеев (бандит)
Лёнька Пантелеев (настоящее имя - Леонид Иванович Пантёлкин). Родился в 1902 году в Тихвине Новгородской губернии - убит 13 февраля 1923 года в Петрограде. Знаменитый петроградский налётчик.
Леонид Пантёлкин, ставший широко известным как Лёнька Пантелеев, родился в 1902 году в городе Тихвин Новгородской губернии.
В родном городе закончил начальную школу, получил начальное образование. После окончания школы был принят на профессиональные курсы, где получил престижную по тем временам профессию печатника-наборщика, работал в типографии газеты «Копейка».
В 1919 году Пантёлкин добровольно вступил в Красную Армию, направлен в составе одной из частей на Нарвский фронт, где принимал участие в боях с войсками генерала Юденича и частями Эстонской армии. Имея незаурядные организаторские способности и задатки лидера, без специального образования дослужился до должности командира пулемётного взвода. По окончании Гражданской войны попал под демобилизацию и в числе тысяч красноармейцев в 1921 году был уволен в запас.
Работая в Петроградской ЧК, участвовал в подавлении крестьянских восстаний на Полтавщине в 1920-1922 годах.
11 июля 1921 года Л. И. Пантёлкин был принят на должность следователя в военно-контрольную часть дорожно-транспортной Чрезвычайной комиссии объединённых Северо-Западных железных дорог. Вскоре после этого, 15 октября 1921 года, назначен на должность агента-контролёра в отдел дорожно-транспортную чрезвычайную комиссию (ДТЧК) в Пскове.
В период службы в ВЧК Пантёлкин стоял на радикальных позициях партийцев-леваков и отрицательно относился к новой экономической политике, что не приветствовалось тогда, с учетом смены курса правительства по отношению к частному предпринимательству.
Согласно архивной справке ОГПУ СССР, в январе 1922 года Л. И. Пантёлкин был уволен из органов ВЧК «по сокращению штатов». Согласно той же справке, номер приказа и конкретная дата увольнения в материалах личного дела отсутствуют.
В 1925 году в журнале «Суд идёт» Сергей Кондратьев, начальник 1-й бригады ленинградского уголовного розыска, занимавшейся борьбой с бандитизмом, напишет, что Пантелеев «на одном из обысков занялся грабежом». Поэтому и выгнали из ВЧК. Время было трудное, суровое, а Псков фактически являлся пограничным городом, поэтому уволили без указания настоящей причины.
Лёнька Пантелеев. Налётчик №1
Налетчик Лёнька Пантелеев
В какой именно период Леонид Пантёлкин взял себе псевдоним "Лёнька Пантелеев" - достоверно не известно.
В начале 1922 года Пантелеев обосновался в Петрограде, где собрал банду в которую вошли: Леонид Басс-сослуживец Пантелеева по Псковской ВЧК, Варшулевич, бывший во время гражданской войны комиссаром батальона, член РКП(б) Гавриков и профессиональные уголовники Александр Рейнтоп (кличка "Сашка-пан") и Михаил Лисенков (кличка "Мишка-Корявый"). Примерно в то же время банда совершила ряд разбоев в городе Петроград и его окрестностях.
Первой серьезной акцией группы Пантелеева стал налет на квартиру известного петроградского меховщика Богачева. 4 марта 1922 года, в четыре часа дня, когда хозяев не было дома, три налетчика с револьверами в руках ворвались в квартиру, связали прислугу. Взломав шкафы и ящики, бандиты забрали находившиеся в доме ценности и спокойно вышли через черный ход. Ровно через две недели банда Пантелеева ограбила квартиру доктора Грилихеса, занимавшегося частной практикой. Почерк налетчиков был тот же - средь бела дня они под видом пациентов проникли в квартиру, ограбили ее владельца и скрылись.
Первое дело банды Пантелеева журнал «Суд идет» от 1925 года описывал так: «Начал "работу" Ленька Пантелеев со своей шайкой с вооруженного налета на квартиру богатого ленинградского меховщика Богачева в дом № 39 по улице Плеханова (Казанской).
Примерно в четыре часа дня 4 марта 1922 г. в квартиру Богачева постучали. К двери подошла прислуга, Бронислава Протас, и спросила:
– Кто там?
Ей ответили вопросом:
– Дома ли мадам с Симой и где Эмилия?
Протас ответила, что Богачевой нет дома, а Эмилия болеет. Затем она спросила:
– Кто это там, не Ваня ли?.. (Знакомый Эмилии.)
Бронислава отперла дверь.
В квартиру вошли двое неизвестных и сразу же обратились к дочери Богачевой с возгласом:
– Ах, Симочка!
В это же самое время они наставили револьверы на трех женщин и, загнав их в последнюю комнату, связали.
Один из незнакомцев, в военной шинели, руководивший налетом, приставив пистолет к виску Протас потребовал показать, где хранятся ценности и дорогие вещи.
– Если ты не скажешь, я прострелю тебе, как цыпленку, голову, – пригрозил бандит.
Но Протас ответила, что не знает, где находятся „господские” ценности. Тогда грабитель в военной шинели сказал:
– Мы и без тебя все, что нам надо, найдем.
Взломав хорошо заточенным стилетом шкафы, налетчики забрали меховые и ценные вещи и, положив их в корзину, взятую из кухни, вынесли ее с парадного входа.
Налетчиком в серой шинели был Ленька Пантелеев. Этот налет был у него первым.
26 июня он совершил налет на квартиру доктора Левина в доме № 29 по Большому проспекту Петроградской стороны. Переодевшись в матроса, он попросил доктора о помощи, и когда тот его принял, то в кабинет зашли еще два матроса – подельники Леньки.
9 июля Ленька с подельниками «взяли» квартиру Аникиева в доме № 18 по Чернышеву переулку (нынче улица Ломоносова). В этот раз они представились чекистами и даже предъявили ордер на обыск. Спустя несколько дней прием с обыском Пантелеев повторил на квартире владелицы трактира Ищенс в Толмазовом переулке (нынче переулок Крылова).
Налёты Пантелеева отличались тщательной подготовкой, а также некоторой театральностью и бравадой. Оружие Пантелеев и его люди применяли крайне редко.
Весной 1922 года о банде Пантелеева заговорил весь Петроград. Дело в том, что совершая налеты, Ленька сначала стрелял в воздух, а затем обязательно называл свое имя. Коронной фразой была следующая: "Граждане! Спокойно, это налет. Я Ленька Пантееев, прошу сдать деньги и ценности. В случае сопротивления стреляю без предупреждения!" .
Это был психологический ход – бандиты создавали себе «авторитет», а заодно подавляли волю своих жертв, их способность к сопротивлению.
4 сентября 1922 года Пантелеев был арестован после перестрелки в обувном магазине Кожтреста, в ходе которой погиб начальник 3-го отделения Петроградской милиции Павел Барзай, который полгода искал Пантелеева.
В тюрьме «Кресты» Пантелеева заключили в камеру № 196, Лисенков в камеру № 195, Рейнтоп – в камеру № 191, а Гавриков – в камеру № 185. Все эти камеры располагались в 4-й галерее.
Но в ночь с 10 на 11 ноября 1922 г., воспользовавшись помощью надзирателя, вся эта дружная компания сбежала. Это, кстати, был первый удачный побег из «Крестов». Перепрыгнув через забор тюрьмы, налетчики разошлись: Пантелеев и Гавриков пошли к Неве по направлению к Николаевскому мосту, а Лисенков и Рейнтоп направились к Марсову полю.
Далее Пантелеев с несколькими сообщниками начал новую серию вооружённых разбоев. От первой серии эта отличалась тем, что Пантелеев стал иногда убивать своих жертв. К ликвидации банды были привлечены не только уголовный розыск, но и органы ГПУ.
Ликвидация Лёньки Пантелеева
Ночью на 13 февраля 1923 года Пантелеев со своим напарником Лисенковым (Мишка-Корявый) пришли в квартиру к проститутке Мицкевич в надежде хорошенько отдохнуть. Чекист Иван Бусько в упор выстрелил в голову Пантелеева. Тот замертво упал на пол, а Лисенков попытался бежать. Его ранили в шею. На свободе оставался только Сашка-Пан (Рейнтоп). Его задержали у друга.
