Плутарх - биография. Плутарх - биография, факты из жизни, фотографии, справочная информация

Андрей Тесля

ГОСУДАРСТВО И ПРАВО АРХАИЧЕСКОЙ СПАРТЫ

(IX – VI вв.)

Спартанский солдатик.

Спарта, наряду с Критом, представляет собой уникальное общество, представляющее особенный интерес для историка свидетельство архаического греческого быта. Большинством сведений о Спарте мы обязаны Ксенофонту и Платону, чьи свидетельства относятся к IV в. до н.э., прочие же историки – Плутарх, Страбон, Павсаний – описывали либо то общество, которого уже не было, либо фиксировали то немногое, что в музейной форме сохранялось в Лаконии в римские времена. Консервативность спартанского быта и общественного устройства позволяют нам использовать, во всяком случае, свидетельства Платона и Ксенофонта, для реконструкции социального быта Спарты в эпоху ее расцвета – в VII – VI вв. до н.э., а через это ознакомится и с общими чертами архаичного дорийского полисного устройства. Важно отметить, что более поздние известия затруднительно использовать по той причине, что с течением времени Спарта становилась не только консервативным, но и реакционным обществом. В Лаконии возобладало стремление идти против «духа времени», что привело к попыткам восстановить «добрые нравы» времен Ликурга, выливаясь на практике во множество произвольных восстановлений и псевдо-архаических реформ .

Традиционный образ Спарты рисует нам суровое общество, целиком подчиненное задачам сохранения существующего общественного уклада, растворяющее личность в социальном целом, а высшим идеалом человека ставящее образ совершенного воина, великолепно натренированного, выносливого и бесстрашного в бою – человека, совершенно растворяющегося в своей социальной функции и не имеющего иных измерений собственного существования.

Этот образ во многом верен применительно к ситуации, сложившейся в Спарте к IV в., однако и здесь он страдает значительным упрощением, сводя и без того не слишком разнообразную спартанскую жизнь исключительно к одной плоскости. История Спарты рисует нам значительно более сложный образ. То общество, что для классической Греции служит воплощением консерватизма, в свое время выступало во главе процессов развития греческого общества. Ее застывший образ – не изначально данное состояние, а результат преждевременно (по сравнению с другими греческими полисами) наступившей зрелости, остановки в развитии, обращенной в идеал. С VIII века в Спарте процветают искусства, VII век дарует ей общегреческое значение:

«В архаическую эпоху Спарта… крупный культурный центр, радушно приемлющий чужеземцев, искусство и красоту – все то, что она станет впоследствии непримиримо отвергать. В эту эпоху Спарта – столица греческой культуры, какой Афины станут только в V веке» .

В это время отсутствует та казарменная муштра, что традиционно связана с образом Спарты. Алкман, лаконский поэт VII в., повествует, как современные ему богачи едят «отборные кушанья», тогда как сам он предпочитает простую пищу народа и утоляет голод бобовой кашей. Иными словами, нет здесь и тех обязательных общих обедов (фидитий) с их «черной похлебкой».

Спартанское общественное устройство приходит на смену гомеровскому идеалу. Последний есть образ, диктуемый «рыцарским» обществом – на первом месте индивидуальная доблесть, война ведется в форме отдельных стычек, где главное – личные преимущества, способности, ловкость, сноровка и сообразительность. Уже в ранней архаике на первый план выходит народное ополчение – пешая масса, где главными качествами являются дисциплинированность, стойкость, преданность общему делу – вплоть до готовности пожертвовать собой. Все эти достоинства – обезличенные, требующие в первую очередь научиться себя сдерживать, быть как все, выступая единой фалангой. В осуществлении этого образа Спарта достигает наивысшего возможно совершенства, формируя коллективный идеал полиса , преданности целому . Как отмечает Антониен Марру, «это идеал тоталитарный: πόλις – все для своих граждан, именно государство делает их людьми» .

Тиртей, выразитель спартанского духа, великолепно отражает происшедшую перемену в воинских и социальных ценностях греческого мира:

Общее благо согражданам всем и отчизне любимой

Муж приносит, когда между передних бойцов

Крепости полный, стоит, забывая о бегстве постыдном.

(Пер. В. Латышева)

В это время – в VIII – VI вв. – Спарта формирует, наряду с Ионией, модель греческого полиса – социального целого, охватывающего человека и формирующего его как гражданина, феномен, не сводимый ни к государственной власти, ни к тем или иным отдельным общественным институтам. Полис выступает как то целое, которое для отдельного человека выступает в качестве естественной среды обитания, «обществом-государством», за пределами которого он для себя не мыслим. Вплоть до конца VI века, а во многом и до начала IV столетия Спарта остается живым, многогранным обществом, проходя долгий путь от идеала для значительной части греческого мира к замыканию в себе, от простоты до духовной узости.

Спартанская царская власть по своим корням уходит в микенскую эпоху, что проявляется, в частности, в том, что Агиады – один из двух царских родов – утверждал свое ахейское происхождение. Царей, как уже отмечалось, было два, происходивших из разных родов (в легенде их прародители назывались братьями). Царям было запрещено вступать в брак с чужестранками, дабы предотвратить, как объясняли последующие комментаторы, вхождение спартанских царей в династическую политику и избежать поползновений к тирании. Статус царей несет в себе массу архаичных элементов, к которым может быть причислен и только что приведенный брачный запрет, представляющий собой с этой точки зрения своего рода царскую эндогамию, право брать жен только из числа родов спартиатов. Спартанские цари пользовались на пиршествах двойным кубком и имели право на двойное количество кушаний во время обедов.

С древнейших времен сохранились правила, согласно которым каждый гражданин был обязан отдавать царям определенную часть приплода и урожая. Царь распоряжался имуществом единственной наследницы, если она не имела братьев, назначая ей мужа по своему усмотрению.

Подобно тому, как после смерти спартанца на некоторое время закрывался доступ в то помещение, где он жил, так и после смерти царя закрывался доступ на городские площади и улицы, как если бы он был их собственником. По всей вероятности, данное положение может быть истрактовано так, что ранее царь Спарты считался собственником всей земли государства.

Ряд сохранившихся в классический период норм свидетельствуют, что некогда царь Спарты считался божественным существом, а его власть была неограниченна. По спартанским законам в случае единогласия между двумя царями принятое ими решение имело беспрекословную силу. Сами цари назывались «архегетами»; кроме них этот титул применялся только к богам, также их называли theotimetoi , т.е. «чтимые как боги». По возвращении царей из похода их встречали божественными почестями, а после смерти предпринимались меры к сохранению телу – царей хоронили в меду. Также спартанские цари считались земным воплощением богов Тиндаридов: пока оба царя вместе выступали в походы, за ними несли двойную деревянную икону с изображением богов. После того, как было принято решение, согласно которому в поход мог выступать только один царь, доску, на которую было нанесено живописное изображение, распилили и вместе с царем в поход отправлялась соответствующая ему половина.

Законы Ликурга. К концу IX века, после того, как спартанцы установили контроль над всей Лаконией, включив в свой союз ахейское поселение Амиклы, относятся, вероятно, первые исторически различимые перемены в государственном устройстве. К этому времени, по всей видимости, принадлежит т.н. древнейшая спартанская «конституция», приводимая Плутархом в его жизнеописании Ликурга как ответ дельфийского оракула (т.н. «Большая ретра»):

«Выстрой храм Зевсу Гелланию [Силланию] и Афине Геллании [Силлании], раздели народ на филы и обы, учреди совет из тридцати членов, вместе с вождями, и пусть время от времени народ собирается между Бабикой и Кнакионом. Предлагать законы и собирать голоса должен ты, окончательное же решение должно принадлежать народу» .

Большая древность этого ответа оракула вытекат из того, что во времена классики никому уже не были известны Зевс и Афина под именами Силланиев, а равно никто не мог установить, какие конкретно места называются Бабика и Киакион. Поскольку в данном тексте говориться об учреждении новых об, то это должно относиться к Амикле, включенной в спартанское государство в качестве пятой обы.

Согласно этой «конституции» цари уже утратили свое древнейшее значение и входят наравне с другими двадцатью восемью членами (геронтами) в совет старейшин (герусию). Во власти старейшин находятся основные вопросы управления государством и отправления правосудия, т.е. судебной и административной власти.

Вопрос о «законах Ликуга» – один из наиболее сложных в истории Спарты. Связано это с тем, что уже довольно ранняя традиция, в том числе принадлежащая самому спартанскому обществу, стала увязывать с именем Ликурга установление всего традиционного строя спартанского общества, соединяя элементы, относящиеся к различным эпохам. В наиболее полном виде эта традиция представлена у Плутарха в его биографии Ликурга, хотя сам Плутарх признает, что, «в общем, ни один из рассказов о законодателе Ликурге не заслуживает полного доверия. О его происхождении, путешествиях, смерти, наконец, о его законах и политической деятельности существуют разноречивые показания; но в особенности мало сходства в рассказах о времени его жизни» . В новоевропейской историографии на основании этих разночтений сложилась позиция, вовсе отрицающая факт историчности Ликурга и видящая в нем мифологического персонажа – «культурного героя».

На данном этапе развития исторического знания произошел отказ от подобного гиперкритического подхода. Последнее связано с тем, что многие традиционные свидетельства античной историографии об исторических событиях ранних эпох получили многочисленные подтверждения в ходе последующих исследований на основании археологических данных и материалов эпиграфики. Ныне мировое антиковедение склоняется к признанию Ликурга одним из тех великих античных законодателей, с деятельностью которых связано преобразование полисного устройства их родных городов, подобного Драконту или Солону (хотя и относящегося к более раннему времени).

Если поздняя античная традиция, известная нам касательно Спарты преимущественно через Плутарха и Павсания, не может быть признана адекватной, то тем большую важность при изучении вопроса о законодательстве Ликурга получает обращение к первым греческим свидетельствам о деятельности последнего, которые и послужили основным материалом для последующих, уже эллинистических обработок.

Наиболее раннее свидетельство о Ликурге принадлежит Геродоту, в первой книге своей «Истории» писавшего:

«Прежде у лакедемонян были почти что самые дурные законы из всех эллинов, так что они не общались ни друг с другом, ни с чужеземными государствами. Свое теперешнее прекрасное государственное устройство они получили вот таким образом. Ликург, знатный спартанец, прибыл в Дельфы вопросить оракул. Когда он вступил в святилище, Пифия тотчас же изрекла ему вот что:

Ты притек, о Ликург, к дарами обильному храму,

Зевсу любезный и всем на Олимпе обитель имущим,

Смертный иль бог ты? Кому изрекать прорицанье должна я?

По словам некоторых, Пифия, кроме этого предсказания, предрекла Ликургу даже все существующее ныне спартанское государственное устройство. Но, как утверждают сами лакедемоняне, Ликург принес эти нововведения [в государственный строй] Спарты из Крита. Он был опекуном своего племянника Леобота, царя Спарты. Как только Ликург стал опекуном царя, то изменил все законы и строго следил, чтобы их не переступали. Затем он издал указы о разделении войска на эномотии, установил триакады и сисситии. Кроме того, Ликург учредил должность эфоров и основал совет старейшин [геронтов].

Так-то лакедемоняне переменили свои дурные законы на хорошие, а после кончины Ликурга воздвигли ему храм и ныне благоговейно его почитают» .

Свидетельство Геродота тем более важно для нас, что, по словам Ч. Стара, «Геродот знал Спарту, и притом очень хорошо, еще до того, как Пелопоннесская война замаячила на горизонте, т.е. до того, как афинские предубеждения и афинская идеализация внесли в эту картину серьезные искажения» . Не называя Ликурга по имени, по существу то же сообщение кратко повторяет Фукидид, отмечая, что некогда «Лакедемон… больше всех городов, насколько нам известно, страдал от междоусобных распрей. Однако уже издревле город управлялся хорошими законами и никогда не был под властью тиранов» . Фукидид относит упорядочение гражданской жизни Спарты ко времени за 400 или несколько более лет «до конца этой войны», т.е. к концу IX века.

О Ликурге и его законах писали также Ксенофонт («Лакедемонская полития», трактат посвящен в первую очередь вопросам воспитания спартиатов), Эфор (известный нам в первую очередь по извлечениям и ссылкам на его труды в «Географии» Страбона), Аристотель («Политика», труд особенно ценный для нас, поскольку Аристотель не только излагает общие положения государственного законодательства Спарты, но и ссылается, иллюстрируя их, на конкретные исторические события; также, по ссылкам и некоторым извлечениям, нам известна принадлежащая Аристотелю «Лакедемонская полития», работа, аналогичная случайно уцелевшей и найденной в 1890 г. «Афинской политии»). Этот круг сочинений для нас ценен по преимуществу, поскольку их авторы жили в те времена, когда спартанское общество было живым и цельным социальным образованием, а зачастую они могли также и наблюдать его изнутри. В отличии от них, последующие авторы (Полибий, Страбон, Плутарх, Павсаний) либо наблюдали общество, уже вступившее в стадию разложения и архаизирующих реформ, либо писали с чужих слов. Ценность трудов этих авторов определяется в первую очередь тем, насколько точно и в каком объеме они воспроизводят более раннюю традицию, зачастую непосредственно для нас уже недоступную.

Для нас анализ античной историографической традиции в отношении законов Ликурга важен в том отношении, что все ранние авторы, характеризуя законы, говорят исключительно о государственном устройстве, тогда как последующая традиция (и в первую очередь Плутарх) приписываю Ликургу уже всеобъемлющее преобразование спартанского общества, создание не только оригинальной спартанской социально-экономической системы, но также и системы спартанского воспитания, формирование оснований специфического морального кодекса Спарты. Такой всеобъемлющий характер законодательства Ликурга вызывает некоторые сомнения и у самого Плутарха. Так, описав институт криптий (тайных войн против илотов, объявляемых эфорами), он замечает: «Но, мне кажется, такими бесчеловечными спартанцы сделались после… Я по крайней мере не решаюсь приписать установление такого ужасного обычая, как криптия, Ликургу, принимая во внимание мягкость его характера и его справедливость во всем – качества, засвидетельствованные самим оракулом» . Хотя решающим критическим аргументом для Плутарха выступают соображения морального порядка, тем не менее показательно, что по меньшей мере в одном существенном элементе спартанского общественного устройства он отклоняется от своей общей схемы приписывать его целиком решениям Ликурга. Как отмечает Л.Г. Печатнова, «Ликург в античной традиции постепенно превратился в своеобразного “бога из машины” (deus ex machina), с помощью которого можно было объяснить всю странную и экзотическую коллекцию спартанских законов и обычаев» .

Буквально «ретра» означает «речь», «изречение», «слово». Но данному значению, по видимости, противоречит тот факт, что «Большая ретра» (закон Ликурга) известен нам именно как писанный документ. Следует отметить, что одно не противоречит другому, даже если настаивать на факте записи ретры одновременно с ее принятием. Дело в том, что в греческой культуре – в особенности такого, уже с ранних времен склонного к архаизации, полиса, как Спарта – устные законы пользовались особенным уважением в силу признаваемой за ними особенной древности и прочности, поскольку, по словам Лисия, в случае их нарушения «карают не только люди, но и боги» (Лисий, VI , 10).

Более того, в Спарте использование письменности для любых целей, кроме военно-административной сферы, носило «полуподпольный» характер. В этих условиях происходит распространение термина «ретра» также и на писанные законы, тем более что их формулировка в Спарте обыкновенно носила намеренно краткий характер, подобно речениям древнейших оракулов. Последнее обстоятельство немаловажно, помимо прочего позволяя понять употребление применительно к спартанским законам термина «ретра». Спарта традиционно и гораздо чаще большинства других греческих полисов обращалась к оракулам (преимущественно Дельфийскому) для санкционирования собственных законов или получения ответа в случае внутренних затруднений. Также, согласно преданию, именно из Дельфийского оракула Аполлона происходит и «Большая ретра», врученная Ликургу как ответ божества.

В первую очередь «Большая ретра» предписывает разделить народ на филы и обы. Этот момент следует понимать так, что «Ликург или полностью или частично заменил родовое деление общества на территориальное. Не исключено, что три традиционные дорийские филы были преобразованы таким образом, что, не будучи формально упраздненными, они, тем не менее, оказались включенными в систему нового территориального деления гражданского коллектива» . Тем не менее имеющиеся материалы не позволяют сказать ничего однозначно определенного о том, в чем именно состояло преобразование фил. По версии Николаса Хэммонда, крупнейшего специалиста по истории Спарты периода архаики, речь в «Большой ретре» идет вовсе не о трех родовых филах, а об образовании одноименных территориальных единиц, выделенных по границам уже существующих пяти об, т.е. применительно к законам Ликурга речь должна вестись о «фило-обовой» системе. Тем самым армия теперь организовывалась уже по территориальному принципу, а целью всей реформы было разделить «поперечной линией» три родовые филы и включить в каждую территориальную филу лиц разной родовой принадлежности. Для компромиссного характера законодательства Ликурга, тем не менее, характерно, что реформа не вела к насильственной ликвидации родовых фил – напротив, последние сохранили свое влияние во многих сферах социальной жизни, в особенности в столь важной для спартиатов религиозно-ритуальной области, утратив свое административное значение. Таким образом, если версия Н. Хэммонда верна, то мы имеем дело с ранней законодательной реформой, по типу весьма схожей с реформой Клисфена в Афинах конца VI в. .

В качестве основного правительственного органа «Большая ретра» называет совет старейшин (герусию) во главе с царями. Нам ничего не известно о характере герусии до Ликурга, однако само упоминание ее в ретре означает факт кардинальной реформы данного учреждения. В первую очередь была установлена ее численность – 30 человек, что по всей видимости восходит к древнему делению спартанского общества на три родовые филы. Вероятно, Ликург отменил комплектование герусии по родовому признаку и ввел принцип сословного комплектования высшего государственного органа Спарты. По всей видимости достоверно предание, сообщаемое Аристотелем и воспроизводимое Плутархом, по которому первоначально в герусию вошли сотоварищи Ликурга, поддержавшие его в деле реформирования государства . После Ликурга герусия комплектовалась исключительно по сословному принципу – в нее из поколения в поколение попадали члены одних и тех же родов вне зависимости от принадлежности их к той или иной родовой филе. С учреждением герусии в такой форме Спарта превратилась в полис с аристократической формой правления. По всей вероятности к тем же временам восходит и процедура избрания геронтов, описанная Плутархом:

«Когда народ успевал собраться, выборные запирались в одной комнате соседнего дома, где не могли никого видеть, так же, как никому нельзя было видеть их. До них могли доноситься только крики собравшегося народа: как в этом случае, так и в других он решал избрание криком. Избираемые выходили не сразу, но поодиночке, по жребию и шли молча через все собрание. У тез, кто сидел запершись в комнате, были в руках дощечки для письма, на которых они отмечали только силу крику, не зная, к кому он относится. Они должны были записать лишь, как сильно кричали тому, кого выводили первым, вторым, третьим и т.д. Того, кому кричали чаще и сильнее, объявляли избранным» .

В герусию помимо геронтов входили также два царя, названные в «Большой ретре» именем «архагетов». Возможно, таким образом они были названы именно как члены и председатели герусии – в таком случае это титул, означающий «основатель», «устроитель», указывает на статус царя в герусии – первый среди равных и не более. В таком случае смысл данного постановления «Большой ретры» может быть истолкован как поставление царей в качестве членов герусии под власть гражданской общины, к чему подталкивает и звучание заключительных положений ретры.

Далее речь идет о том, чтобы народ собирался на апеллу – народное собрание. Указание на время («время от времени») и на место («между Бабикой и Кнакионом») говорит о превращении прежней сходки воинов гомеровских времен в народное собрание уже полисного типа. Указание на время – «время от времени» – не может быть, по всей вероятности, истолковано как установление какого-либо правильного промежутка между собраниями. Данная формулировка должна быть истолкована как указание на постоянный, упорядоченный характер собраний, становящихся чертой правильного гражданского быта, а не собираемых только в экстренных и каких-либо экстраординарных ситуациях.

Народное собрание выступает как высшая инстанция, утверждающая или отклоняющая предложенные на ее решения вопросы. Плутарх следующим образом описывает организацию работы апеллы:

«В Народных собраниях никто не имел права высказывать своего мнения. Народ мог только принимать или отвергать предложения геронтов или царей» .

Таким образом, Народному собранию представлялись решения, подготовленные герусией – аналогично тому, как проекты постановлений Народного собрания в Афинах составлялись Буле. Но если в Афинах в случае отсутствия проекта Буле начиналась открытая дискуссия и подготовка текста закона по ходу ее, то в Спарте функция апеллы заключалась исключительно в принятии либо отклонении предложенного проекта.

Вероятно, однако, данного запрета законодательной инициативы в первоначальном законодательстве Ликурга не было – оно возникло только как результат значительно позднейшего толкования «Большой ретры», в силу своей природы краткого и недетализированного акта. В первоначальных условиях, весьма схожих с воинской сходкой, каждый спартиат, хотя и имел право вносить предложения , практически им не пользовался, руководствуясь сложившейся традицией, когда предложения формулировались старейшинами – позднее данная практика приобрела форму законного порядка.

Как бы то ни было, законы Ликурга выдели Народное собрание и из органа, подчиненного царям и совету старейшин (родовых), превратили его в институт, обладающий высший государственной властью.

Ни один из институтов, перечисленных в «Большой ретре», не является нововведением Ликурга – все они принадлежат традиционному строю архаичного общества. Значение законодательства Ликурга не в институциональных новациях, но в консолидации архаичного полиса, благодаря этому сумевшему избежать тяжелого периода как крайностей олигархического правления, так и тираний. Сутью реформ было не ликвидация политических преимуществ аристократии (как то позднее осуществит тирания), а, напротив, превращение всего спартанского народа в правящее сословие. Но тем самым начался и довольно быстро стал продвигаться процесс замыкания сословия полноценных граждан от иных социальных групп населения.

Законодательные новации Ликурга вызвали занчительное противодействие в спартанском обществе, которое в конечном счете привело к тому, что Ликург был вынужден удалиться в изгнание, в котором и умер, а античная традиция свидетельствует о присущем ему глубоком беспокойстве за судьбу своих реформ. О смерти Ликурга Плутарх рассказывает:

«…Взяв клятву с царей и старейшин, затем со всех граждан в том, что они будут твердо держаться существующего правления, пока он не вернется из Дельф, Ликург уехал в Дельфы. Войдя в храм и принесши богу жертву, он вопросил его, хороши ли его законы и в достаточной ли мере служат к счастью и нравственному совершенствованию его сограждан. Оракул отвечал, что его законы прекрасны и что с его стороны государство его будет находиться на верху славы, пока останется верным данному им государственному устройству. Он записал этот оракул и послал его в Спарту, сам же принес богу вторичную жертву, простился со своими друзьями и сыном и решил добровольно умереть, чтобы не освобождать своих сограждан от данной ими клятвы. […] Он уморил себя голодом в том убеждении, что и смерть общественного деятеля должна быть полезна государства и что самый конец его жизни должен быть не случайностью, а своего рода нравственным подвигом… [ …]

По словам Аристократа, сына Гиппарха, когда Ликург умер…, его друзья сожгли его труп и, по завещанию, бросили пепел в море: он боялся, что его останки перенесут в Спарту, вследствие чего спартанцы сочтут себя свободными от клятвы и сделают перемены в данном им государственном устройстве под предлогом того, что он вернулся на родину» .

Консолидация полиса дала Спарте внутреннюю стабильность и примирение конфликтов в среде спартиатов, что в свою очередь позволило укрепить господство над Лакедемоном и силы перейти к внешней экспансии, вылившейся в I -ю Мессенскую войну.

Государственные реформы в Спарте после Ликурга. Сохранившиеся свидетельства, в первую очередь замечания Аристотеля , говорят о том, что социальный и политический строй Спарты после смерти Ликурга не отличался особенной стабильностью (о том же, кстати, говорят и приведенные выше предания о смерти Ликурга). Скорее всего к концу VIII в., после I -й Мессенской воный, в Спарте разразился серьезный политический кризис, сопровождавшийся заговором парфениев , а некоторые, «терпя бедствия из-за войны, требовали передела земли» . В 30-е – 20-е гг. VIII в. принимается и наиболее значительная поправка к «Большой ретре», инициаторами которой Плутарх называет царей Полидора и Феопомпа. Согласно Плутарху, они «сделали следующую прибавку: “Если народ постановит дурно, царям и старейшинам уйти”, другими словами, они не должны были утверждать его [т.е. народа, апеллы – А.Т. ] решений, а вообще распустить собрание, объявить закрытым, так как оно приносило вред, искажая и извращая их предложения» .

Принятие данной поправки изменило расстановку сил в спартанском государственном устройстве, выведя на первый план герусию, наделенную правом veto . Согласно П. Оливе, такая реформа стала возможной в результате I -ой Мессенской войны, от которой наибольшие выгоды и усиление влияния приобрели аристократические роды – т.е. те, кто был представлен в совете старейшин . Поправка, согласно преданию, получила санкцию дельфийского оракула, о чем свидетельствуют дошедшие до нас строчки Тиртея. Первые шесть строк известны нам через Плутарха, приводящего их в соответствующем разделе биографии Ликурга:

Те, кто в пещере Пифона услышали Феба реченье,

Мудрое слово богов в дом свой родной принесли:

Пусть в Совете цари, которых боги почтили,

Первыми будут; пускай милую Спарту хранят

С ними советники-старцы, за ними – мужи из народа,

Те, что должны отвечать речью прямой на вопрос .

Этот фрагмент выстраивает, казалось бы, вполне ясную иерархию в рамках спартанского общества: на первом месте – цари, «почтенные богами», затем – геронты и на последнем месте – «мужи из народа», имеющие право только прямо отвечать на заданный им царями и геронтами вопрос. Однако смысл фрагмента существенно меняется, если добавить к нему еще четыре строчки Тиртея, сохранившиеся у Диодора Сицилийского:

“Пусть [мужи из народа] только благое вещают и правое делают дело,

Умыслов злых не тая против отчизны своей, –

И не покинет народ тогда ни победа, ни сила”

Такую волю явил городу нашему Феб .

Если мы согласимся с тем, что оба фрагмента подлинные – а крупнейший отечественный специалист по истории Спарты периода архаики и классики Л.Г. Печатнова, вместе со значительным числом западных антиковедов, придерживается такого мнения – то вывод об однозначном характере иерархии в спартанском обществе представляется куда более сложным и первый порядок может быть скорее отнесен к порядку ритуала и сакрального действа, имеющего большое, но не тотальное значение и не могущего быть перенесенным на общую расстановку сил в спартанском полисе.

Царю Феопомпу традиция также приписывает и учреждение эфората. Мнение Аристотеля подтверждается также и тем обстоятельством, что «Большая ретра» не упоминает об этом институте. Противоположное суждение, доносит Геродот, более ранний автор, относя эфорат к числу Ликурговых учреждений, правда, ссылаясь при этом только на мнение самих спартанцев («как утверждают сами лакедемоняне») .

Видный отечественный антиковед С.Я. Лурье полагал, что эфорат – учреждение очень древнее, восходящее еще к доликурговым временам. Уже вероятно с микенских времен в Спарте, полагал С.Я. Лурье, существовала должность «звездоглядов», «наблюдателей» (эфоров). Так же, как и в ряде других примитивных обществ, спартанские цари, в качестве священных, «божественных» фигур имели ограничение своей власти в виде «соответствия» воле неба, которая должна была подтверждаться через определенный срок. Каждые восемь лет в Спарте эфоры уходили в святилище Пасифаи и наблюдали за небом – в случае, если падающая звезда пронесется в определенном направлении, то царь должен быть смещен. Вполне понятно, что во времена смут должность эфоров должна была приобретать все большее значение. Уже в древности цари, отправляясь в поход, передавали эфорам свои судебные полномочия . Реформа Феопомпа, на взгляд С.Я. Лурье, состояла в том, что отныне они стали выбираться, а не назначаться царем и получили куда большую автономию по отношению к нему , что позволило им в дальнейшем стать фактическими руководителями Спарты.