Иван Бусько - чекист, застреливший Лёньку Пантелеева
Один из оперативников сел за стол и стал писать протокол осмотра места прошествия и акт опознания трупа: "1923 года февраля месяца 13 дня. Мы, нижеподписавшиеся сотрудники УР, прибыв в дом №38 кв.21 по Можайской улице, на месте происшествия осмотрели труп убитого в засаде, по всем имеющимся приметам установили... Рост покойника примерно 176 см, волосы крашеные, шея толстая. С левой стороны, выше глаза на голове трупа шрам, закрывающий проход пули. Очертания лица ясно доказывают оригинал фотографического снимка известного бандита-рецидивиста Леонида Пантелеева. ...В карманах трупа найдено: браунинг испанский и маузер, черный новый бумажник, в нем 2600 руб., документы на имя Иванова: трудовая книжка и удостоверение личности, две цепочки желтого металла, медаль с надписью "За усердие", браслет желтого металла, перстень с двумя белыми и одним красным камнем, кольцо с дамским портретом, кольцо желтого металла с голубым камнем". Несмотря на объявление в газетах о том, что знаменитый Лёнька Пантелеев убит, население не сразу поверило этому. Страх перед знаменитым налётчиком был так велик, что подавляющее большинство петроградцев было уверено - Пантелеев жив и ещё себя покажет. Чтобы развеять слухи о неуловимости Пантелеева, его труп по распоряжению властей был выставлен для всеобщего обозрения в городском морге, где его смогли увидеть тысячи человек.
Родными и близкими покойного труп так и не был опознан. В то же время в Петрограде продолжались налёты и разбои от имени Леньки Пантелеева.
Рост Лёньки Пантелеева: 176 сантиметров.
Личная жизнь Лёньки Пантелеева:
Официально женат налетчик не был, но своей гражданской женой считал некую Любовь Круглову.
Лёнька Пантелеев в масскультуре:
Образ Леньки Пантелеева широко распространен в массовой культуре.
Лёньке Пантелееву посвящена поэма Е. Полонской «В петле» (1923).
Пантелееву посвящены рассказ Льва Шейнина и 3-я серия многосерийного телефильма «Рождённая революцией» . В обоих произведениях, с учётом их художественного характера и идеологической цензуры, образ Пантелеева весьма далёк от реальности. В рассказе Шейнина описывается романтическая привязанность бандита к ограбленной женщине, при этом Лёньку не убивают при задержании, а приговаривают судом к смертной казни, в фильме «Рождённая революцией» Пантелееву приписывается ещё дореволюционное уголовное прошлое, о его службе в ВЧК умалчивается (в отличие от книги, по которой снят фильм).
Лёнька Пантелеев - кадр из фильма "Рожденная революцией"
В 2006 году жизнь и «подвиги» Лёньки Пантелеева нашли своё отражение в многосерийном телефильме «Жизнь и смерть Лёньки Пантелеева» , в котором роль налетчика исполнил актер .
О деле Пантелеева были сняты два документальных фильма (из циклов «Красная полоса» и «Следствие вели...». В последнем была показана заспиртованная голова Пантелеева, сохранившаяся до наших дней в одной из лабораторий на юридическом факультете Санкт-Петербургского госуниверситета.
Истории Пантелеева посвящена основанная на документах повесть М. Токарева «Лёнька Пантелеев - сыщиков гроза».
Пантелеев - один из главных героев четвёртой трилогии эпопеи Андрея Валентинова «Око силы». Сам Валентинов придерживается версии деятельности Пантелеева как спецоперации ГПУ.
В криминальной среде Лёнька Пантелеев до сих пор пользуется славой неуловимого, лихого налётчика. Ему посвящена не одна песня в жанре «русского шансона». Самые известные - в исполнении Вики Цыгановой (Слова: В. Цыганов, музыка: Ю. Прялкин) из альбома «Гуляй, анархия» (1991) и в исполнении Анатолия Полотно, из альбома «Привет от Лёньки Пантелеева» (1990), «Лёнька Пантелеев» в исполнении автора Владимира Калусенко из альбома «Бродяга» (2014 год).
В песне Вики Цыгановой высказывается ошибочное мнение, что Лёнька Пантелеев действовал в Москве. Аналогично, в песне Анатолия Полотно речь идёт об Одессе.
Анатолий Полотно - Лёнька Пантелеев
Группа «Bad Balance» записала песню «Лёнька Пантелеев» в альбоме Легенды гангстеров (2007).
В мае 2012 года в Театре Юного Зрителя имени А.Брянцева (Санкт-Петербург) состоялась премьера спектакля «Лёнька Пантелеев. Мюзикл» (16+). Режиссёры - Максим Диденко и Николай Дрейден. Драматург - Константин Фёдоров. Спектакль - лауреат Национальной премии «Музыкальное сердце театра - 2012» в номинации «Лучший спектакль».
Елена Хаецкая (пишет под псевдонимом Елена Толстая) написала книгу «Лёнька Пантелеев».
Часто бывает так, что писатели придумывают своих героев – дают им вымышленные имена и отправляют на поиски невероятных приключений, которых на самом деле никогда не было. Но в этой книге все иначе. Ленька Пантелеев – это псевдоним автора, Алексея Ивановича Еремеева (1908–1987). И все, что написано в этой повести, – правда.
Герой и автор этой книги, Ленька Пантелеев, родился в Петербурге. Он хотел бы жить как обыкновенный человек – любить родителей, ходить в школу, дружить с хорошими детьми. Но ему не повезло – он рос в сложное для страны время. Началась Первая мировая война (1914–1918), потом в Российской империи за один 1917-й год случились две революции, после чего разразилась кровопролитная гражданская война (1918–1922).
В России наступила новая жизнь. Город Санкт-Петербург переименовали, превратили в Петроград, а затем в Ленинград. Вот только жить там стало невозможно. Свирепствовал голод, царила безработица. Люди умирали от холода, потому что топить печи было нечем, гибли от инфекционных болезней, потому что не хватало врачей и лекарств. Многие дети остались без попечения родителей и оказались на улице. Армия оборванных, голодных, нищих детей промышляла мелкими кражами и была постоянной головной болью городских обывателей.
Из этой книги вы узнаете, как Ленька Пантелеев стал беспризорником. Он встретил немало замечательных людей, которые помогли ему выжить и остаться человеком. Ему посчастливилось попасть в число воспитанников Школы-коммуны имени Достоевского (ШКИД).
Как складывалась дальнейшая судьба Леньки и его друзей, рассказывает повесть Леонида Пантелеева и Григория Белых «Республика ШКИД», по которой был снят знаменитый одноименный художественный фильм.
Весь этот зимний день мальчикам сильно не везло. Блуждая по городу и уже возвращаясь домой, они забрели во двор большого, многоэтажного дома на Столярном переулке. Двор был похож на все петроградские дворы того времени – не освещен, засыпан снегом, завален дровами… В немногих окнах тускло горел электрический свет, из форточек то тут, то там торчали согнутые коленом трубы, из труб в темноту убегал скучный сероватый дымок, расцвеченный красными искрами. Было тихо и пусто.
– Пройдем на лестницу, – предложил Ленька, картавя на букве «р».
– А, брось, – сердито поморщился Волков. – Что ты, не видишь разве? Темно же, как у арапа за пазухой.
– А все-таки?..
– Ну все-таки так все-таки. Давай посмотрим.
Они поднялись на самый верх черной лестницы.
Волков не ошибся: поживиться было нечем.
Спускались медленно, искали в темноте холодные перила, натыкались на стены, покрытые толстым слоем инея, чиркали спичками.
– Дьявольщина! – ворчал Волков. – Хамье! Живут, как… я не знаю… как самоеды какие-то. Хоть бы одну лампочку на всю лестницу повесили.
– Гляди-ка! – перебил его Ленька. – А там почему-то горит!..
Когда они поднимались наверх, внизу, как и на всей лестнице, было темно, сейчас же там тускло, как раздутый уголек, помигивала пузатая угольная лампочка.
– Стой, погоди! – шепнул Волков, схватив Леньку за руку и заглядывая через перила вниз.
За простой одностворчатой дверью, каких не бывает в жилых квартирах, слышался шум наливаемой из крана воды. На защелке двери висел, слегка покачиваясь, большой блестящий замок с воткнутым в скважину ключом. Мальчики стояли площадкой выше и, перегнувшись через железные перила, смотрели вниз.