Тем не менее на данном этапе историческая наука вернулась к признанию в качестве наиболее вероятной к версии Аристотеля, писавшего о том, что Феопомп пошел на компромисс и согласился ограничить царскую власть «различными мерами, в том числе учреждением должности эфоров; ослабив значение царской власти, он тем самым способствовал продлению ее существования, так что в известном отношении он не умалил ее, а, напротив, возвеличил. Говорят, что это он ответил своей жене, которая сказала ему, не стыдно ли ему, что он передает своим сыновьям царскую власть в меньшем объеме, чем унаследовал от отца: “Нисколько не стыдно, так как я передаю ее им более долговечной”» .

Первоначально коллегия из пяти эфоров должна была исполнять обязанности царя во время его отсутствия. Число эфоров, по всей видимости, было определено исходя из числа спартанских об, по одному от каждой. Эфоров назначали цари из числа своих родственников или друзей, т.е. ими могли становиться только лица знатного происхождения, по аналогии с критскими космами, с которыми сопоставлял эфоров уже сам Аристотель . Когда произошел переход к выборности эфоров, сказать на основании имеющихся данных затруднительно, но по всей вероятности это событие приходится на период II -ой Мессенской войны, самого сложного и затяжного военного конфликта, в который была вовлечена Спарта, породившего также опасные для самого существования полиса внутренние волнения. Став выборной, должность эфоров обособилась, как то отмечал и С.Я. Лурье, от царской власти, став новым «центром силы». Эта трансформация, во всяком случае, должна была произойти гораздо ранее середины VI в., когда эфорат выступает уже как вполне независимая сила со своими интересами и способами действия.

Реформы эфора Хилона. Т.н. «реформы Хилона» имеют ключевое значение в истории Спарты – они завершают процесс складывания спартанского государственного устройства, а во многом и общественных моделей поведения и ведут к созданию Спарты как полиса классической эпохи .

О самом Хилоне нам известно довольно мало. Классическая традиция называет его одним из семи мудрецов , а Диоген Лаэрций в своей истории философии приводит некоторые сведения биографо-анекдотического порядка , что свойственно и его сочинению в целом. Нам не известно достоверно, в чем именно заключались реформы, связываемые античной традицией с его именем. Вероятно, это был переход председательства на народном собрании и в герусии от царям к эфорам, закрепивший фактическое положение их власти. Была также установлена ежемесячная клятва между царями и эфорами, причем, как сообщает Ксенофонт, эфоры клялись от имени гражданской общины, цари же – от собственного имени . Подобные клятвы не были редкостью в тех греческих общинах, где сохранялась царская власть, однако, по-видимому, нигде они не проводились так часто – ежемесячно, что свидетельствует о чрезвычайном недоверии спартанского общества (или по меньшей мере той его части, чье мнение выражали эфоры) к царям.

С Хилоном, возможно, связаны и т.н. «малые ретры», о которых сообщает Плутарх, приписывая их издание Ликургу. Последняя атрибутация однозначно признается ныне неверной, поскольку ей противоречит не только содержание – сознательная архаизация спартанского общества и стремление к установлению внешнего равенства между его членами – но и сама форма, в которую заключены данные постановления. Плутарх следующим образом передает их содержание:

«Одна из его [т.е Ликурга – А.Т. ] “ретр”… запрещала иметь письменные законы, другая была направлена против роскоши. Крыша в каждом доме могла быть сделана только одним топором, двери – одною пилою; пользоваться другими инструментами запрещалось. [ …]

Известна также третья “ретра” Ликурга, где он запрещает вести войну с одними и теми же неприятелями…» .

Если «Большая ретра» сформулирована как изречение оракула, то «малые ретры» по своей форме напоминают скорее ясные и четкие рескрипты, направленные на регулирование общества в известном направлении. В отличие от ранних законов они обладают однозначностью и вместе с тем привычной для спартанских документов лаконичностью формулировок. Хотя не известно, имел ли к их изданию отношение Хилон, во всяком случае появились они не ранее VI в. по инициативе эфоров .

Особенно показательна вторая из «малых ретр», направленная на регулирование вида спартанского жилища. Ограничение используемых инструментов фактически означало запрет на создание тех или иных из удобств, какими могли обеспечить себя сравнительно более состоятельные спартиаты. Все жилища гомеев (раных) должны были иметь одинаковый простой, сельский вид времен архаики, и во многом это стремление законодателя осуществилось – во всяком случае нам ничего не известно о существовании в Спарте дворцов или сколько-нибудь выделяющихся по внешнему виду и благоустройству жилищ.

Вопрос о «реформах Хилона» тесно связан с так называемой теорией «переворота VI века», согласно которой в этот период в спартанском полисе происходит целостная консервативная реформа, берут верх милитаристские элементы, настроенные на замыкание Спарты от внешнего мира и в именно в этот период формулируются те положения, которые в последующем (через искусственную архаизацию или намеренное фальсифицирование, «удлинение» истории Спарты) будут связаны с именем Ликурга .

Действительно, на VI век приходится затухание ранее довольно интенсивной культурной и художественной жизни Спарты. Перемена ощущается даже в списках победителей на Олимпийских играх. Победы спартиатов «резко прекращаются» после 576 года – «таковую можно отметить только в 552, потом можно насчитать отдельных двенадцать побед, равномерно распределенных по промежутку 548 – 400 гг., и, наконец, одну в 316» .

Если изоляционистских, а во многом и ксенофобских тенденций в спартанском обществе отрицать невозможно, то нельзя согласиться с теорией, утверждающей резкий и радикальный характер происшедшей перемены, будто бы прервавшей постепенное и вполне традиционное развитие спартанского общества, аналогичного до того момента иным греческим полисам. На наш взгляд более верно говорить о постепенном нарастании такого рода процессов, заложенных отчасти уже в раннем законодательстве Ликурга, а в особенности с теми социальными традициями и ценностями, что были присущи спартанскому обществу уже с VIII – VII вв.

Чем более интенсивно меняется окружающий греческий мир, тем более заметным становится отличие спартанского общества и тем более последнее – избрав в качестве модели социального развития стабильность и замкнутость правящего слоя, покоящиеся на изоляционизме от иных групп и их в том числе насильственном вытеснении или подавлении – тем более спартанское общество начинает обособляться от окружающего мира, начинает движение в сторону как сознательной, так и бессознательной архаизации. И значительную роль в этом процессе сыграло становление эфората – учреждения, охватывающего все стороны гражданской жизни, способного поставить их под свой контроль, и в первую очередь процесс воспитания спартиатов .

Общая характеристика спартанского общества. Система воспитания. Внутри спрартанского общества не было demos ’а в античном понимании этого слова – т.е. «народа» в смысле противопоставления большей части полноправного в гражданском плане населения небольшой группе знатных и богатых. Реформа Ликурга и последовавшие за ней частные меры привели к расширению аристократии, в юридическом смысле, таким образом, что она включила в свой состав все полноправное население, образов сословие спартиатов или гомеев (равных).

В результате внутренней эволюции VIII – VI вв., вызванной во многом обстоятельствами двух мессенских войн, Спарта преобразилась в военный лагерь, а ее граждане – в военную касту, от спаянности и единомыслия которой зависело выживание государства. Идеология братства и сотрудничества стала основной в спартанском обществе, вытесняя на второй план и вовсе ставя под подозрение в качестве социальных ценностей такие преимущества, как богатство или знатность. Последняя в Спарте не оспаривалась, но явно не почиталась как самодостаточное решающее основание для первенства в обществе – самый знатный спартиат для того, чтобы получить права гражданина, должен был успешно пройти весь положенный путь воспитания. Знатность, разумеется, давала некоторые преимущества – и подчастую довольно значительные – но для того, чтобы реализовать их, спартиат должен был подтвердить свой гражданский статус всем образом жизни, поведением в соответствии с правилами, признаваемыми равно обязательными для всех.

Плутарх из Херонеи (ок. 45 — ок. 127) — древнегреческий философ, биограф, моралист.

Происходил из состоятельной семьи, проживавшей в небольшом городке в Беотии. В Афинах изучал математику, риторику и философию, последнюю главным образом у платоника Аммония, но также значительное влияние на его взгляды оказали Перипат и Стоя.

По философским воззрениям был эклектиком, в философии его интересовало ее практическое приложение. В молодости много путешествовал. Посетил Грецию, Малую Азию, Египет, был в Риме, где встретился с неопифагорейцами, а также завязал дружбу с многими выдающимися людьми, в том числе с Луцием Местрием Флором, близким соратником императора Веспасиана, который помог Плутарху получить римское гражданство.

Однако, в скором времени Плутарх возвратился в Херонею. Он верно служил своему городу, исполняя общественные должности. Он собирал в своем доме молодежь, а обучая собственных сыновей, создал своего рода «частную академию», в которой играл роль наставника и лектора. На пятидесятом году жизни стал жрецом Аполлона в Дельфах, старался вернуть святилищу и оракулу былое значение.

Богатству интересов Плутарха (в основном они вращались вокруг семейной жизни, жизни греческих городов-государств, религиозных проблем и вопросов дружбы) соответствовало значительное число его сочинений, от которых сохранилось меньше половины.

Чрезвычайно трудно установить их хронологию. Тематически мы можем разделить их на 2 группы: первая, очень разнородная, охватывает созданные в разные периоды сочинения, в основном философские и дидактические, объединяя их под общим названием Этика (Moralia); вторую составляют биографии. (Все названия обычно цитируются по-латыни.) В Этике мы находим примерно 80 сочинений.

Самыми ранними из них являются те, которые носят риторический характер, как например похвалы Афинам, рассуждения о Фортуне (греч. Тихе) и ее роли в жизни Александра Македонского или в истории Рима. Большую группу составляют также популярно-философские трактаты; из них, возможно, самым характерным для Плутарха является небольшое сочинение «О состоянии духа».

Во всех этих сочинениях находят отражение педагогические интересы Плутарха, неудивительно, что он поднимал подобные вопросы также в работах «Как нужно молодому человеку слушать поэтов», «Как пользоваться лекциями» и т. д. Тематически приближаются к ним политические сочинения Плутарха, особенно те из них, что содержат рекомендации для правителей и государственных деятелей.

К сочинениям на темы семейной жизни относится и консоляция (то есть утешительное сочинение после тяжкой утраты), обращенная к жене Плутарха Тимоксене, потерявшей единственную дочь. Наряду с наиболее популярными работами в диалогической форме, в Этику входили и другие — приближенные по своему характеру к научному докладу, в которых Плутарх, не вдаваясь глубоко в теоретические рассуждения, тем не менее приводит множество ценных сведений по истории философии.

К ним следует причислить сочинения об учении Платона, как например «Платоновские вопросы», или «О сотворении души» в «Тимее», а также полемические произведения, направленные против эпикурейцев и стоиков.

Плутарх писал и о человеческой душе, интересовался психологией, возможно, даже психологией животных, если сочинения о сообразительности и разумности зверей действительно вышли из-под его пера.

Сочинение Плутарха «О лике на лунном диске» представляет различные теории относительно этого небесного тела, в конце Плутарх обращается к теории, принятой в Академии Платона (Ксенократ), усматривая в Луне родину демонов.

Пристрастия Плутарха, столь ярко проявившиеся в его биографиях, нашли отражение также в сборнике лакедемонских присловий (другой сборник известных изречений Апофтегматы, вероятно, большей частью не является подлинным). Самые разные темы раскрывают в форме диалога такие произведения, как «Пир семи мудрецов» или «Беседы на пиру» (в 9 книгах).

В «Этике» Плутарха включены и неаутентичные произведения неизвестных авторов. К важнейшим из них принадлежат: «О музыке», представляющее один из главных источников наших знаний об античной музыке (Аристоксен, Гераклид Понтийский), и «О воспитании детей», произведение чрезвычайно известное и переведенное в эпоху Возрождения на многие языки.

Однако своей славой Плутарх обязан не «Этике», а биографиям. Во вступлении к жизнеописанию Эмилия Павла (Aemilius Paulus) сам Плутарх очерчивает преследуемые им цели: общение с великими людьми древности несет в себе воспитательные функции, а если не все жизнеописания привлекательны, то ведь отрицательный пример тоже может воздействовать устрашающе и обратить на путь праведной жизни.

Желая обрисовать деяния своих героев, Плутарх использовал доступный ему исторический материал, с которым обходился довольно свободно, поскольку полагал, что пишет биографию, а не историю. Его прежде всего интересовал портрет человека, и, чтобы зримо его представить, Плутарх охотно привлекал анекдоты.

Писать биографии Плутарх начал еще в юности. Вначале он обратил свое внимание на знаменитых людей Беотии: Гесиода, Пиндара, Эпаминонда — впоследствии стал писать и о представителях других областей Греции: о Леониде, Аристомене, Арате Сикионском и даже о персидском царе Артаксерксе II.

Во время пребывания в Риме Плутарх создавал биографии римских императоров, предназначенные для греков. И лишь в поздний период он написал свое важнейшее произведение «Сравнительные жизнеописания» (Bioi paralleloi; лат. Vitae parallelae).

Это были биографии выдающихся исторических лиц Греции и Рима, сопоставленные попарно. Некоторые их этих пар составлены удачно, как например мифические основатели Афин и Рима — Тесей и Ромул, первые законодатели — Ликург и Нума Помпилий, величайшие вожди — Александр и Цезарь. Другие сопоставлены более произвольно: «дети счастья» — Тимолеонт и Эмилий Павел, или пара, иллюстрирующая превратности человеческих судеб — Алкивиад и Кориолан.