– Лешка! Ей-богу! Пятьсот «лимонов», не меньше! – лихорадочно зашептал Волков. И не успел Ленька сообразить, в чем дело, как товарищ его, сорвавшись с места, перескочил дюжину ступенек, на ходу с грохотом сорвал замок и выбежал во двор. Ленька хотел последовать его примеру, но в это время одностворчатая дверь с шумом распахнулась и оттуда выскочила толстая краснощекая женщина в повязанном треугольником платке. Схватившись руками за место, где за несколько секунд до этого висел замок, и увидев, что замка нет, женщина диким пронзительным голосом заорала:
– Батюшки! Милые мои! Караул!
Позже Ленька нещадно ругал себя за ошибку, которую он сделал. Женщина побежала во двор, а он, вместо того чтобы подняться наверх и притаиться на лестнице, кинулся за ней следом.
Выскочив во двор и чуть не столкнувшись с женщиной, он сделал спокойное и равнодушное лицо и любезным голосом спросил:
– Виноват, мадам. Что случилось?
– Замок? – удивился Ленька. – Украли? Да что вы говорите? Я видел… Честное слово, видел. Его снял какой-то мальчик. Я думал, это ваш мальчик. Правда думал, что ваш. Позвольте, я его поймаю, – услужливо предложил он, пытаясь оттолкнуть женщину и юркнуть к воротам. Женщина уже готова была пропустить его, но вдруг спохватилась, сцапала его за рукав и закричала:
– Нет, брат, стой, погоди! Ты кто? А? Ты откуда? Вместе небось воровали!.. А? Говори! Вместе?!
И, закинув голову, тем же сильным, густым, как пожарная труба, голосом она завопила:
– Кар-раул!
Ленька сделал попытку вырваться.
– Позвольте! – закричал он. – Как вы смеете? Отпустите! Но уже хлопали вокруг форточки и двери, уже бежали с улицы и со двора люди. И чей-то ликующий голос уже кричал:
– Вора поймали!
Ленька понял, что убежать ему не удастся. Толпа окружила его.
– Кто? Где? – шумели вокруг.
– Вот этот?
– Замок сломал.
– В прачечную забрался…
– Много унес? А?
– Какой? Покажите.
– Вот этот шкет? Курносый?
– Ха-ха! Вот они – полюбуйтесь, пожалуйста, – дети революции!
– Бить его!
– Бей вора!
Ленька вобрал голову в плечи, пригнулся. Но никто его не ударил. Толстая женщина, хозяйка замка, крепко держала мальчика за воротник шубейки и гудела над самым его ухом:
– Ты ведь знаешь этого, который замок унес? Знаешь ведь? А? Это товарищ твой? Верно?
– Что вы выдумываете! Ничего подобного! – кричал Ленька.
– Врет! – шумела толпа.
– По глазам видно – врет!
– В милицию его!
– В участок!
– В комендатуру!
– Пожалуйста, пожалуйста. Очень хогошо. Идемте в милицию, – обрадовался Ленька. – Что же вы? Пожалуйста, пойдемте. Там выяснят, вог я или не вог.
Ничего другого ему не оставалось делать. По горькому опыту он знал, что как бы ни было худо в милиции, а все-таки там лучше, надежнее, чем в руках разъяренной толпы.
– Ты лучше сообщника своего укажи, – сказала какая-то женщина. – Тогда мы тебя отпустим.
– Еще чего! – усмехнулся Ленька. – Сообщника! Идемте, ладно…
И хотя за шиворот его все еще держала толстая баба, он первый шагнул по направлению к воротам.
В милицию его вела толпа человек в десять.
Ленька шел спокойно, лицо не выдавало его – на его лице с рождения застыла хмурая мина, а кроме того, в свои четырнадцать лет он пережил столько разных разностей, что особенно волноваться и беспокоиться не видел причин.
«Ладно. Плевать. Как-нибудь выкручусь», – подумал он и, посвистывая, небрежно сунул руки в карманы рваной шубейки.
В кармане он нащупал что-то твердое.
«Нож», – вспомнил он.
Это был длинный и тонкий, как стилет, колбасный нож, которым они с Волковым пользовались вместо отвертки, когда приходилось свинчивать люстры и колпаки на парадных лестницах богатых домов.
Мальчик Леня живет с родителями Иваном Адриановичем и Александрой Сергеевной. Но в семье общий язык не был найден, так что отец ушел из дому. Так и не вернувшись он умер. Семья жила за счет уроков музыки, которые давала мать. В училище Леня знакомится с Волковым, богатым мальчиком. Они сходятся на любви к серьезным книгам. От Стеши он узнает о большевиках, и считает ее шпионкой. В годы революции бывшая нянька пригласила семью в деревню. Сытая жизнь деревни понравилась мальчику. Но он заболел дифтеритом и отправился с мамой к доктору в Ярославль. В городе их застали сражения. Покидая Ярославль мать и мальчика едва не убили бандиты. Поправив здоровье Пантелеевы вернулись в деревню. По маминой работе они переехали в татарский городок. Уехав в Петроград по работе, мать долго не возвращалась. Ленька пошел работать на ферму, но безуспешно. Потом поехал искать мать в Петербург. Там мерз, голодал, поступил в профтехшколу. Странствовал мальчик по России и Украине. Без работы стал воровать. Добравшись до Петрограда он нашел семью. Встретив Волкова, мальчик снова стал красть. Стеша спасла его, устроив в спецшколу.Вывод (мое мнение)
Дети легко поддаются влиянию друзей, компаний. Научив в раннем возрасте выбирать друзей, родители сделают очень многое. Атмосфера любви в семье позволяет детям оставаться дома, не уходя на улицу. Война лишает детства.Ленька Пантелеев
Мрачная личность. – Сова. – Лукулловы лепешки. – Пир за счет Викниксора. – Монашенка в штанах. – Один против всех. – «Темная». – Новенький попадает за решетку. – Примирение. – Когда лавры не дают спать.
Вскоре после пожара Шкидская республика приняла в свое подданство еще одного гражданина.
Этот мрачный человек появился на шкидском горизонте ранним зимним утром. Его не привели, как приводили многих; пришел он сам, постучался в ворота, и дворник Мефтахудын впустил его, узнав, что у этого скуластого, низкорослого и густобрового паренька на руках имеется путевка комиссии по делам несовершеннолетних.
В это время шкидцы под руководством самого Викниксора пилили во дворе дрова. Паренек спросил, кто тут будет Виктор Николаевич, подошел и, смущаясь, протянул Викниксору бумагу.
– А-а-а, Пантелеев?! – усмехнулся Викниксор, мельком заглядывая в путевку. – Я уже слыхал о тебе. Говорят, ты стихи пишешь? Знакомьтесь, ребята, – ваш новый товарищ Алексей Пантелеев. Между прочим, сочинитель, стихи пишет.
Эта рекомендация не произвела на шкидцев большого впечатления. Стихи писали в республике чуть ли не все ее граждане, начиная от самого Викниксора, которому, как известно, завидовал и подражал когда-то Александр Блок. Стихами шкидцев удивить было трудно. Другое дело, если бы новенький умел глотать шпаги, или играть на контрабасе, или хотя бы биография у него была чем-нибудь замечательная. Но шпаг он глотать явно не умел, а насчет биографии, как скоро убедились шкидцы, выудить из новенького что-нибудь было совершенно невозможно.
Это была на редкость застенчивая и неразговорчивая личность. Когда у него спрашивали о чем-нибудь, он отвечал «да» или «нет» или просто мычал что-то и мотал головой.
– За что тебя пригнали? – спросил у него Купец, когда новенький, сменив домашнюю одежду на казенную, мрачный и насупившийся, прохаживался в коридоре.
Пантелеев не ответил, сердито посмотрел на Купца и покраснел, как маленькая девочка.
– За что, я говорю, пригнали в Шкиду? – повторил вопрос Офенбах.
– Пригнали… значит, было за что, – чуть слышно пробормотал новенький. Кроме всего, он еще и картавил: вместо «пригнали» говорил «пгигнали».