После биографий Плутарх давал общую характеристику, сравнение двух образов (synkrisis). Лишь у нескольких пар это сопоставление отсутствует, в частности у Александра и Цезаря. Всего было 23 пары, представленные в хронологическом порядке. Сохранилось 22 пары (утрачены жизнеописания Эпаминонда и Сципиона) и четыре единичных жизнеописания более раннего периода: Арата Сикионского, Артаксеркса II, Гальбы и Отона.

Всю свою жизнь Плутарх посвятил общественной и политической деятельности, а прежде всего — педагогике. Изо всех сил он старался показать культурную роль Греции.

До конца античности и в Византии Плутарх пользовался громкой славой величайшего воспитателя и философа. В эпоху Ренессанса (XV в.) найденные сочинения Плутарха, переведенные на латинский язык, вновь стали основой европейской педагогики. Чаще всего читали трактат о воспитании детей, до начала XIX в. считавшийся аутентичным.

Большая часть его многочисленных сочинений дошла до нашего времени. Как видно из каталога некоего Ламприи, предполагаемого ученика Плутарха, их было около 210.

Сохранившиеся произведения Плутарха делятся на две основные группы: биографии, или исторические труды, и философско-публицистические сочинения, известные под общим названием «Moralia».До нас дошли 46 параллельных биографий, к которым примыкают ещё 4 отдельных жизнеописания (Артаксеркса, Арата, Гальбы и Отона). Несколько биографий утеряно.

Соединение двух параллельных жизнеописаний — грека и римлянина — соответствовало давнему обычаю биографов, заметному ещё у Корнелия Непота, и притом очень соответствовало взглядам Плутарха, который всей душой был предан прошлому своего народа, но охотно признавал изумительную силу римской государственности и имел среди своих ближайших друзей как греков, так и римлян.

В большинстве пар причина соединений понятна сама по себе (соединены, напр., величайшие ораторы — Цицерон и Демосфен, древнейшие законодатели — Ликург и Нума, знаменитейшие полководцы — Александр Македонский и Цезарь).

У 19 пар Плутарх даёт в заключение биографий краткое указание общих черт и главнейших различий сравниваемых мужей. Автор нигде не является историком, критически исследующим факты. Его цель — дать философские характеристики, представить данную личность возможно всесторонне, чтобы нарисовать поучительную картину, побудить читателей к добродетели и воспитать их к практической деятельности.

Как бы дополнением к биографиям являются «Апофегмы царей и полководцев», к которым в рукописях присоединяется подложное письмо Плутарха к Траяну и столь же подложные мелкие собрания разных иных «апофегм».

«Моралии» — в стандартное издание входит 78 трактатов, из которых несколько считаются не принадлежащими Плутарху.

Из переводчиков Плутарха на новые европейские языки особой славой пользовался французский автор Амио.

На русский язык Плутарха стали переводить ещё с XVIII века: См. переводы Степана Писарева, «Наставления Плутарха о детоводстве» (СПб., 1771) и «Слово о непреступающем любопытстве» (СПб., 1786); Ив. Алексеева, «Нравственные и философические сочинения Плутарха» (СПб., 1789); E. Сферина, «О суеверии» (СПб., 1807); С. Дистуниса и др. «Плутарховы сравнительные жизнеописания» (СПб., 1810, 1814-16, 1817-21); «Жизнеописания Плутарха» под ред. В. Герье (М., 1862); биографии Плутарха в дешёвом издании А. Суворина (пер. В. Алексеева, т. I-VII) и под заглавием «Жизнь и дела знаменитых людей древности» (М., 1889, I-II); «Беседа о лице, видимом на диске луны» («Филол. обозрение» т. VI, кн. 2).
* переизд.: Сравнительные жизнеописания. / Пер. В. А. Алексеева. М.: Альфа-кн. 2008. 1263 стр.
Лучшее русское издание «Сравнительных жизнеописаний», где большая часть перевода выполнена С. П. Маркишем:
* Плутарх. Сравнительные жизнеописания. В 2 т. / Изд. подг. С. С. Аверинцев, М. Л. Гаспаров, С. П. Маркиш. Отв. ред. С. С. Аверинцев. (Серия «Литературные памятники»). 1-е изд. В 3 т. М.-Л., Издательство АН СССР. 1961-1964. 2-е изд., испр. и доп. М., Наука. 1994. Т.1. 704 стр. Т.2. 672 стр.,
О сравнительных достоинствах рукописей Плутарха см. критические аппараты к изданиям Reiske (Лпц., 1774-82), Sintenis («Vitae», 2 изд., Лпц., 1858-64); Wyttenbach («Moralia», Лпц., 1796-1834), Bernardakes («Moralia», Лпц. 1888-95), также Treu, «Zur Gesch. d. Uberlieferung von Plut. Moralia» (Бресл., 1877-84). Словарь плутарховского языка — при назв. издании Wyttenbach’a. О жизни Плутарха скудные сведения даёт Свида.

Из новых соч. ср. Wesiermann, «De Plut. vita et scriptis» (Лпц., 1855); Volkmann «Leben, Schriften und Philosophie des Plutarch» (Б., 1869); Muhl, «Plutarchische Studien» (Аугсбург, 1885) и др.
* Елпидинский Я. С. Религиозно-нравственное мировоззрение Плутарха Херонейского. СПб., 1893. 462 стр.
* Аверинцев С. С. Плутарх и античная биография: К вопросу о месте классика жанра в истории жанра. М., 1973.
o переизд. в кн.: Аверинцев С. С. Образ античности. Сб. СПб.: Азбука-классика. 2004. 480 стр. 3000 экз.

Определение

Биография

Сочинения

Сравнительные жизнеописания

Другие произведения

Литература

Плутарх в русских переводах

Цитаты и афоризмы

Определение

Плута́рх из Хероне́и (др.-греч. Πλούταρχος) (ок. 45 — ок. 127) — древнегреческий философ, биограф, моралист.

Плутарх это (ок. 46 - ок. 120) - древнегреческий писатель, автор морально-философских и историко-биографических сочинений. Из огромного литературного наследия Плутарха , составлявшего около 250 сочинений, сохранилось не более трети произведений, большая часть которых объединена под общим названием «Моралий». Другая группа - «Сравнительные жизнеописания» - включает 23 пары биографий выдающихся политических деятелей Древней Греции и Рима, подобранных по сходству их исторической миссии и близости характеров.

Биография

Происходил из состоятельной семьи, проживавшей в небольшом городке в Беотии.

В Афинах изучал математику, риторику и философию, последнюю главным образом у платоника Аммония, но также значительное влияние на него оказали Перипат и Стоя. По философским воззрениям был эклектиком, в философии его интересовало ее практическое приложение.

В молодости много путешествовал. Посетил Грецию, Малую Азию, Египет, был в Риме, где встретился с неопифагорейцами, а также завязал дружбу с многими выдающимися людьми, в том числе с Луцием Местрием Флором, близким соратником императора Веспасиана, который помог Плутарху получить римское .

Однако в скором времени Плутарх возвратился в Херонею. Он верно служил своему городу, исполняя общественные должности. Он собирал в своем доме молодежь, и, обучая собственных сыновей, создал своего рода «частную академию», в которой играл роль наставника и лектора.

На пятидесятом году жизни стал жрецом Аполлона в Дельфах, старался вернуть святилищу и оракулу былое значение.

Плутарх не был оригинальным писателем. В основном он собирал и обрабатывал то, что другие, более оригинальные писатели и мыслители написали до него. Но в обработке Плутарха целая традиция, отмеченная знаком его личности, обрела новый облик и именно в таком виде она определяла в течение многих веков европейскую мысль и литературу. Богатству интересов Плутарха (в основном они вращались вокруг семейной жизни, жизни греческих городов-государств, религиозных проблем и вопросов дружбы) соответствовало значительное число его сочинений, от которых сохранилось меньше половины. Чрезвычайно трудно установить их хронологию. Тематически мы можем разделить их на 2 группы: первая, очень разнородная, охватывает созданные в разные периоды сочинения, в основном философские и дидактические, объединяя их под общим названием Этика (Moralia); вторую составляют биографии. (Все названия обычно цитируются по-латыни.) В Этике мы находим примерно 80 сочинений. Самыми ранними из них являются те, которые носят риторический характер, как, например похвалы Афинам, рассуждения о Фортуне (греческом Тихе) и ее роли в жизни Александра Македонского или в истории Рима.

Большую группу составляют также популярно-философские трактаты; из них, возможно, самым характерным для Плутарха является небольшое сочинение О состоянии духа. В воспитательных целях задуманы другие сочинения, содержащие советы, как надо поступать, чтобы быть счастливым и преодолеть недостатки (например, О чрезмерном любопытстве, О болтливости. Об излишней робости}. По этим же причинам Плутарх занимался вопросами любви и брака.

Во всех этих сочинениях находят отражение педагогические интересы Плутарха, неудивительно, что он поднимал подобные вопросы также в работах Как нужно молодому человеку слушать поэтов. Как пользоваться лекциями и т. д. Тематически приближаются к ним политические сочинения Плутарха, особенно те из них, что содержат рекомендации для правителей и политических деятелей . К сочинениям на темы семейной жизни относится и консоляция (то есть утешительное сочинение после тяжкой утраты), обращенная к жене Плутарха Тимоксене, потерявшей единственную дочь.

Наряду с наиболее популярными работами в диалогической форме, в Этику входили и другие — приближенные по своему характеру к научному докладу, в которых Плутарх, не вдаваясь глубоко в теоретические рассуждения, тем не менее приводит множество ценных сведений по истории философии. К ним следует причислить сочинения об учении Платона, как например Платоновские вопросы. или О сотворении души в "Тимее", а также полемические произведения, направленные против эпикурейцев и стоиков.

Вопросам религии Плутарх посвятил многочисленные произведения, среди них так называемые «пифийские» диалоги, касающиеся оракула Аполлона в Дельфах. Наиболее интересным в этой группе представляется произведение Об Исиде и Осирисе, в котором Плутарх, сам посвященный в мистерии Диониса, изложил самые разнообразные синкретические и аллегорические интерпретации мистерий Осириса. Об интересе Плутарха к древностям свидетельствуют два сочинения: Греческие вопросы (Aitia Hellenika; лат. Quaestiones Graeсае) и Римские вопросы (Aitia Romaika; лат. Quaestiones Romanae), в которых раскрывается значение и происхождение различных обычаев греко-римского мира (много места отведено вопросам культа).

Сочинение Плутарха О лике на лунном диске представляет различные теории относительно этого небесного тела, в конце Плутарх обращается к теории, принятой в Академии Платона (Ксенократ), усматривая в Луне родину демонов. Пристрастия Плутарха, столь ярко проявившиеся в его биографиях, нашли отражение также в сборнике лакедемонских присловий (другой сборник известных изречений Апофтегматы, вероятно, большей частью не является подлинным). Самые разные темы раскрывают в форме диалога такие произведения, как Пир семи мудрецов или Беседы на пиру (в 9 книгах).

В Этике Плутарха включены и неаутентичные произведения неизвестных авторов. К важнейшим из них принадлежат: О музыке, представляющее один из главных источников наших знаний об античной музыке (Аристоксен, Гераклид Понтийский), и О воспитании детей, произведение чрезвычайно известное и переведенное в эпоху Возрождения на многие языки. Однако своей славой Плутарх обязан не Этике, а биографиям.

Во вступлении к жизнеописанию Эмилия Павла (Aemilius Paulus) сам Плутарх очерчивает преследуемые им цели: общение с великими людьми древности несет в себе воспитательные функции, а если не все жизнеописания привлекательны, то ведь отрицательный пример тоже может воздействовать устрашающе и обратить на путь праведной жизни.

В биографиях Плутарх следует учению перипатетиков, которые в области этики решающее значение приписывали действиям человека, утверждая, что каждое действие порождает добродетель. Плутарх выстраивает их согласно схеме перипатетических биографий, описывая поочередно рождение, юность, характер, деятельность, смерть героя и ее обстоятельства. Желая обрисовать деяния своих героев, Плутарх использовал доступный ему исторический материал, с которым обходился довольно свободно, поскольку полагал, что пишет биографию, а не историю. Его прежде всего интересовал портрет человека, и, чтобы зримо его представить, Плутарх охотно привлекал анекдоты.

Так родились красочные, эмоциональные повествования, успех которым обеспечили авторский талант рассказчика, его тяга ко всему человеческому и возвышающий душу нравственный оптимизм. Однако биографии Плутарха имеют также большую историческую ценность, ибо он неоднократно обращался к недоступным для нас сегодня источникам. Писать биографии Плутарх начал еще в юности. Вначале он обратил свое внимание на знаменитых людей Беотии: Гесиода, Пиндара, Эпаминонда — впоследствии стал писать и о представителях других областей Греции : о Леониде, Аристомене, Арате Сикионском и даже о персидском царе Артаксерксе II.

Во время пребывания в Риме Плутарх создавал биографии римских императоров, предназначенные для греков. И лишь в поздний период он написал свое важнейшее произведение Сравнительные жизнеописания (Bioi paralleloi; лат. Vitae parallelae). Это были биографии выдающихся исторических лиц Греции и Рима, сопоставленные попарно. Некоторые их этих пар составлены удачно, как например мифические учредители Афин и Рима — Тесей и Ромул, первые законодатели — Ликург и Нума Помпилий, величайшие вожди — Александр и Цезарь. Другие сопоставлены более произвольно: «дети счастья» — Тимолеонт и Эмилий Павел, или пара, иллюстрирующая превратности человеческих судеб — Алкивиад и Кориолан. После биографий Плутарх давал общую характеристику, сравнение двух образов (synkrisis). Лишь у нескольких пар это сопоставление отсутствует, в частности у Александра и Цезаря. Всего было 23 пары, представленные в хронологическом порядке. Сохранилось 22 пары (утрачены жизнеописания Эпаминонда и Сципиона) и четыре единичных жизнеописания более раннего периода : Арата Сикионского, Артаксеркса II, Гальбы и Отона. Всю свою жизнь Плутарх посвятил общественной и политической деятельности, а прежде всего — педагогике. Изо всех сил он старался показать культурную роль Греции. До конца античности и в Византии Плутарх пользовался громкой славой величайшего воспитателя и философа. В эпоху Ренессанса (XV в.) найденные сочинения Плутарха, переведенные на латинский язык, вновь стали основой европейской педагогики. Чаще всего читали трактат О воспитании детей, до начала ХIХ в. считавшийся аутентичным.

Биография Плутарха весьма скудна и может быть изучаемая преимущественно на основании сочинений самого же Плутарха, в которых он нередко делится с читателем воспоминаниями из своей жизни.

Прежде всего в точности совершенно неизвестны годы его жизни, и представление о них можно получить только из косвенных данных. Согласно этим косвенным данным можно с полной уверенностью утверждать, что Плутарх родился в конце 40-х годов I-го века нашей эры и умер в промежутке 125-130 гг., то есть прожил около 75 лет. Отец его был несомненно зажиточный человек, но он не был аристократом. Это дало Плутарху возможность рано приступить к школьным занятиям и ещё в юном возрасте стать высокообразованным человеком. Родной город Плутарха - Херонен, в греческой области Беотии.

Все представители его семьи обязательно образованы и культурны, обязательно высоки духом и отличаются безупречным поведением. О своей жене Тимоксене Плутарх нередко говорит в своих сочинениях, и всегда говорит в самом высоком тоне. Она была не только любящей женой, но ей претили разные женские слабости вроде нарядов. Её любили за простоту нрава, за естественность поведения, за её умеренность и внимательность.

У Плутарха было четыре сына и одна дочь, которая, как и один из сыновей, умерла в младенческом возрасте. Плутарх настолько любил свою семью, что посвящал её членам даже свои сочинения, а по случаю смерти дочери нежное и возвышенное утешительное послание к собственной жене.

Известно о многих путешествиях Плутарха. Он побывал в Александрии, центре тогдашней образованности, получал образование и в Афинах, бывал в Спарте, Платеях, в Коринфе у Фермопия, в Риме и других исторических местах Италии, а также в Сардах (Малая Азия).

Имеются сведения об основанной им в Херонее философско-нравственной школы.

Даже если исключить подложные и сомнительные сочинения Плутарха, всё же список вполне достоверных и притом дошедших до нас сочинений является, по сравнению с другими писателями, огромным. До нас дошли, во-первых, сочинения историко-философского характера: 2 сочинения о Платоне, 6 - против стоиков и эпикурейцев. Кроме того, имеются сочинения, посвящённые проблемам космологии и астрономии, психологии, этики, политики, семейной жизни, педагогики, антикварной истории.

Плутарх написал несколько трактатов религиозного и религиозно-мифического содержания. Особенно нужно выделить его сочинения моралистического содержания, где он анализирует такие, например, человеческие страсти, как сребролюбие, гневливость, любопытство. К весьма сложным по своей тематике можно отнести застольные и пиршественные беседы, составляющие, можно сказать, особый литературный жанр, а также собрания изречений. Все эти сочинения представляют собой один общий раздел, обыкновенно носящий малопонятное название Moralia. В этом разделе моральные сочинения, правда, представлены очень широко, и без этой морали у Плутарха не обходится почти ни один трактат.

Особый раздел сочинений Плутарха, и тоже огромный, тоже весьма популярный во все века, и, может быть, даже более популярный, чем Moralia, - это "Сравнительные жизнеописания". Здесь можно найти и строго исторические данные, и моралистику, и увлечение искусством портрета, и философию, и беллетристику.

Античное мировоззрение и античная художественная практика опираются на интуиции живого, одушевлённого и разумного космоса, всегда видимого и слышимого, всегда чувственно воспринимаемого, вполне материального космоса с неподвижной землёй посредине и с небом как областью вечного и правильного движения небесного свода. Всё это, безусловно, предопределено самим характером социально-исторического развития древнего мира. В то время как последующие культуры сначала исходили из личности, абсолютной или относительной, а также из общества и уже потом приходили к природе и космосу, античная мысль наоборот, исходила из наглядной данности чувственно-материального космоса и уже потом делала из этого выводы для теории личности и общества. Это навсегда определило собой подчёркнуто материальную, то есть архитектурно-скульптурную образность античных художественных построений, что мы, безусловно, находим у Плутарха. Итак, чувственно-материальная космология - вот исходный пункт мировоззрения и творчества Плутарха.

Поскольку античная литература просуществовала больше тысячелетия, она прошла много разных периодов своего развития. Космология периода классики, а именно высокой классики, - это учение о мироздании в платоновском "Тимее". Здесь дана ясная и отчётливая картина живого и материально-чувственного космоса со всеми подробностями материальной сферики космоса. Поэтому Плутарх в первую очередь платоник.

Плутарх находил в классическом платонизме в первую очередь учение о божестве, но не в виде наивного вероучения, а в виде продуманного требования бытия, и притом единого бытия, которое является пределом и возможностью для всякого частичного бытия и для всякой множественности. Плутарх глубоко убеждён в том, что если имеется бытиё частичное, изменчивое и незавершённое, то это значит, что имеется бытиё единое и цельное, неизменное и всесовершенное. "Ведь божественное не есть множественность, как каждый из нас, представляющий разнообразную совокупность из тысячи различных частиц, находящихся в изменении и искусственно смешанных. Но необходимо, чтобы сущное было одним, так как существует только единое. Разнообразие же по причине отличия от сущего оборачивается небытиём" ("Об "E" в Дельфах", 20). "Вечно неизменному и чистому присуще быть единым и несмешанным" (там же). "Насколько возможно найти соответствие между переменчивым ощущением и умопостигаемой и неизменной идеей, настолько это отражение даёт так или иначе какое-то призрачное представление о божественной милости и счастье" (там же, 21). Таким отражением божественного совершенства является прежде всего космос. Об этом говорится уже и в цитируемом здесь трактате (21): "Всё, что присуще так или иначе космосу, божество объединяет в своей сущности и удерживает слабую телесную субстанцию от уничтожения".

По космологической проблеме Плутарх посвящает целых два трактата в связи сочинения своими комментариями на платоновского "Тимея". В трактате "О происхождении души в "Тимее" Платона" Плутарх развивает в чисто платоническом духе учение об идее и материи, о вечном, но беспорядочном существовании материи, о превращении божественным Демиургом этой материи в красоту, строй и порядок существующего теперь космоса, о создании вечного и неизменного движения небесного свода с помощью упорядочивающей деятельности мировой души и о вечной красоте живого, одушевлённого и разумного космоса. Действительно, и сам Платон в своём построении идеально прекрасного космоса, как мы это находим в его диалоге "Тимей", был на высоте именно классического представления о космосе. И такое же классическое представление является мечтой и Плутарха, на все лады восхваляющего красоты совершенного, хотя и вполне чувственно-материального космоса.

Но уже и здесь на высоте своего теоретического мировоззрения Плутарх начинает проявлять некоторого рода неустойчивость и даже двойственность своей общефилософской позиции. Когда Платон строил свой космос, ему и в голову не приходило противопоставлять добро и зло. Для него было достаточно уже того одного, что вечный божественный Ум со своими вечными идеями оформил раз навсегда бесформенную и неупорядоченную материю, откуда и появился тоже вечный и тоже навеки прекрасный космос. Совершенно новый оттенок вносит Плутарх в это классический оптимизм. В указанном трактате о происхождении души по "Тимею" он вдруг начинает рассуждать о том, что отнюдь не вся беспорядочная материя была приведена в порядок Демиургом, что значительные её области остаются беспорядочными и до настоящего времени и что эта беспорядочная материя (будучи, очевидно, тоже вечной) и теперь и всегда будет началом всякого беспорядка, всяких катастроф и в природе и в обществе, то есть, попросту говоря, злой душой мира. В этом смысле Плутарх толкует и всех главнейших старых философов - Гераклита, Парменида, Демокрита, даже Платона и даже Аристотеля.

За классикой VI-IV вв. до нашей эры последовала та переработка классики, которая обычно именуется не периодом эллинства, а периодом эллинизма. Сущность эллинизма заключается в субъективной реконструкции классического идеала, в его логической сконструированности и эмоционально-интимной пережитости и охваченности. Поскольку Плутарх действовал в эпоху эллинизма, его мировоззрение и художественная практика построены не на чистом платонизме, но на его субъективистской и имманентно-субъективной интерпретации. Плутарх - субъективистски настроенный интерпретатор платонизма в условиях сохранения космологического объективизма в целом.

Плутарх жил не в век начального эллинизма (III-I вв. до нашей эры), а непосредственно после него. И тем не менее печать этого начального эллинизма решительным образом оказалась характерной для всего Плутарха. Этот начальный эллинизма не повлиял на Плутарха своими тремя философскими школами - стоицизмом, эпикурейством и скептицизмом. Эти школы возникли как защитное мероприятие для появившегося тогда индивидуализма и субъективизма. Нужно было воспитать строгого и сурового субъекта и охранять его внутренний покой перед нараставшей тогда громадой эллинистически-римских империй. Плутарх оказался чуждым и сурового ригоризма стоиков, и беззаботного наслажденчества эпикурейцев, и полного отказа от всякого логического конструирования у скептиков.

Из всех аспектов нараставшего тогда субъективизма Плутарху оказалась ближе всего малая, скромная и простая человеческая личность с её повседневными привязанностями, с её любовью к семье и к родным местам и с её мягким, сердечным патриотизмом.

Начальный период эллинизма с его тремя философскими школами - стоицизмом, эпикурейством и скептицизмом - оказался для Плутарха слишком суровой философской позицией. Как философ эллинизма, Плутарх, конечно, тоже выдвигал на первый план человеческую личность и тоже хотел дать лично продуманную и интимно пережитую картину объективной космологии. Но указанные три основные школы начального эллинизма явно были для него слишком суровы и требовательны, слишком абстрактны и бескомпромиссны. Выше уже говорилось, что выступивший в те времена интимный человеческий субъект был не так суров, как у стоиков, не так принципиален, как у эпикурейцев, и не так безнадёжно анархичен, как у скептиков. Человеческий субъект проявил себя здесь весьма своеобразно, начиная от своих повседневно-бытовых установок и кончая разнообразными формами сентиментализма, романтизма и любых психологических капризов. Было две таких тенденции раннего эллинизма, которые не только имели положительное влияние на Плутарха, но часто даже превышали собою прочие формы субъективной ориентации человека у Плутарха.

Первая такая тенденция у Плутарха - это бытовизм и вполне обывательская личная ориентация. Этот бытовизм заполнял у Плутарха решительно все его настроения и доходил до полной непринуждённости, до повседневной ограниченности, до бессодержательного многословия и, прямо можно сказать, до болтовни. Но от Менандра до Плутарха прошло всё-таки несколько столетий, и чисто бытовые анализы во времена Плутарха уже устарели. Какой же был, в таком случае, смысл десятки и сотни страниц отводить праздной болтовне на темы повседневности и случайным анекдотам? А для Плутарха здесь крылся очень большой смысл. На почве такого сплошного бытовизма выступала психология маленького человека, выступала тенденция обезопасить себя от грандиозных и слишком суровых проблем. Или, вернее сказать, суровые проблемы здесь не снимались, но создавалась психологическая возможность переживать их не очень болезненно и не очень трагически. Менандр - не платоник, а живописатель быта. Но Плутарх - платоник, и вместе с платонизмом вырисовывался для него длинный ряд глубоких, часто трагических и часто невыносимых проблем. Он умудрялся выносить и переносить эти большие проблемы, часто для него значительные и даже торжественные, но всегда требовательные и ответственные. Бытовизм малого человека как раз и помогал Плутарху сохранять спокойствие духа и не падать ниц перед неразрешимым и невозможным. Вот почему даже в своих "Сравнительных жизнеописаниях" Плутарх, изображая великих людей, не только не избегает никаких бытовых деталей, но часто даже придает им глубокое значение.

Бытовизм начального периода эллинизма имел огромное значение и для мировоззрения, и для писательской манеры Плутарха. Но в этом начальном эллинизме была ещё одна, тоже новая и замечательная и тоже огромная по своей силе, тенденция, воспринятая Плутархом глубоко, раз и навсегда. Эта тенденция, или, лучше сказать, эта духовная стихия, была тем, что мы сейчас должны назвать морализмом.

Это было безусловной новостью для греческой философии и литературы потому, что все классические и уж тем более все доклассическое никогда не знало никакой специальной моралистики. Дело в том, что вся классика живёт героизмом, а героизму нельзя было научиться, героизм давался только самой природой, то есть только богами. Все древние герои были либо прямыми, либо косвенными потомками только самих же богов. Свершать героические подвиги можно было, конечно, только после прохождения предварительной героической подготовки. Но сделаться героем было нельзя. Можно было родиться героем и усовершенствоваться в героизме. Но древнегреческий классический героизм - это область не педагогическая, не воспитательная и потому не моралистическая. Героизм в те времена был явлением природно-человеческим или, что то же, божественным. Но вот классика кончилась, и затем в период эллинизма, выступил уже самый обыкновенный человек, не потомок богов, не герой по природе, а просто человек. Для своих повседневных дел такой человек должен был специально воспитываться, специально обучаться и тренироваться, всегда консультируясь у старших и опытнейших. И вот тут-то как раз и зародилась та моралистика, которая была неизвестна классическому герою. Чтобы стать приличным и достойным человеком, нужно было знать тысячи личных, общественных и, вообще говоря, моральных правил.

Плутарх - моралист. И не просто моралист. Моралистика - это его подлинная стихия, беззаветная тенденция всего его творчества, никогда не угасающая любовь и какое-то педагогическое наслажденчество. Только бы учить, только бы наставлять, только бы разъяснять трудные вопросы, только бы поставить своего читателя на путь вечного самоанализа, вечного самоисправления и неотступного самосовершенствования.