Разговорить его было трудно. Да никто и не пытался этим заниматься. Заурядная личность, решили шкидцы. Бесцветный какой-то. Даже туповатый. Удивились слегка, когда после обычной проверки знаний новенького определили сразу в четвертое отделение. Но и в классе, на уроках, он тоже ничем особенным себя не проявил: отвечал кое-как, путался; вызванный к доске, часто долго молчал, краснел, а потом, не глядя на преподавателя, говорил:
– Не помню… забыл.
Только на уроках русского языка он немножко оживлялся. Литературу он знал.
По заведенному в Шкиде порядку первые две недели новички, независимо от их поведения, в отпуск не ходили. Но свидания с родными разрешались. Летом эти свидания происходили во дворе, в остальное время года – в Белом зале. В первое воскресенье новенького никто не навестил. Почти весь день он терпеливо простоял на площадке лестницы у большого окна, выходившего во двор. Видно было, что он очень ждет кого-то. Но к нему не пришли.
В следующее воскресенье на лестницу он уже не пошел, до вечера сидел в классе и читал взятую из библиотеки книгу – рассказы Леонида Андреева.
Вечером, перед ужином, когда уже возвращались отпускники, в класс заглянул дежурный:
– Пантелеев, к тебе!
Пантелеев вскочил, покраснел, уронил книгу и, не сдерживая волнения, выбежал из класса.
В полутемной прихожей, у дверей кухни, стояла печальная заплаканная дамочка в какой-то траурной шляпке и с нею курносенькая девочка лет десяти – одиннадцати. Дежурный, стоявший с ключами у входных дверей, видел, как новенький, оглядываясь и смущаясь, поцеловался с матерью и сестрой и сразу же потащил их в Белый зал. Там он увлек их в самый дальний угол и усадил на скамью. И тут шкидцы, к удивлению своему, обнаружили, что новенький умеет не только говорить, но и смеяться. Два или три раза, слушая мать, он громко и отрывисто захохотал. Но, когда мать и сестра ушли, он снова превратился в угрюмого и нелюдимого парня. Вернувшись в класс, он сел за парту и опять углубился в книгу.
Минуты через две к его парте подошел Воробей, сидевший в пятом разряде и не ходивший поэтому в отпуск.
– Пожрать не найдется, а? – спросил он, с заискивающей улыбкой заглядывая новенькому в лицо.
Пантелеев вынул из парты кусок серого пирога с капустой, отломил половину и протянул Воробью. При этом он ничего не сказал и даже не ответил на улыбку. Это было обидно, и Воробей, приняв подношение, не почувствовал никакой благодарности.
* * *Быть может, новенький так и остался бы незаметной личностью, если бы не одно событие, которое взбудоражило и восстановило против него всю школу.
Почти одновременно с Пантелеевым в Шкиде появилась еще одна особа. Эта особа не числилась в списке воспитанников, не принадлежала она и к сословию халдеев. Это была дряхлая старуха, мать Викниксора, приехавшая к нему, неизвестно откуда и поселившаяся в его директорской квартире. Старуха эта была почти совсем слепа. Наверно, именно поэтому шкидцы, которые каждый в отдельности могли быть и добрыми, и чуткими, и отзывчивыми, а в массе, как это всегда бывает с ребятами, были безжалостны и жестоки, прозвали старуху Совой. Сова была существо безобидное. Она редко появлялась за дверью викниксоровской квартиры. Только два-три раза в день шкидцы видели, как, хватаясь свободной рукой за стену и за косяки дверей, пробирается она с какой-нибудь кастрюлькой или сковородкой на кухню или из кухни. Если в это время поблизости не было Викниксора и других халдеев, какой-нибудь шпингалет из первого отделения, перебегая старухе дорогу, кричал почти над самым ее ухом:
– Сова ползет!.. Дю! Сова!..
Но старуха была еще, по-видимому, и глуховата. Не обращая внимания на эти дикие выкрики, с кроткой улыбкой на сером морщинистом лице, она продолжала свое нелегкое путешествие.
И вот однажды по Шкиде пронесся слух, что Сова жарит на кухне какие-то необыкновенные лепешки. Было это в конце недели, когда все домашние запасы у ребят истощались и аппетит становился зверским. Особенно разыгрался аппетит у щуплого Японца, который не имел родственников в Петрограде и жил на одном казенном пайке и на доброхотных даяниях товарищей.
Пока Сова с помощью кухарки Марты священнодействовала у плиты, шкидцы толпились у дверей кухни и глотали слюни.
– Вот так смак! – раздавались голодные завистливые голоса.
– Ну и лепешечки!
– Шик-маре!
– Ай да Витя! Вкусно питается…
А Японец совсем разошелся. Он забегал на кухню, жадно втягивал ноздрями вкусный запах жареного сдобного теста и, потирая руки, выбегал обратно в коридор.
– Братцы! Не могу! Умру! – заливался он. – На маслице! На сливочном! На натуральненьком!..
Потом снова бежал на кухню, становился за спиной Совы на одно колено, воздымал к небу руки и кричал:
– Викниксор! Лукулл! Завидую тебе! Умру! Полжизни за лепешку.
Ребята смеялись. Японец земно кланялся старухе, которая ничего этого не видела, и продолжал паясничать.
– Августейшая мать! – кричал он. – Порфироносная вдова! Преклоняюсь…
В конце концов Марта выгнала его.
Но Японец уже взвинтил себя и не мог больше сдерживаться. Когда через десять минут Сова появилась в коридоре с блюдом дымящихся лепешек в руках, он первый бесшумно подскочил к ней и так же бесшумно двумя пальцами сдернул с блюда горячую лепешку. Для шкидцев это было сигналом к действию. Следом за Японцем к блюду метнулись Янкель, Цыган, Воробей, а за ними и другие. На всем пути следования старухи – и в коридоре, и на лестнице, и в Белом зале – длинной цепочкой выстроились серые бесшумные тени. Придерживаясь левой рукой за гладкую алебастровую стену, старуха медленно шла по паркету Белого зала, и с каждым ее шагом груда аппетитных лепешек на голубом фаянсовом блюде таяла. Когда Сова открывала дверь в квартиру, на голубом блюде не оставалось ничего, кроме жирных пятен.
А шкидцы уже разбежались по классам.
В четвертом отделении стоял несмолкаемый гогот. Запихивая в рот пятую или шестую лепешку и облизывая жирные пальцы, Японец на потеху товарищам изображал, как Сова входит с пустым блюдом в квартиру и как Викниксор, предвкушая удовольствие плотно позавтракать, плотоядно потирает руки.
– Вот, кушай, пожалуйста, Витенька. Вот сколько я тебе, сыночек, напекла, – шамкал Японец, передразнивая старуху. И, вытягивая свою тощую шею, тараща глаза, изображал испуганного, ошеломленного Викниксора…
Ребята, хватаясь за животы, давились от смеха. У всех блестели и глаза, и губы. Но в этом смехе слышались и тревожные нотки. Все понимали, что проделка не пройдет даром, что за преступлением вот-вот наступит и наказание.
И тут кто-то заметил новичка, который, насупившись, стоял у дверей и без улыбки смотрел на происходящее. У него одного не блестели губы, он один не притронулся к лепешкам Совы. А между тем многие видели его у дверей кухни, когда старуха выходила оттуда.
– А ты чего зевал? – спросил у него Цыган. – Эх ты, раззява! Неужели ни одной лепешки не успел слямзить?!
– А ну вас к чегту, – пробормотал новенький.
– Что?! – подскочил к нему Воробей. – Это через почему же к черту?
– А потому, что это – хамство, – краснея, сказал новенький, и губы у него запрыгали. – Скажите – гегои какие: на стагуху напали!..
В классе наступила тишина.
– Вот как? – мрачно сказал Цыган, подходя к Пантелееву. – А ты иди к Вите – накати.
Пантелеев промолчал.
– А ну, иди – попробуй! – наступал на новичка Цыган.
– Сволочь такая! Легавый! – взвизгнул Воробей, замахиваясь на новенького. Тот схватил его за руку и оттолкнул.
И хотя оттолкнул он не Японца, а Воробья, Японец дико взвизгнул и вскочил на парту.
– Граждане! Внимание! Тихо! – закричал он. – Братцы! Небывалый случай в истории нашей республики! В наших рядах оказалась ангелоподобная личность, монашенка в штанах, пепиньерка из института благородных девиц…
– Идиот, – сквозь зубы сказал Пантелеев. Сказано это было негромко, но Японец услышал. Маленький, вечно красный носик его еще больше покраснел. Несколько секунд Еошка молчал, потом соскочил с парты и быстро подошел к Пантелееву.