Короче говоря, от этого начального периода эллинизма к Плутарху перешёл бытовизм и добродушный морализм. Другими словами, Плутарх был благодушным платоником, для которого гораздо ближе оказались бытописательно-моралистические формы вместо грандиозных и величественных форм классического платонизма и с интерпретацией его в духе мягкосердечно и искренне настроенного бытописателя и моралиста.

Наконец, кроме прямой критики трёх философских школ начального эллинизма и кроме бытописательной моралистики малого человека, Плутарх унаследовал от раннего эллинизма ещё и ту смелость прогрессировавшего субъективизма, которая потребовала всерьёз учитывать зло в природе, личности и обществе вопреки безраздельному космологическому оптимизму. Именно скромный и обывательски настроенный Плутарх требовал признания не только доброй, но и злой души мира. В этом смысле он осмеливался критиковать даже и самого Платона. Итак, субъективистски настроенный интерпретатор Платона, Плутарх употребил эту интерпретацию для защиты малого и скромного человека, для постоянного бытовизма и морализма и для признания за злом (а не только за одним добром) колоссальной космической силы.

Плутарх, живший на рубеже I-II вв. нашей эры невольно оказался не только под влиянием раннего эллинизма, но и под влиянием того более позднего эллинизма, который в античной науке получил название века эллинского возрождения. Необходимо отдавать себе строгий отчёт в том, что такое это эллинское возрождение, в чём Плутарх с ним сходствует и в чём резко различествует.

Если брать эллинское возрождение как принцип, то это не могло быть буквальной реставрацией несколько столетий назад отжившей классики. Это было превращением классики не в буквальную, то есть не в буквально жизненную, но только в эстетическую предметность, в самодовлеющее и вполне изолированное созерцание давно минувшей красоты. Таким чистым эстетиком Плутарх никогда не был, и такая изолированная самодовлеющая эстетическая предметность всегда была ему глубоко чужда. Он не был способен на тонко-чувственный импрессионизм Филостратов, на захлёбывание интересными филологическими пустяками Атенея, сухое и методическое описательство мифографов или беспардонную юмористику мифологических зарисовок у Лукиана.

Может быть, некоторым отдалённым результатом эллинского возрождения, характерно именуемого ещё и как вторая софистика, было очень частое у Плутарха многословие, доходившее у него иной раз до какой-то праздной болтовни. Это была у него не просто болтливость, но опять таки защитная мера для охраны прав обыденного человека на своё существование, на свои пусть мелкие, но зато чисто человеческие потребности и настроения.

Эту подлинную значимость необходимо констатировать в том, каким методом пользуется Плутарх в своей склонности к возрожденческой методологии. Именно наглядно данная, созерцательно самодовлеющая и эстетически изолированная предметность никогда не использовалась Плутархом буквально, никогда не была для него "чистым" искусством, никогда не была искусством для искусства. В этом эстетически-изолированном самодовлении, с виду вполне бескорыстном и ни в чём жизненно не заинтересованном, Плутарх всегда почерпал силы именно для жизни. Такое эстетическое самодовление всегда его оживляло, укрепляло, освобождало от суеты и мелочей, всегда преобразующе действовало на психику, на общество, облегчая борьбу, просветляя суету и осмысливая житейские невзгоды и трагическую безвыходность. Вот почему бытовизм и морализм у Плутарха всегда пересыпаны мифологическими и литературными примерами, легендами, баснями и произвольно выдуманными ситуациями, анекдотами и острыми словечками, на первый взгляд как будто нарушающими ровно текущее изложение и как бы беспредметно уводящими в сторону. Вся эта мифология и литература, все эти анекдоты и остроумные ситуации никогда и нигде не имели для Плутарха самостоятельного значения, и в этом смысле они привлекались вовсе не для целей изолированного самолюбования. Всё это внедрялось в жизненную практику реально действующего человека, всё это разоблачало низкую и бездарную природу порочных людских страстей, и всё это облегчало, освежало, возвышало и умудряло самого обыкновенного маленького человека. Таким образом, возрожденческо-эллинская теория искусства для искусства, не отнимая у человека его прав на повседневность, сразу и одновременно оказывалась и эстетически-самодавлеющей и возвышающей морально, укрепляющей духовно. Платонизм в этом смысле претерпел у Плутарха ещё новое преображение, и классическая космология, не теряя своей возвышенной красоты, стала оправданием для бытового человека.

В результате нашего обследования обширного литературного наследия Плутарха необходимо сказать, что в настоящее время для филолога является подлинным грехопадением сводить творчество Плутарха к какому-нибудь одному абстрактному принципу. Правда, его социально-историческая основа, хронологически весьма точная, повелительно требует рассматривать его как переход от начального эллинизма, именно - к эллинскому возрождению II в. нашей эры. Но это уже слишком общий принцип. Ближайшее рассмотрение его мировоззрительных и творческих результатов свидетельствует о том, что Плутарх - это чрезвычайно осложнённый платоник, не смогший подняться до платонического монизма, но зато использовавший его многочисленные идеологические оттенки, часто противоречивые, и делавшие этот платонизм неузнаваемым. В приблизительном перечислении вот в таком виде можно было бы представить все эти противоречивые и в полном смысле слова антиномические черты Плутарха с его синтетизмом, если не всегда философским, то всегда ясным и простым, благодушным и добродушным, наивным и мудрым. Именно, у Плутарха совмещались универсализм и индивидуализм, космологизм и бытовизм, монументальность и повседневность, необходимость и свобода, героизм и морализм, торжественность и бытовая проза, идеалогическое единство и неимоверная пестрота изображений, самодовлеющая созерцательность и практическая фактография, монизм и дуализм, стремление материи к совершенству. Всё искусство историка античной литературы и философии в отношении Плутарха в том и заключается, чтобы вскрыть и социально-исторически обосновать именно этот антиномико-синтетический характер его мировоззрения и творчества. Для такого искусства требуется привлечение огромных материалов, и сейчас к этому можно только отдаленно приближаться.

Плутарх находился под сильным влиянием эллинского возрождения, хотя использовал он его для обоснования прав повседневного человека. Но от чего Плутарх уж безусловно был далёк - это от грандиозного завершения всего эллинизма в последние четыре века античности, когда зародилась, процветала и приходила в упадок философская школа неоплатоников. Эти неоплатоники тоже не могли признать в качестве окончательной теорию самодовлеющего созерцания. Они доводили до конца это чисто поэтическое самодавление, домысливая его до того логического конца, когда поэтический и чисто умственный образ вместо метафоры становился живой действительностью, живой вещью и самостоятельно действующей субстанцией. Но поэтический образ, данный как самостоятельная материальная субстанция, есть уже миф; и неоплатонизм III-IV вв. нашей эры как раз и стал именно диалектикой мифа. У Плутарха отношение к мифам было положительное, но не в смысле признания в них первичных субстанций самого бытия. Мифы для него, в конце концов, тоже остались на ступени метафорического морализма, хотя, конечно, всё ещё уходящими в космологические глубины.

Сочинения

Сохранившиеся произведения Плутарха делятся на две основные группы:

Биографии, или исторические труды, и

Философско-публицистические сочинения, известные под общим названием «Ἠθικά» или «Moralia».

До нас дошли 46 параллельных биографий, к которым примыкают ещё 4 отдельных жизнеописания (Артаксеркса, Арата, Гальбы и Отона). Несколько биографий утеряно.

Сравнительные жизнеописания

В большинстве пар причина соединений понятна сама по себе (соединены, например, величайшие ораторы — Цицерон и Демосфен, древнейшие законодатели — Ликург и Нума, знаменитейшие полководцы — Александр Македонский и Цезарь). У 19 пар Плутарх даёт в заключение биографий краткое указание общих черт и главнейших различий сравниваемых мужей. Автор нигде не является историком, критически исследующим факты. Его цель - дать философские характеристики, представить данную личность возможно всесторонне, чтобы нарисовать поучительную картину, побудить читателей к добродетели и воспитать их к практической деятельности.

Этой целью объясняется большое количество фактов из частной жизни изображаемых лиц, анекдоты и остроумные изречения, изобилие моральных рассуждений, разнообразные цитаты поэтов. Недостаток исторической критики и глубины политической мысли не мешали, и до сих пор не мешают биографиям Плутарха находить многочисленных читателей, интересующихся их разнообразным и поучительным содержанием и высоко ценящих теплое гуманное чувство автора. Как бы дополнением к биографиям являются «Апофегмы царей и полководцев», к которым в рукописях присоединяется подложное письмо Плутарха к Траяну и столь же подложные мелкие собрания разных иных «апофегм».

Главным трудом Плутарха, ставшим одним из самых знаменитых произведений античной литературы, явились его биографические сочинения.

"Сравнительные жизнеописания" вобрали в себя громадный исторический материал, включающий сведения из несохранившихся до наших дней произведений античных историков, личные впечатления автора от памятников старины, цитаты из Гомера, эпиграммы и эпитафии. Плутарха принято упрекать в некритическом отношении к используемым источникам, но надо учитывать, что главным для него было не само историческое событие, а след, оставленный им в истории.

Подтверждением этому может служить трактат "О злокозненности Геродота", в котором Плутарх упрекает Геродота в пристрастности и искажении истории Греко-персидских войн. Плутарху, жившему 400 лет спустя, в эпоху, когда, по его выражению, над головой каждого грека был занесен римский сапог, хотелось видеть великих полководцев и государственных деятелей не такими, какими они были на самом деле, но идеальным воплощением доблести и мужества. Он не стремился воссоздать историю во всей ее реальной полноте, но находил в ней выдающиеся примеры мудрости, героизма, самопожертвования во имя родины, призванные поразить воображение его современников.

Во вступлении к биографии Александра Македонского Плутарх формулирует принцип, положенный им в основу отбора фактов: "Мы пишем не историю, а жизнеописания, и не всегда в самых славных деяниях бывает видна добродетель или порочность, но часто какой-нибудь ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаруживают характер человека, чем битвы, в которых гибнут десятки тысяч, руководство огромными армиями и осады городов".

Художественное мастерство Плутарха сделало "Сравнительные жизнеописания" излюбленным чтением для юношества, узнававшего из его сочинений о событиях истории Греции и Рима. Герои Плутарха становились олицетворением исторических эпох: древнейшие времена связывались с деятельностью мудрых законодателей Солона, Ликурга и Нумы, а конец римской республики представлялся величественной драмой, движимой столкновениями характеров Цезаря, Помпея, Красса, Антония, Брута.

Без преувеличения можно сказать, что благодаря Плутарху в европейской культуре складывалось представление об античной истории как о полулегендарной эпохе свободы и гражданской доблести. Именно поэтому его произведения высоко ценили мыслители эпохи Просвещения, деятели Великой Французской революции и поколение декабристов.

Само имя греческого писателя стало нарицательным, поскольку "Плутархами" в 19 веке называли многочисленные издания биографий великих людей.

Другие произведения

В стандартное издание входит 78 трактатов, из которых несколько считаются не принадлежащими Плутарху.

Литература

О сравнительных достоинствах рукописей Плутарха см. критические аппараты к изданиям Reiske (Лпц., 1774—82), Sintenis («Vitae», 2 изд., Лпц., 1858—64); Wyttenbach («Moralia», Лпц., 1796—1834), Bernardakes («Moralia», Лпц. 1888—95), также Treu, «Zur Gesch. d. Ьberlieferung von Plut. Moralia» (Бресл., 1877—84). Словарь плутарховского языка — при назв. издании Wyttenbach’a. О жизни Плутарха скудные сведения даёт Свида. Из новых соч. ср. Wesiermann, «De Plut. vita et scriptis» (Лпц., 1855); Volkmann «Leben, Schriften und Philosophie des plutarch» (Б., 1869); Muhl, «Plutarchische Studien» (Аугсбург, 1885) и др. Из переводчиков Плутарха на новые европейские языки особой славой пользовался Амио.

Плутарх в русских переводах

На русский язык Плутарх стали переводить ещё с XVIII века: См. переводы Писарева, «Наставления Плутарха о детоводстве» (СПб., 1771) и «Слово о непреступающем любопытстве» (СПб., 1786); Ивана Алексеева, «Нравственные и философические сочинения Плутарха» (СПб., 1789); E. Сферина, «О суеверии» (СПб., 1807); С. Дистуниса и др. «Плутарховы сравнительные жизнеописания» (СПб., 1810, 1814—16, 1817—21); «Жизнеописания Плутарха» под ред. В. Герье (М., 1862); биографии Плутарха в дешёвом издании А. Суворина (пер. В. Алексеева, т. I—VII) и под заглавием «Жизнь и дела знаменитых людей древности» (М., 1889, I—II); «Беседа о лице, видимом на диске луны» («Филол. обозрение» т. VI, кн. 2). Ср. исследование Я. Елпидинского «Религиозно-нравственное мировоззрение Плутарха Херонейского» (СПб., 1893).

Лучшее русское издание «Сравнительных жизнеописаний», где большая часть перевода выполнена С. П. Маркишем:

Цитаты и афоризмы

Беседа должна быть столь же общим достоянием пирующих, как и вино.

Болтун хочет заставить себя любить и вызывает, ненависть, хочет оказать услугу - и становится навязчивым, хочет вызвать удивление - и делается смешным; он оскорбляет своих друзей, служит своим врагам.

Всякое дело у разумных супругов решается с обоюдного согласия, но так, чтобы главенство мужа было очевидным и последнее слово оставалось за ним.

Высшая мудрость - философствуя, не казаться философствующим, и шуткой достигать серьезной цели.

Два основных достояния человеческой природы - это ум и рассуждения.

Движение - кладовая жизни.

Если похвально благотворить друзьям, то нет постыдного и в том, чтобы принимать помощь от друзей.

Есть три способа отвечать на вопросы: сказать необходимое, отвечать с приветливостью и наговорить лишнего.

Жена невыносима такая, что хмурится, когда муж не прочь с ней поиграть и полюбезничать, а когда он занят серьезным делом, резвится и хохочет: первое означает, что муж ей противен, второе - что она к нему равнодушна.

Жениться следует не глазами и не пальцами, как это делают некоторые, подсчитывая, сколько за невестой приданого, вместо того чтобы выяснить, какова она будет в совместной жизни.

Заводить собственных друзей жена не должна; хватит с нее и друзей мужа.

Злобе и вспыльчивости не место в супружеской жизни. Замужней женщине к лицу строгость, но пусть эта резкость будет полезной и сладкой, как у вина, а не горькой, как у алоэ, и неприятной, словно лекарство.

Злоречивый язык выдает безрассудного.

Из золотой чаши пить отраву и от друга коварного совет принять - одно и то же.

Из самых диких жеребят выходят наилучшие лошади. Только бы их как следует воспитать и выездить.

Избегать столкновений мужу с женой и жене с мужем следует везде и всегда, но больше всего на супружеском ложе. Ссорам, перебранкам и взаимному оскорблению, если они начались на ложе, нелегко положить конец в другое время и в другом месте.

Или как можно короче, или как можно приятнее.

Как вороны налетают, чтобы выклевать очи мертвых, так и льстецы, обсев, богатство неразумных растаскивают.

Клеветы и злоречия надо остерегаться, как ядовитого червя на розе, - они скрыты тонкими и лощеными оборотами.

Когда из мира уходит солнце, все омрачается, так же и беседа, лишенная дерзости, вся не на пользу.

Когда ты бранишь других, смотри, чтобы ты сам был далек от того, за что дрyгим выговариваешь.

Кто держится с женой слишком сурово, не удостаивая шуток и смеха, тот принуждает ее искать удовольствий на стороне.

Кто рассчитывает обеспечить себе здоровье, пребывая в лени, тот поступает так же глупо, как и человек, думающий молчанием усовершенствовать свой голос.

Лесть подобна тонкому щиту, краской расцвеченному: смотреть на него приятно, нужды же в нем нет никакой.

Ловля с помощью отравы позволяет легко и быстро добыть рыбу, но портит ее, делая несъедобной; так и жены, которые ворожбою или приворотными зельями стараются удержать при себе мужей, чувственными наслаждениями пленяют их, но живут потом с умалишенными и безумными.

Любовь всегда многообразна как во многих отношениях, так и в том, что затрагивающие ее шутки одних тяготят и вызывают у них негодование, а другим приятны. Тут надо сообразовываться с обстоятельствами момента. Подобно тому как дуновение может погасить возникающий огонь вследствие его слабости, а когда он разгорится, придает ему питание и силу, так и любовь, пока она еще тайно возрастает, возмущается и негодует против раскрытия, а разгоревшаяся ярким пламенем находит в подшучиваниях пищу и отвечает на них с улыбкой.

Мне не нужно друга, который, во всем со мной соглашаясь, меняет со мною взгляды, кивая головой, ибо тень то же делает лучше.

Мужество и стойкость потребны людям не только против оружия врагов, но и равным образом против всяких ударов.

Мы часто задаем вопрос, не в ответе нуждаясь, а стремясь услышать голос и снискать расположение другого человека, желая втянуть его в беседу. Опережать с ответами дрyrих, crремясь захватить чужой слух и занять чужие мысли, - все равно что лезть целоваться к человеку, жаждущему поцелуя другого, или устремленный на другого взор стараться привлечь к себе.

Научись слушать, и ты сможешь извлечь пользу даже из тех, кто говорит плохо.

Не на приданое, не на знатность, не на красоту свою следует полагаться жене, а на то, чем по-настоящему можно привязать к себе мужа: на любезность, добронравие и уступчивость, и качества эти проявлять каждодневно не через силу, как бы нехотя, но с готовностью, радостно и охотно.

Не прав был Геродот, сказав, что вместе с одеждой женщина совлекает с собой стыд; напротив, женщина целомудренная, снимая одежду, облекается в стыд, и чем больше стыдливости между супругами, тем большую любовь это означает.

Немного пороков достаточно, чтобы омрачить многие добродетели.

Непрестанно учась, к старости я прихожу.

Ни одно произнесенное слово не принесло столько пользы, сколько множество несказанных.

Никакое тело не может быть столь крепким, чтобы вино не могло повредить его.

Победившие спят слаще побежденных.

Подобно огню, который в тростнике, соломе или заячьем волосе легко вспыхивает, но быстро угасает, если не найдет себе другой пищи, любовь ярко воспламеняется цветущей молодостыо и телесной привлекательностью, но скоро угаснет, если ее не будут питать духовные достоинства и добрый нрав юных супругов.

Подчас не без пользы бывает заткнуть обидчику рот остроумной отповедью; такая отповедь должна быть краткой и не обнаруживать ни раздражения, ни ярости, но пусть она умеет со спокойной улыбкой немного укусить, возвращая удар; как стрелы отлетают от твердого предмета обратно к тому, кто их послал. так и оскорбление словно бы летит от умного и владеющего собой оратора назад и попадет в оскорбителя.

Поначалу особенно следует молодоженам остерегаться разногласий и стычек, глядя на то, как недавно склеенные горшки легко рассыпаются от малейшего толчка; зато со временем, когда места скреплений станут прочными, ни огонь, ни их не берут.

Порядочная женщина даже разговоры не должна выставлять напоказ, и подавать голос при посторонних должно быть ей так же стыдно, как раздеваться при них, ибо голос вьiдает и нрав говорящей, и свойства ее души, и настроение.

Почести меняют нравы, но редко в лучшую сторону.

Правдивое дело, если оно правильно изложено, несокрушимо.

Предатели предают прежде всего себя самих.

Разговаривать жена должна только с мужем, а с другими людьми - через мужа, и пусть этим не огорчается.

Речь государственного деятеля не должна быть ни юношески пылкой, ни театральной, как речи парадных ораторов, плетущих гирлянды из изящных и увесистых слов. Основу его речей должна составлять честная откровенность, истинное достоинство, патриотическая искренность, предусмотрительность, разумное внимание и забота. Правда, что политическое красноречие, гораздо больше, чем судебное, допускает сентенции, исторические параллели, выдумки и образные выражения, умеренное и уместное употребление которых в особенности хорошо действует на слушателей.

Сила речи состоит в умении выразить многое в немногих словах.

Сластолюбивый муж делает жену распутной и похотливой; супруга порядочного и добродетельного человека становится скромной и целомудренной.

Смелость - начало победы.

Совершать дурные поступки - низко, делать добро, когда это не сопряжено с опасностью,- вещь обычная. Хороший человек - тот, кто делает большие и благородные дела, даже если он при этом рискует всем.

Справедливый муж повелевает женою не как хозяин собственностью, но как душа телом; считаясь с ее чувствами, и неизменно благожелательно.

Супружеский союз, если он основан на взаимной любви, образует единое сросшееся целое; если он заключен ради приданого или продолжения рода, то состоит из сопряженных частей; если же - только затем, чтобы вместе спать, то состоит из частей обособленных, и такой брак правильно считать не совместной жизнью, а проживанием под одной крышей.

Суровость делает отталкивающим целомудрие жены, равно как и неопрятность - ее простоту.

Те, кто жадны на похвалу, бедны заслугами.

У наказываемого не остается повода упорствовать против исправления, если он сознает, что наказан не в порыве гнева, а на основании беспристрастного изобличения.

Украшает женщину то, что делает ее более красивой, но делает ее таковою не , изумруды и пурпур, а скромность, благопристойность и стыдливость.

Умная жена, пока разгневанный муж кричит и бранится, хранит молчание, и лишь когда он умолкает, заводит с ним разговор, чтобы смягчить его и успокоить.

Характер есть не что иное, как долговременный навык.

Целомудренная супруга должна показываться на людях не иначе как с мужем, а когда он в отъезде, оставаться невидимой, сидя дома.

Человек здравомыслящий должен остерегаться вражды и озлобления.

Источники

Плутарх. Сравнительные жизнеописания. В 2 т. / Изд. подг. С. С. Аверинцев, М. Л. Гаспаров, С. П. Маркиш. Отв. ред. С. С. Аверинцев. (Серия «Литературные памятники»). 1-е изд. В 3 т. М.-Л., Издательство АН СССР. 1961-1964. 2-е изд., испр. и доп. М., Наука. 1994. Т.1. 704 стр. Т.2. 672 стр.

Издания этических сочинений см. в статье Моралии (Плутарх)

Лосев, “Плутарх. Очерк жизни и творчества.”;

Плутарх. Сочинения.

Кувшинская И.В. Плутарх // Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия-2004

Ботвинник М.Н., Рабинович М.Б., Стратановский Г.А. Жизнеописания знаменитых греков и римлян: Кн. для учащихся. — М.: Просвещение, 1987. — 207 с.

Знаменитые греки и римляне / 35 биографий выдающихся деятелей Греции и Рима, составленных по Плутарху и др. древним авторам М.Н.Ботвинником и М.Б.Рабиновичем. — СПб.: Эпоха, 1993. — 448 с.

Слава далёких веков: Из Плутарха / С древнегреч. пересказал С.Маркиш. — М.: Дет. лит., 1964. — 270 с.: ил. — (Шк. б-ка).

- (ок. 40 120 нашей эры) греческий писатель, историк и философ; жил в эпоху стабилизации Римской империи, когда хозяйство, политическая жизнь и идеология античного общества вступили в период, длительного застоя и загнивания. Идеологическим… … Литературная энциклопедия

В молодости в Афинах Плутарх изучал философию (главным образом у платоника Аммония), математику , риторику . В дальнейшем значительное влияние на философские взгляды Плутарха оказали перипатетики и стоики . Сам он считал себя платоником, но на самом деле был скорее эклектиком , причём в философии его интересовало главным образом её практическое приложение. Ещё в молодости Плутарх вместе с братом Ламприем и учителем Аммонием посетил Дельфы , где ещё сохранялся пришедший в упадок культ Аполлона . Это путешествие оказало серьёзное влияние на жизнь и литературную деятельность Плутарха.

Вскоре после возвращения из Афин в Херонею Плутарх получил от городской общины поручение к римскому проконсулу провинции Ахайя и успешно выполнил его. В дальнейшем он верно служил своему городу, занимая общественные должности. Обучая собственных сыновей, Плутарх собирал в своём доме молодёжь и создал своего рода частную академию, в которой играл роль наставника и лектора. Плутарх был хорошо известен современникам и как общественный деятель, и как философ. Он многократно бывал в Риме и других местах Италии , имел учеников, занятия с которыми вёл на греческом языке (латынь он начал изучать лишь «на склоне лет»). В Риме Плутарх встретился с неопифагорейцами , а также завязал дружбу со многими выдающимися людьми. Среди них были Арулен Рустик, Луций Местрий Флор (соратник императора Веспасиана), Квинт Сосий Сенецион (личный друг императора Траяна). Римские друзья оказали Плутарху ценнейшие услуги. Став чисто формально членом рода Местриев (в соответствии с римской юридической практикой), Плутарх получил римское гражданство и новое имя - Местрий Плутарх. Благодаря Сенекиону он стал самым влиятельным человеком своей провинции: император Траян запретил наместнику Ахайи проводить какие-либо мероприятия без предварительного согласования с Плутархом. Впоследствии это распоряжение Траяна было подтверждено его преемником Адрианом .

На пятидесятом году жизни Плутарх стал жрецом Храма Аполлона в Дельфах. Пытаясь вернуть святилищу и оракулу былое значение, он заслужил глубокое уважение амфиктионов , которые воздвигли ему статую.

Сочинения

Плутарх не был оригинальным писателем. В основном он собирал и обрабатывал то, что другие написали до него. Однако, традиция Плутарха повлияла в течение многих веков на европейскую мысль и литературу.

К «Этике» относятся примерно 80 сочинений. Самыми ранними из них являются те, которые носят риторический характер, как например похвалы Афинам , рассуждения о Фортуне (греч. Тихе) и её роли в жизни Александра Македонского или в истории Рима . Большую группу составляют также популярно-философские трактаты; из них, возможно, самым характерным для Плутарха является небольшое сочинение «О состоянии духа». Не вдаваясь глубоко в теоретические рассуждения, Плутарх часто приводит множество ценных сведений по истории философии. Таковы сочинения «Платоновские вопросы» и «О сотворении души в „Тимее“», а также полемические произведения, направленные против эпикурейцев и стоиков.

В воспитательных целях задуманы другие сочинения, содержащие советы, как надо поступать, чтобы быть счастливым и преодолеть недостатки (например, «О чрезмерном любопытстве», «О болтливости», «Об излишней робости»). По этим же причинам Плутарх занимался вопросами любви и брака. К сочинениям на темы семейной жизни относится и консоляция (то есть утешительное сочинение после тяжкой утраты), обращенная к жене Плутарха Тимоксене, потерявшей единственную дочь. Во многих сочинениях находят отражение педагогические интересы Плутарха («Как нужно молодому человеку слушать поэтов», «Как пользоваться лекциями» и т. д.). Тематически приближаются к ним политические сочинения Плутарха, особенно те из них, что содержат рекомендации для правителей и государственных деятелей.

Наряду с наиболее популярными работами в диалогической форме, в Этику входили и другие - приближенные по своему характеру к научному докладу. Так, например, сочинение «О лике на лунном диске» представляет различные теории относительно этого небесного тела; в конце Плутарх обращается к теории, принятой в Академии Платона (Ксенократ из Халкидона), усматривая в Луне родину демонов.

Плутарх писал и о человеческой душе, интересовался психологией, психологией животных («О сообразительности животных», «О мясоедении»).