– Ты что, друг мой, против класса идешь? Выслужиться хочешь?
– Ребята, – повернулся он к товарищам, – ни у кого не осталось лепешки?..
– У меня есть одна, – сказал запасливый Горбушка, извлекая из кармана скомканную и облепленную табачной трухой лепешку.
– А ну, дай сюда, – сказал Японец, выхватывая лепешку. – Ешь! – протянул он ее Пантелееву.
Новенький отшатнулся и плотно сжал губы.
– Ешь, тебе говорят! – побагровел Еонин и сунул лепешку новенькому в рот.
Пантелеев оттолкнул его руку.
– Уйди лучше, – совсем тихо сказал он и взялся за ручку двери.
– Нет, не смоешься! – еще громче завизжал Японец. – Ребята, вали его!..
Несколько человек накинулись на новенького. Кто-то ударил его под колено, он упал. Цыган и Купец держали его за руки, а Японец, пыхтя и отдуваясь, запихивал новенькому в рот грязную, жирную лепешку. Новенький вывернулся и ударил головой Японца в подбородок.
– Ах, ты драться?! – заверещал Японец.
– Вот сволочь какая!
– Дерется, зануда! А?
– В темную его!
– Даешь темную!..
Пантелеева потащили в дальний угол класса. Неизвестно откуда появилось пальто, которое накинули новенькому на голову. Погасло электричество, и в наступившей тишине удары один за другим посыпались на голову непокорного новичка.
Никто не заметил, как открылась дверь. Ярко вспыхнуло электричество. В дверях, поблескивая пенсне, стоял и грозно смотрел на ребят Викниксор.
– Что здесь происходит? – раздался его раскатистый, но чересчур спокойный бас.
Ребята успели разбежаться, только Пантелеев сидел на полу, у классной доски, потирая кулаком свой курносый нос, из которого тоненьким ручейком струилась кровь, смешиваясь со слезами и с прилипшими к подбородку остатками злополучной лепешки.
– Я спрашиваю: что здесь происходит? – громче повторил Викниксор. Ребята стояли по своим местам и молчали. Взгляд Викниксора остановился на Пантелееве. Тот уже поднялся и, отвернувшись в угол, приводил себя в порядок, облизывая губы, глотая слезы и остатки лепешки. Викниксор оглядел его с головы до ног и как будто что-то понял. Губы его искривила брезгливая усмешка.
– А ну, иди за мной! – приказал он новенькому.
Пантелеев не расслышал, но повернул голову в сторону зава.
– Ты! Ты! Иди за мной, я говорю.
Викниксор кивком головы показал на дверь и вышел. Не глядя на ребят, Пантелеев последовал за ним. Ребята минуту подождали, переглянулись и, не сговариваясь, тоже ринулись из класса.
Через полуотворенную дверь Белого зала они видели, как Викниксор открыл дверь в свою квартиру, пропустил туда новенького, и тотчас высокая белая дверь шумно захлопнулась за ними.
Ребята еще раз переглянулись.
– Ну уж теперь накатит – факт! – вздохнул Воробей.
– Ясно, накатит, – мрачно согласился Горбушка, который и без того болезненно переживал утрату последней лепешки.
– А что ж. Накатит – и будет прав, – сказал Янкель, который, кажется один во всем классе, не принимал участия в избиении новичка.
Но, независимо от того, кто как оценивал моральную стойкость новичка, у всех на душе было муторно и противно.
И вдруг произошло нечто совершенно фантастическое. Высокая белая дверь с шумом распахнулась – и глазам ошеломленных шкидцев предстало зрелище, какого они не ожидали и ожидать не могли: Викниксор выволок за шиворот бледного, окровавленного Пантелеева и, протащив его через весь огромный зал, грозно зарычал на всю школу:
– Эй, кто там! Староста! Дежурный! Позвать сюда дежурного воспитателя!
Из учительской уже бежал заспанный и перепуганный Шершавый.
– В чем дело, Виктор Николаевич?
– В изолятор! – задыхаясь, прохрипел Викниксор, указывая пальцем на Пантелеева. – Немедленно! На трое суток!
Шершавый засуетился, побежал за ключами, и через пять минут новенький был водворен в тесную комнатку изолятора – единственное в школе помещение, окно которого было забрано толстой железной решеткой.
Шкидцы притихли и недоумевали. Но еще большее недоумение произвела на них речь Викниксора, произнесенная им за ужином.
– Ребята! – сказал он, появляясь в столовой и делая несколько широких, порывистых шагов по диагонали, что, как известно, свидетельствовало о взволнованном состоянии шкидского президента. – Ребята, сегодня в стенах нашей школы произошел мерзкий, возмутительный случай. Скажу вам откровенно: я не хотел поднимать этого дела, пока это касалось лично меня и близкого мне человека. Но после этого произошло другое событие, еще более гнусное. Вы знаете, о чем и о ком я говорю. Один из вас – фамилии его я называть не буду, она вам всем известна – совершил отвратительный поступок. Он обидел старого, немощного человека. Повторяю, я не хотел говорить об этом, хотел промолчать. Но позже я оказался свидетелем поступка еще более омерзительного. Я видел, как вы избивали своего товарища. Я хорошо понимаю, ребята, и даже в какой-то степени разделяю ваше негодование, но… Но надо знать меру. Как бы гнусно ни поступил Пантелеев, выражать свое возмущение таким диким, варварским способом, устраивать самосуд, прибегать к суду Линча, то есть поступать так, как поступают потомки американских рабовладельцев, – это позорно и недостойно вас, людей советских, и притом почти взрослых…
Оседлав своего любимого конька – красноречие, – Викниксор еще долго говорил па эту тему. Он говорил о том, что надо быть справедливым, что за спиной у Пантелеева – темное прошлое, что он – испорченный улицей парень, ведь в свои четырнадцать лет он успел посидеть и в тюрьмах, и в исправительных колониях. Этот парень долго находился в дурном обществе, среди воров и бандитов, и все это надо учесть, так сказать, при вынесении приговора. А кроме того, может быть, он еще и голоден был, когда совершил свой низкий, недостойный поступок. Одним словом, надо подходить к человеку снисходительно, нельзя бросать в человека камнем, не разобравшись во всех мотивах его преступления, надо воспитывать в себе выдержку и чуткость…
Викниксор говорил долго, но шкидцы уже не слушали его. Не успели отужинать, как в четвертом отделении собрались старшеклассники.
Ребята были явно взволнованы и даже обескуражены.
– Ничего себе – монашенка в штанах! – воскликнул Цыган, едва переступив порог класса.
– Н-да, – многозначительно промычал Янкель.
– Что же это, братцы, такое? – сказал Купец. – Не накатил, значит?
– Не накатил – факт! – поддакнул Воробей.
– Ну, положим, это еще не факт, а гипотеза, – важно заявил Японец. – Хотелось бы знать, с какой стати в этой ситуации Викниксор выгораживает его?!
– Ладно, Япошка, помолчи, – серьезно сказал Янкель. – Кому-кому, а тебе в этой ситуации заткнуться надо бы.
Японец покраснел, пробормотал что-то язвительное, но все-таки замолчал.
Перед сном несколько человек пробрались к изолятору. Через замочную скважину сочился желтоватый свет пятисвечовой угольной лампочки.
– Пантелей, ты не спишь? – негромко спросил Янкель. За дверью заскрипела железная койка, Но ответа не было.
– Пантелеев! Ленька! – в скважину сказал Цыган. – Ты… этого… не сердись. А? Ты, понимаешь, извини нас. Ошибка, понимаешь, вышла.
– Ладно… катитесь к чегту, – раздался из-за двери глухой, мрачный голос. – Не мешайте спать человеку.
– Пантелей, ты жрать не хочешь? – спросил Горбушка.
Ребята потоптались и ушли.
Но попозже они все-таки собрались между собой и принесли гордому узнику несколько ломтей хлеба и кусок сахару. Так как за дверью на этот раз царило непробудное молчание, они просунули эту скромную передачу в щелку под дверью. Но и после этого железная койка не скрипнула.