Об интересе Плутарха к древностям свидетельствуют два сочинения: «Греческие вопросы» (Aitia Hellenika; лат. Quaestiones Graecae) и «Римские вопросы» (Aitia Romaika; лат. Quaestiones Romanae), в которых раскрывается значение и происхождение различных обычаев греко-римского мира (много места отведено вопросам культа). Пристрастие Плутарха к анекдотам, проявившееся и в его биографиях, отражено в сборнике лакедемонских присловий (другой сборник известных изречений, «Апофегмы царей и полководцев», скорее всего не является подлинным). Самые разные темы раскрывают в форме диалога такие произведения как «Пир семи мудрецов» или «Застольные беседы» (в 9 книгах).

В «Этику» Плутарха включены и неаутентичные произведения (неизвестных авторов, приписанные Плутарху ещё в древности и получившие под его именем широкую известность). К важнейшим из них принадлежат трактаты «О музыке» (один из главных источников наших знаний об античной музыке вообще) и «О воспитании детей» (произведение, переведенное ещё в эпоху Возрождения на многие языки и до начала XIX в. считавшееся аутентичным).

Ряд трудов, ранее приписывавшихся Плутарху, написан неизвестными авторами, в отношении которых учёные ныне употребляют (условное) имя Псевдо-Плутарх . Среди таковых - живший предположительно во II веке н. э. неизвестный автор сочинений «Малые сравнительные жизнеописания» (другое название - «Собрание параллельных греческих и римских историй», сокращенно МСЖ) и «О реках», содержащих множество сведений по античной мифологии и истории, которые, как общепризнанно в науке, полностью им выдуманы. Помимо этих двух, под именем Плутарха сохранилось множество других ему не принадлежащих сочинений, например, трактат «О музыке».

Сравнительные жизнеописания

Своей литературной славой Плутарх обязан не эклектическим философским рассуждениям, и не сочинениям по вопросам этики, а жизнеописаниям (которые, впрочем, имеют к этике самое прямое отношение). Свои цели Плутарх очерчивает во вступлении к жизнеописанию Эмилия Павла (Aemilius Paulus): общение с великими людьми древности несёт в себе воспитательные функции, а если не все герои жизнеописаний привлекательны, то отрицательный пример тоже имеет ценность, он может воздействовать устрашающе и обратить на путь праведной жизни. В своих биографиях Плутарх следует учению перипатетиков , которые в области этики решающее значение приписывали действиям человека, утверждая, что каждое действие порождает добродетель. Плутарх следует схеме перипатетических биографий, описывая поочередно рождение, юность, характер, деятельность, смерть героя. Нигде Плутарх не является историком, критически исследующим факты. Доступный ему огромный исторический материал используется очень свободно («пишем биографию, а не историю»). Прежде всего Плутарху нужен психологический портрет человека; чтобы зримо его представить, он охотно привлекает сведения из частной жизни изображаемых лиц, анекдоты и остроумные изречения. В текст включены многочисленные моральные рассуждения, разнообразные цитаты поэтов. Так родились красочные, эмоциональные повествования, успех которым обеспечили авторский талант рассказчика, его тяга ко всему человеческому и возвышающий душу нравственный оптимизм. Биографии Плутарха имеют для нас и чисто историческую ценность, ибо он располагал множеством ценнейших источников, которые впоследствии были утрачены.

Писать биографии Плутарх начал ещё в юности. Вначале он обратил своё внимание на знаменитых людей Беотии : Гесиода , Пиндара , Эпаминонда . Впоследствии он стал писать и о представителях других областей Греции: спартанском царе Леониде , Аристомене , Арате Сикионском . Есть даже биография персидского царя Артаксеркса II . Во время пребывания в Риме Плутарх писал биографии римских императоров, предназначенные для греков. И лишь в поздний период он написал своё важнейшее произведение «Сравнительные жизнеописания» (др.-греч. Βίοι Παράλληλοι ; лат. Vitae parallelae ). Это были биографии выдающихся исторических лиц Греции и Рима, сопоставленные попарно. В настоящее время известны 22 пары и четыре единичных жизнеописания более раннего периода (Арата Сикионского , Артаксеркса II , Гальбы и Отона). Среди пар некоторые составлены удачно: мифические основатели Афин и Рима - Тесей и Ромул ; первые законодатели - Ликург Спартанский и Нума Помпилий ; величайшие полководцы - Александр Великий и Гай Юлий Цезарь ; величайшие ораторы - Цицерон и Демосфен . Другие сопоставлены более произвольно: «дети счастья» - Тимолеонт и Эмилий Павел , или пара, иллюстрирующая превратности человеческих судеб - Алкивиад и Кориолан . После каждой пары Плутарх предполагал, видимо, дать сравнительную характеристику (synkrisis), краткое указание общих черт и главных различий героев. Однако у нескольких пар (в частности, у Александра и Цезаря) сопоставление отсутствует, то есть не сохранилось (или, что менее вероятно, не было написано). В тексте жизнеописаний встречаются перекрёстные ссылки, из которых мы узнаём, что первоначально их было больше, чем в дошедшем до нас корпусе текстов. Утрачены жизнеописания Леонида , Эпаминонда , Сципиона Африканского).

Недостаток исторической критики и глубины политической мысли не мешали, и до сих пор не мешают биографиям Плутарха находить многочисленных читателей, интересующихся их разнообразным и поучительным содержанием и высоко ценящих тёплое гуманное чувство автора.

Другие произведения

В стандартное издание входит 78 трактатов, некоторые из которых (как считает современная наука) Плутарху не принадлежат.

Переводы Плутарха

Издания этических сочинений см. в статье Моралии (Плутарх)

Из переводчиков Плутарха на новые европейские языки особой славой пользовался французский автор Амио .

Русские переводы

переизд.: Сравнительные жизнеописания. / Пер. В. А. Алексеева. М.: Альфа-кн. 2008. 1263 стр.

Лучшее русское издание «Сравнительных жизнеописаний», где большая часть перевода выполнена С. П. Маркишем :

Плутарх . Сравнительные жизнеописания. В 2 т. / Изд. подг. С. С. Аверинцев, М. Л. Гаспаров, С. П. Маркиш. Отв. ред. С. С. Аверинцев. (Серия «Литературные памятники»). 1-е изд. В 3 т. - М.-Л.: Издательство АН СССР, 1961-1964. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Наука, 1994. - Т. 1. 704 с. - Т. 2. 672 с.
Плутарх / Пер. Г. А. Иванова. По материалам сборника «Философия природы в античности и в средние века». М.: Прогресс-Традиция, 2000.

Исследования

О сравнительных достоинствах рукописей Плутарха см. критические аппараты к изданиям Reiske (Лпц., 1774-82), Sintenis («Vitae», 2 изд., Лпц., 1858-64); Wyttenbach («Moralia», Лпц., 1796-1834), Bernardakes («Moralia», Лпц. 1888-95), также Treu, «Zur Gesch. d. Überlieferung von Plut. Moralia» (Бресл., 1877-84). Словарь плутарховского языка - при назв. издании Wyttenbach’a. О жизни Плутарха скудные сведения даёт Свида.

Из других соч. ср. Wesiermann, «De Plut. vita et scriptis» (Лпц., 1855); Volkmann «Leben, Schriften und Philosophie des Plutarch» (Б., 1869); Muhl, «Plutarchische Studien» (Аугсбург, 1885) и др.

Елпидинский Я. С. Религиозно-нравственное мировоззрение Плутарха Херонейского. - СПб., 1893. 462 стр.
Аверинцев С. С. Плутарх и античная биография: К вопросу о месте классика жанра в истории жанра. - М., 1973.
- переизд. в кн.: Аверинцев С. С. Образ античности. Сб. - СПб.: Азбука-классика. 2004. 480 стр. 3000 экз.

Память

Напишите отзыв о статье "Плутарх"

Ссылки

на древнегреческом
в библиотеке Максима Мошкова
на ancientrome.ru
о «Сравнительных жизнеописаниях»

Сочинения Плутарха

Сочинения

Сравнительные жизнеописания

1 Непарные жизнеописания 2 Несохранившиеся жизнеописания

Отрывок, характеризующий Плутарх

– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.

Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?

(46 - ок. 127) античный греческий философ и биограф

В наши дни Плутарх является, пожалуй, самым известным из всех античных историков. Он написал много произведений, но самой популярной стала его книга «Сравнительные жизнеописания», в которой он изложил биографии знаменитых людей античного мира.

В свое время он писал ее как учебник для гимназий, но она заинтересовала многих читателей не только из поколения Плутарха, ее с интересом читали люди, жившие в эпоху Возрождения, в период Просвещения, читают и наши современники.

Секрет популярности Плутарха заключается в том, что все в мире повторяется. Духовные стремления людей, их мысли и переживания одинаковы во все времена. Как раньше, так и сейчас одни люди хотят добра и справедливости для всех, а другие того же самого желают только для себя. Людей обуревает все то же честолюбие и жажда власти, и они ни перед чем не останавливаются, чтобы добиться ее, а добившись, забывают, что обещали сделать хорошего.

Плутарх сумел так описать историю жизни людей своего времени, что они стали близки и понятны нам, как будто являются нашими современниками. К тому же произведения Плутарха являются прекрасным источником сведений о том, как жили люди в древние времена, какие у них были обычаи и привычки.

О жизни же самого Плутарха мы знаем гораздо меньше, чем о жизни героев его произведений. Известны лишь те сведения, которые можно восстановить из его сочинений. Они в основном касаются семьи историка, его привычек и пристрастий.

Плутарх получил разностороннее научное и философское образование, прекрасно знал историю и литературу, разбирался в музыке и естественных науках. Особое значение в воспитании, конечно, имела и семейная атмосфера. Он происходил из древнего и богатого рода. Его отец, Автобул, был известным философом. Просвещенными людьми были также его дед Ламприй и братья Тимон и Ламприй.

Плутарх на всю жизнь остался патриотом своего родного городка Херонея в греческой области Беотия. Однако, как и было положено сыну состоятельных родителей, свое образование он продолжил в Афинах, где изучал философию, риторику, естественные науки.

Окончив учебу, Плутарх стал верховным жрецом Аполлона Пифийского в Дельфах. Как следует из сочинений, он много путешествовал, иногда выполнял различные политические миссии, так что мог встречаться и беседовать со многими выдающимися деятелями своего времени. Он не только объездил Грецию, но и побывал в Египте и Риме, где свел дружбу с Квинтом Сосием Сенеционом, другом императора Траяна. Сенециону посвящен ряд произведений Плутарха, император же Траян оказывал ему покровительство и даровал почетное звание консуляра.

Плутарх с удовольствием занимался общественной деятельностью, так как хотел быть полезным своей родине. Поэтому он не отказывался от общественных должностей, которые приносили ему не столько доход, сколько моральное удовлетворение. В разные периоды своей жизни Плутарх занимал должность смотрителя за постройками, что по современным понятиям можно приравнять к должности главного архитектора, был беотархом и получил должность пожизненного жреца Аполлона Пифийского в Дельфах, кроме того, преподавал в своей частной академии, читал публичные лекции во время путешествий и везде собирал материалы для своих книг.

Вторую половину жизни он прожил в своем родном городе Херонее, где занимался в основном творчеством.

Такое огромное философское, литературное, историческое наследие, какое оставил Плутарх, трудно даже сравни-вать с другими античными авторами. Он писал трактаты о греческих философах, сочинения, посвященные проблемам космологии и астрономии, психологии, этики, политики, семейной жизни, педагогики. Плутарх писал и о музыке, составлял филологические комментарии к Гомеру, Арату, Никандру. Подобная «всеядность» интересов характерна для того времени, но все равно она поражает.

Из 250 сочинений Плутарха до наших дней сохранилась только треть. Правда, полагают, что в каталоге его произведений, составленном его сыном (из пятерых детей Плутарха в живых остались только двое), не все принадлежит Плутарху. И тем не менее все они находят себе читателей. Ученых прежде всего интересуют его научно-популярные сочинения, посвященные философским темам и вопросам этики. Их осталось примерно восемьдесят, и они частично объединены под заголовком «Этика» («Moralia») или «Нравственные сочинения».

Для широкого же читателя интересны прежде всего биографии Плутарха, известные как «Сравнительные жизнеописания». Писатель не просто рассказывает историю жизни конкретного человека - он разворачивает перед читателем величественную панораму целой эпохи.

Свое название это произведение получило благодаря композиции. За небольшим исключением, Плутарх рассказывал то о греческом, то о римском герое. Получались парные биографии, сам подбор которых определял авторскую характеристику героя («Александр и Цезарь», «Демосфен и Цицерон»). Иногда Плутарх вводит специальную главу - «Сопоставление», где дает дополнительную оценку героев и высказывает свое к ним отношение.

Считается, что до наших дней дошло 46 параллельных жизнеописаний и 4 - отдельных. Кроме того, восемь жизнеописаний до нас не дошло. Характер этих сочинений по стилю и по методике чрезвычайно сложен, как и все то, что писал Плутарх. Здесь можно найти и строго исторические сведения, и отступления моралистического характера, и яркие портретные характеристики, и философские размышления, и просто занимательные рассказы на разные темы.

Тем не менее исследователи считают, что «Жизнеописания» - первая в истории человечества художественная биография. Дело в том, что прием сравнения разных по характеру героев, придуманный Плутархом, позволил ему не просто описать их, но и привлечь внимание читателя к определенным чертам, сгруппировать их так, чтобы личность стала более глубокой, яркой и запоминающейся. Любопытно, что при этом Плутарх акцентирует внимание не на портрете героя, а на анализе его внутреннего мира. Но он еще не мог до конца раскрыть сложность поведения человеческой личности, показать, как она формируется под влиянием тех или иных обстоятельств, или, может быть, просто не ставил себе такой цели.

«Сравнительные жизнеописания» принадлежат к тем книгам, которыми восхищались на протяжении всех последующих веков. Вот почему они вызвали столько подражаний, о которых теперь никто и не помнит. Однако заимствованные у Плутарха сюжеты продолжают жить и в трагедиях Шекспира («Кориолан», «Юлий Цезарь», «Антоний и Клеопатра»), и в комедиях Б. Шоу, а его прием сравнительной характеристики персонажей был впоследствии развит Л. Толстым.