* * *Разговорчивым Ленька никогда не был. Ему надо было очень близко подружиться с человеком, чтобы у него развязался язык. А тут, в Шкиде, он и не собирался ни с кем дружить. Он жил какой-то рассеянной жизнью, думая только о том, как и когда он отсюда смоется.
Правда, когда он пришел в Шкиду, эта школа показалась ему непохожей на все остальные детдома и колонии, где ему привелось до сих пор побывать. Ребята здесь были более начитанные. А главное – здесь по-хорошему встречали новичков, никто их не бил и не преследовал. А Ленька, наученный горьким опытом, уже приготовился дать достойный отпор всякому, кто к нему полезет.
До поры до времени к нему никто не лез. Наоборот, на него как будто перестали даже обращать внимание, пока не произошел этот случай с Совой, который заставил говорить о Пантелееве всю школу и сделал его на какое-то время самой заметной фигурой в Шкидской республике.
Ленька попал в Шкиду не из института благородных девиц. Он уже давно не краснел при слове «воровство». Если бы речь шла о чем-нибудь другом, если бы ребята задумали взломать кладовку или пошли на какое-нибудь другое, более серьезное дело, может быть, он из чувства товарищества и присоединился бы к ним. Но когда он увидел, что ребята напали на слепую старуху, ему стало противно. Такие вещи и раньше вызывали в нем брезгливое чувство. Ему, например, было противно залезть в чужой карман. Поэтому на карманных воров он всегда смотрел свысока и с пренебрежением, считая, по-видимому, что украсть чемодан или взломать на рынке ларек – поступок более благородный и возвышенный, чем карманная кража.
Когда ребята напали на Леньку и стали его бить, он не очень удивился. Он хорошо знал, что такое приютские нравы, и сам не один раз принимал участие в «темных». Он даже не очень сопротивлялся тем, кто его бил, только защищал по мере возможности лицо и другие наиболее ранимые места. Но когда в класс явился Викниксор и, вместо того чтобы заступиться за Леньку, грозно на него зарычал, Ленька почему-то рассвирепел. Тем но менее он покорно проследовал за Викниксором в его кабинет.
Викниксор закрыл дверь и повернулся к новенькому, который по-прежнему шмыгал носом и вытирал рукавом окровавленное лицо. Викниксор, как заядлый Шерлок Холмс, решил с места в карьер огорошить воспитанника.
– За что тебя били товарищи? – спросил он, впиваясь глазами в Ленькино лицо.
Ленька не ответил.
– Ты что молчишь? Кажется, я тебя спрашиваю: за что тебя били в классе?
Викниксор еще пристальнее взглянул новенькому в глаза:
– За лепешки, да?
– Да, – пробурчал Ленька.
Лицо Викниксора налилось кровью. Можно было ожидать, что сейчас он закричит, затопает ногами. Но он не закричал, а спокойно и отчетливо, без всякого выражения, как будто делал диктовку, сказал:
– Мерзавец! Выродок! Дегенерат!
– Вы что ругаетесь! – вспыхнул Ленька, – Какое вы имеете право?.
И тут Викниксор подскочил и заревел на всю школу:
– Что-о-о?! Как ты сказал? Какое я имею право?! Скотина! Каналья!
– Сам каналья, – успел пролепетать Ленька.
Викниксор задохнулся, схватил новичка за шиворот и поволок его к двери.
Все остальное произошло уже на глазах ошеломленных шкидцев.
* * *Ленька третьи сутки сидел в изоляторе и не знал, что его судьба взбудоражила и взволновала всю школу.
В четвертом отделении с утра до ночи шли бесконечные дебаты.
– Все-таки, ребята, это хамство, – кипятился Янкель. – Парень взял на себя вину, страдает неизвестно за что, а мы…
– Что же ты, интересно, предлагаешь? – язвительно усмехнулся Японец.
– Что я предлагаю? Мы должны всем классом пойти к Викниксору и сказать ему, что Пантелеев не виноват, а виноваты мы.
– Ладно! Дураков поищи. Иди сам, если хочешь.
– Ну и что? А ты что думаешь? И пойду…
– Ну и пожалуйста. Скатертью дорога.
– Пойду и скажу, кто был зачинщиком всего этого дела. И кто натравил ребят на Леньку.
– Ах, вот как? Легавить собираешься?
– Тихо, робя! – пробасил Купец. – Вот что я вам скажу. Всем классом идти – это глупо, конечно. Если все пойдем – значит, все и огребем по пятому разряду…
– Жребий надо бросить, – пропищал Мамочка.
– Может быть, оракула пригласить? – захихикал Японец.
– Нет, робя, – сказал Купец. – Оракула приглашать не надо. И жребий тоже не надо. Я думаю вот чего… Я думаю – должен пойти один и взять всю вину на себя.
– Это кто же именно? – поинтересовался Японец.
– А именно – ты!
– Да… пойдешь ты!
Сказано это было тоном категорического приказа.
Японец побледнел.
Неизвестно, чем кончилась бы вся эта история, если бы по Шкиде не пронесся слух, что Пантелеев выпущен из изолятора. Через несколько минут он сам появился в классе. Лицо его, разукрашенное синяками и подтеками, было бледнее обычного. Ни с кем не поздоровавшись, он прошел к своей парте, сел и стал собирать свои пожитки. Не спеша он извлек из ящика и выложил на парту несколько книг и тетрадок, начатую пачку папирос «Смычка», вязаное, заштопанное во многих местах кашне, коробочку с перышками и карандаши, кулечек с остатками постного сахара – и стал все это связывать обрывком шпагата.
Класс молча наблюдал за его манипуляциями.
– Ты куда это собрался, Пантелей? – нарушил молчание Горбушка.
Пантелеев не ответил, еще больше нахмурился и засопел.
– Ты что – в бутылку залез? Разговаривать не желаешь? А?
– Брось, Ленька, не сердись, – сказал Янкель, подходя к новенькому. Он положил руку Пантелееву на плечо, но Пантелеев движением плеча сбросил его руку.
– Идите вы все к чегту, – сказал он сквозь зубы, крепче затягивая узел на своем пакете и засовывая этот пакет в парту.
И тут к пантелеевской парте подошел Японец.
– Знаешь, Ленька, ты… это самое… ты – молодец, – проговорил он, краснея и шмыгая носом. – Прости нас, пожалуйста. Это я не только от себя, я от всего класса говорю. Правильно, ребята?
– Правильно!!! – загорланили ребята, обступая со всех сторон Ленькину парту. Скуластое лицо новенького порозовело! Что-то вроде слабой улыбки появилось на его пересохших губах.
– Ну, что? Мировая? – спросил Цыган, протягивая новичку руку.
– Чегт с вами! Миговая, – прокартавил Ленька, усмехаясь и отвечая на рукопожатие.
Обступив Леньку, ребята один за другим пожимали ему руку.
– Братцы! Братцы! А мы главного-то не сказали! – воскликнул Янкель, вскакивая на парту. И, обращаясь с этой трибуны к новенькому, он заявил: – Пантелей, спасибо тебе от лица всего класса за то… что ты… ну, ты, одним словом, сам понимаешь.
– За что? – удивился Ленька, и по лицу его было видно, что он не понимает.
– За то… за то, что ты не накатил на нас, а взял вину на себя.
– Какую вину?
– Как какую? Ты же ведь сказал Вите, будто лепешки у Совы ты замотал? Ладно, не скромничай. Ведь сказал?
– Ну да! А кто же?
– И не думал.
– Как не думал?
– Что я, дурак, что ли?
В классе опять наступила тишина. Только Мамочка, не сдержавшись, несколько раз приглушенно хихикнул.
– Позвольте, как же это? – проговорил Янкель, потирая вспотевший лоб. – Что за черт?! Ведь мы думали, что тебя за лепешки Витя в изолятор посадил.
– Да. За лепешки. Но я-то тут при чем?
– Как ни при чем?
– Так и ни при чем.
– Тьфу! – рассердился Янкель. – Да объясни ты наконец, зануда, в чем дело!
– Очень просто. И объяснять нечего. Он спрашивает: «За что тебя били? За лепешки?» Я и сказал: «Да, за лепешки…»
Пантелеев посмотрел на ребят, и шкидцы впервые увидели на его скуластом лице веселую, открытую улыбку.
– А что? Газве не пгавда? – ухмыльнулся он. – Газве не за лепешки вы меня били, чегти?..
Дружный хохот всего класса не дал Пантелееву договорить.
Был заключен мир. И Пантелеев был навсегда принят как полноправный член в дружную шкидскую семью.
Узелок его с перышками, кашне и постным сахаром был в тот же день распакован, и содержимое его легло по своим местам. А через некоторое время Ленька и вообще перестал думать о побеге. Ребята его полюбили, и он тоже привязался ко многим своим новым товарищам. Когда он немного оттаял а разговорился, он рассказал ребятам свою жизнь.
И оказалось, что Викниксор был прав: этот тихенький, неразговорчивый и застенчивый паренек прошел, как говорится, огонь, воду и медные трубы. Он рано растерял семью и несколько лет беспризорничал, скитался по разным городам республики. До Шкиды он успел побывать в четырех или пяти детдомах и колониях; не раз ему приходилось ночевать и в тюремных камерах, и в арестных домах, и в железнодорожных Чека… За спиной его было несколько приводов в угрозыск.
В Шкиду Ленька пришел по своей воле; он сам решил покончить со своим темным прошлым. Поэтому прозвище Налетчик, которое дали ему ребята вместо не оправдавшей себя клички Монашенка, его не устраивало и возмущало. Он сердился и лез с кулаками на тех, кто его так называл. Тогда кто-то придумал ему новую кличку – Лепешкин…
Но тут опять произошло событие, которое не только прекратило всякие насмешки над новеньким, но и вознесло новообращенного шкидца на совершенно недосягаемую высоту.
* * *Как-то, недели за две до поступления в Шкиду, Ленька смотрел в кинематографе «Ампир» на Садовой американский ковбойский боевик. Перед сеансом показывали дивертисмент: выступали фокусники, жонглеры, похожая на рыбу певица в чешуйчатом платье спела два романса, две девушки в матросских штанах сплясали матлот, а под конец выступил куплетист, который исполнял под аккомпанемент маленького аккордеона «частушки на злобу дня». Ленька прослушал эти частушки, и ему показалось, что он сам может написать нисколько не хуже. Вернувшись домой, он вырвал из тетради листок и, торопясь, чтобы не растерять вдохновение, за десять минут набросал шесть четверостиший, среди которых было и такое:
Все это сочинение он озаглавил «Злободневные частушки». Потом подумал, куда послать частушки, и решил послать их в «Красную газету». Несколько дней после зтого он ждал ответа, но ответ не последовал. А потом события Ленькиной жизни завертелись с быстротой американского боевика, и ему уже было не до частушек и не до «Красной газеты». Он забыл о них.
Скоро он очутился в Шкиде.
И вот однажды после уроков в класс четвертого отделения с шумом ворвался взволнованный и запыхавшийся третьеклассник Курочка. В руках он держал скомканный газетный лист.
– Пантелеев! Это не ты? – закричал он, едва переступив порог.
– Что? – побледнел Ленька, с трудом вылезая из-за парты. Сердце его быстробыстро заколотилось. Ноги и руки похолодели.
Курочка поднял над головой, как знамя, газетный лист.
– Ты стихи в «Красную газету» посылал?
– Да… посылал, – пролепетал Ленька.
– Ну, вот. Я так и знал. А ребята спорят, говорят – не может быть.
– Покажи, – сказал Ленька, протягивая руку. Его обступили. Буквы в глазах у него прыгали и не складывались в строчки.
– Где? Где? – спрашивали вокруг.
– Да вот. Ты внизу смотри, – волновался Курочка. – Вон, где написано «Почтовый ящик»…
Ленька нашел «Почтовый ящик», отдел, в котором редакция отвечала авторам. Где-то на втором или третьем месте в глаза ему бросилась его фамилия, напечатанная крупным шрифтом. Когда в глазах у него перестало рябить, он прочел:
«АЛЕКСЕЮ ПАНТЕЛЕЕВУ. Присланные Вам «злободневные частушки» – не частушки, а стишки Вашего собственного сочинения. Не пойдет».
На несколько секунд похолодевшие Ленькины ноги отказались ему служить. Вся кровь прилила к ушам. Ему казалось, что он не сможет посмотреть товарищам в глаза, что сейчас его освистят, ошельмуют, поднимут на смех.
Но ничего подобного не случилось. Ленька поднял глаза и увидел, что обступившие его ребята смотрят на него с таким выражением, как будто перед ними стоит если не Пушкин, то по крайней мере Блок иди Демьян Бедный.
– Вот так Пантелей! – восторженно пропищал Мамочка.
– Ай да Ленька! – не без зависти воскликнул Цыган.
– Может, это не он? – усомнился кто-то.
– Это ты? – спросили у Леньки.
– Да… я, – ответил он, опуская глаза – на этот раз уже из одной скромности.
Газета переходила из рук в руки.
– Дай! Дай! Покажи! Дай позексать! – слышалось вокруг.
Но скоро Курочка унес газету. И Ленька вдруг почувствовал, что унесли что-то очень ценное, дорогое, унесли частицу его славы, свидетельство его триумфа.
Он разыскал дежурного воспитателя Алникпопа и слезно умолил отпустить его на пять минут на улицу. Сашкец, поколебавшись, дал ему увольнительную. На углу Петергофского и проспекта Огородникова Ленька купил у газетчика за восемнадцать тысяч рублей свежий номер «Красной газеты». Еще на улице, возвращаясь в Шкиду, он раз пять развертывал газету и заглядывал в «Почтовый ящик». И тут, как и в Курочкином экземпляре, черным по белому было напечатано: «Алексею Пантелееву…»
Ленька стал героем дня.
До вечера продолжалось паломничество ребят из младших отделений. То и дело дверь четвертого отделения открывалась и несколько физиономий сразу робко заглядывало в класс.
– Пантелей, покажи газетку, а? – умоляюще канючили малыши. Ленька снисходительно усмехался, доставал из ящика парты газету и давал всем желающим. Ребята читали вслух, перечитывали снова, качали головами, ахали от изумления.
И все спрашивали у Леньки:
– Это ты?
– Да, это я, – скромно отвечал Ленька.
Даже в спальне, после отбоя, продолжалось обсуждение этого из ряда вон выходящего события.
Ленька засыпал пресыщенный славой.
Ночью, часа в четыре, он проснулся и сразу вспомнил, что накануне произошло что-то очень важное. Газета, тщательно сложенная, лежала у него под подушкой. Он осторожно достал ее и развернул. В спальне было темно. Тогда он босиком, в одних подштанниках, вышел на лестницу и при бледном свете угольной лампочки еще раз прочел:
«Алексею Пантелееву. Присланные Вами частушки – не частушки, а стишки Вашего собственного сочинения. Не пойдет».
Так в Шкидской республике появился еще один литератор, и на этот раз литератор с именем. Прошло немного времени, и ему пришлось проявить свои способности уже на шкидской арене – на благо республики, которая стала ему родной и близкой.
Алексей Пантелеев - один из героев легендарной «Республики ШКИД». Книгу о беспризорниках читал каждый советский школьник. Но немногие знают о судьбе одного из авторов. В ранние годы Л. Пантелеев был предоставлен самому себе. Но беспризорным детством не ограничились беды прозаика.
Родители
Сотни тысяч детей после революции остались без попечения родителей. Большинству из них были уготована криминальная судьба, а стало быть - нищета, болезни, ранняя смерть. Одним из осиротевших советских детей был Алексей Пантелеев. Настоящая фамилия - Еремеев. Героя этой статьи революция сначала сделала сиротой, затем вынудила скрывать неудобную биографию.
Еремеев Алексей Иванович родился в купеческой семье. Отец был казачьим офицером, но разочаровался в службе и по примеру родных занялся продажей древесины. Старшему сыну было всего восемь лет, когда Иван Еремеев ушел из семьи. Мать осталась с тремя малолетними детьми. Октябрьские события Алексей Пантелеев не помнил, так как осенью 1917 года заболел и пролежал в горячке несколько недель.
И мать, и отец будущего прозаика принадлежали к купеческому роду. Иван Андрианович Еремеев был офицером, образ его навсегда остался в памяти сына. Отец героя повести «Ленька Пантелеев» имеет немало общих черт с родителем писателя, но в отличие от художественного персонажа он не был запойным пьяницей. Семью Иван Андрианович оставил не по собственной воле. В 1918 году он встретился последний раз со своим старшим сыном, вскоре погиб. По некоторым данным, Иван Андрианович несколько месяцев провел в тюрьме.
Разруха
После государственного переворота в стране воцарился хаос. Продукты, которые до 1917 году присутствовали на столе в обилии, вдруг превратились в деликатес. Повсюду проводились обыски, аресты. Мать будущего писателя приняла решение покинуть Петроград: нужно было спасать детей от голода. Семья переехала в Ярославскую губернию.
Алексей Еремеев, впоследствии известный всей стране как прозаик Л. Пантелеев, с детства читал запоем. Кроме того, с ранних лет он начал сочинять рассказы и стихотворения. Автор повести «Ленька Пантелеев», подобно своему юному герою, полюбил литературу с ранних лет. Читал он даже тогда, когда страна погрязла в разрухе, голоде, нищете, а в семье будущего прозаика надолго воцарились бедность и болезни.
Два года семья прожила в деревне, затем вернулась в родной город. Денег не хватало. Те, что мать давала мальчику, он тратил на книги. И будущий автор знаменитой «Республики ШКИД» принялся выкручивать электрические лампочки с целью дальнейшей продажи. За что и был арестован и направлен в школу, которую изобразил в художественном произведении вместе в соавторстве с другом Григорием Белых.
Викниксор
Когда речь идет о такой фигуре в литературе, как Алексей Иванович Пантелеев, невозможно не упомянуть выдающегося педагога. Н. Сороки-Росинского. Его образ выведен в книге «Республика ШКИД». Г. Белых и Л. Пантелеев создали персонаж, прозванный воспитанниками школы им. Достоевского Викниксором.
Сорока-Росинский выступал против утверждения о том, что трудные дети являются морально и психически неполноценными. Педагог был уверен, что беспризорники — это обычные дети, попавшие в трудные жизненные обстоятельства. Если бы Алексей Еремеев не попал в легендарный детский дом, не была б создана одна из лучших книг отечественной литературы о детях и подростках. А в литературном мире никогда бы не стали известны такие имена, как Белых, Пантелеев.
Повесть «Республика ШКИД»
В двадцатые годы Алексей Еремеев познакомился с Григорием Белых. В те годы по Петрограду ходили слухи о налетчике Леньке Пантелееве. Герой этой статьи, хотя и отличался тягой к знаниям, был подростком сложным, выделялся даже на фоне беспризорников чрезвычайно крутым нравом. В честь бандита и получил Еремеев свое прозвище. Будущий писатель в школе был известен под именем Григорий Черных. Прозвище друга Пантелеева - Янкель.
Спустя три года после того, как воспитанники покинули школу, была написана автобиографическая повесть. Центральные герои книги - Григорий Черных и Алексей Пантелеев. Однако немалое внимание авторы уделили в повести и другим персонажам.
Школа находилась в старом трехэтажном здании на Петергофском проспекте. Педагогам было непросто обуздать дикий нрав подопечных. У каждого из них была богатая биография, до поступления в школу они вели вольную, кочевую и бесшабашную жизнь. Несмотря на трудности, позже Сорока-Росинский вспоминал, что никогда прежде ленинградские педагоги не работали с таким воодушевлением и самоотдачей. В начале повести «Республика ШКИД» преобладают портреты педагогов и воспитанников. Во второй - истории из жизни школы. Теме детства и впоследствии отдавал предпочтение Алексей Пантелеев.
Рассказы
Произведения, созданные в 1928 году, посвящены психологии подростков. К таким сочинениям относятся «Карлушкин фокус», «Часы». Портретные характеристики уже на раннем этапе творчестве Пантелеева созданы мастерски.
В тридцатые годы писатель уделял особое внимание воспитательной теме. Мотивы беспризорного детства уходят на второй план. Ведущей темой в рассказах Пантелеева становится детский героизм, примером чего служит произведение «Честное слово». Педагогические принципы Пантелеев применял и в воспитании собственной дочери. Своего рода отцовским дневником является произведение «Наша Маша», в котором позиция автора отличается спартанской требовательностью, нравственным максимализмом и при этом безграничной любовью к ребенку.
Григорий Белых
Жизнь друга писателя Л. Пантелеева оборвалась трагически. Григорий Белых, возможно, создал бы немало произведений, если б не смерть в возрасте тридцати двух лет. В 1935 году прозаик-журналист был репрессирован. Причиной обвинения в контрреволюционной деятельности стало стихотворение о Сталине. Донос на писателя был составлен его родственником. Муж сестры Г. Белых случайно обнаружил у того на столе стихотворения подозрительного содержания, о чем незамедлительно сообщил в надлежащие органы. Журналист был осужден по 58-й статье. Умер в 1938 году в пересыльной тюрьме.
Повесть о Леньке Пантелееве
Одним из редакторов произведения молодых авторов был Самуил Маршак. Детский поэт порекомендовал переписать одну из глав, дополнить, создать из нее полноценное литературное произведение. Так появилась повесть «Ленька Пантелеев».
Произведение начинается с описания ранних лет героя. Особое внимание автор уделяет портрету отца, который изображен человеком сложным, противоречивым, но необычайно честным. Затем изображены последствия октябрьских событий и начало воровской карьеры Леньки. Мальчику чудом удалось избежать заключения. В конце повести он оказался в школе им. Достоевского. С этого события и начинается новая жизнь Леньки, как и прочих героев книги Белых и Пантелеева.
«Наша Маша»
После войны прозаик много писал. Его охотно печатали. В 1956 году у писателя родилась дочь, которой он посвятил произведение «Наша Маша». Книга является сборником записей-наблюдений, которые ведут многие родители. Но как правило, в качестве авторов таких дневников выступают матери. В этом случае необыкновенную щепетильность и наблюдательность проявлял отец.
Маша была поздним ребенком. Отец ее был в свое время лишен внимания и заботы и, быть может, потому уделял чрезмерное внимание единственной дочери. Маша стала исключительно начитанной и развитой девочкой, но ей не хватало живого общения со сверстниками. В юности начали развиваться психические заболевания. Несколько лет Маша Пантелеева провела в лечебницах. Умерла спустя три года после смерти отца.
Критика
В тридцатые годы, когда был арестован Белых, Пантелееву чудом удалось избежать репрессии благодаря Чуковскому. Детский писатель и поэт высоко ценил талант этого автора. Чуковский отмечал выразительный язык Пантелеева, а также искренность и правдивость, присутствующие в его книгах. Человек, переживший столько невзгод, не может не вызывать доверия читателей. Но, стоит сказать, что иного мнения о книге Пантелеева и Белых придерживался Макаренко. Создатель «Педагогической поэмы» не принял «Республику ШКИД», точнее, метод, который применял в работе с воспитанниками главный герой повести - Виктор Николаевич Сорокин.
Особенности повести
В «Республике ШКИД» присутствуют мемуарные записи, очерки, рассказы и портреты героев. Книгу Пантелеева и Белых нередко сравнивают с трудом Макаренко. Главное же отличие заключается в том, что в первой повествование ведется не от лица педагога. События, описанные в книге о беспризорниках, попавших в школу им. Достоевского, рассказаны с позиции сложных подростков.
Авторов повести интересовали самые разные люди. Каждый из персонажей мог стать главным действующим лицом независимо от того, был он воспитанником или воспитателем. В структуре произведения присутствует некоторая сумбурность. Объясняется она обилием воспоминаний выпускников школы. В эпилоге, написанном в 1926 году, авторы рассказывают о встрече с героями повести. Один из шкидовцев стал другой трудился в типографии, третий стал агрономом.
«Верую…»
Л. Пантелеев был человеком глубоко верующим, о чем свидетельствует последняя книга. «Верю…» - произведение, изданное после смерти автора. Книга имеет исповедальный характер. В ней автор передал свои мысли, переживания. Последнее сочинение мало общего имеет с «Республикой ШКИД» и многочисленными рассказами, ориентированными на юных читателей.
Писатель умер в 1987 году в Ленинграде. Его перу принадлежит четыре повести и несколько десятков рассказов. По его произведениям создано три кинокартины и один мультипликационный фильм. Но имя его всегда будет ассоциироваться с книгой, которую он создал в соавторстве с Григорием Белых - «Республикой ШКИД».