Читать книгу «Вино из одуванчиков» онлайн полностью — Рэй Брэдбери — MyBook. Рэй Брэдбери «Вино из одуванчиков» – книга, которую читаешь с наслаждением

Рэй Брэдбери

Вино из одуванчиков

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Уолтеру А. Брэдбери, не дядюшке и не двоюродному брату, но, вне всякого сомнения, издателю и другу

Утро было тихое, город, окутанный тьмой, мирно нежился в постели. Пришло лето, и ветер был летний – теплое дыхание мира, неспешное и ленивое. Стоит лишь встать, высунуться в окошко, и тотчас поймешь: вот она начинается, настоящая свобода и жизнь, вот оно, первое утро лета.

Дуглас Сполдинг, двенадцати лет от роду, только что открыл глаза и, как в теплую речку, погрузился в предрассветную безмятежность. Он лежал в сводчатой комнатке на четвертом этаже – во всем городе не было башни выше, – и оттого, что он парил так высоко в воздухе вместе с июньским ветром, в нем рождалась чудодейственная сила. По ночам, когда вязы, дубы и клены сливались в одно беспокойное море, Дуглас окидывал его взглядом, пронзавшим тьму, точно маяк. И сегодня…

– Вот здорово! – шепнул он.

Впереди целое лето, несчетное множество дней – чуть не полкалендаря. Он уже видел себя многоруким, как божество Шива из книжки про путешествия: только поспевай рвать еще зеленые яблоки, персики, черные, как ночь, сливы. Его не вытащить из лесу, из кустов, из речки. А как приятно будет померзнуть, забравшись в заиндевелый ледник, как весело жариться в бабушкиной кухне заодно с тысячью цыплят!

А пока – за дело!

(Раз в неделю ему позволяли ночевать не в домике по соседству, где спали его родители и младший братишка Том, а здесь, в дедовской башне; он взбегал по темной винтовой лестнице на самый верх и ложился спать в этой обители кудесника, среди громов и видений, а спозаранку, когда даже молочник еще не звякал бутылками на улицах, он просыпался и приступал к заветному волшебству.)

Стоя в темноте у открытого окна, он набрал полную грудь воздуха и изо всех сил дунул.

Уличные фонари мигом погасли, точно свечки на черном именинном пироге. Дуглас дунул еще и еще, и в небе начали гаснуть звезды.

Дуглас улыбнулся. Ткнул пальцем.

Там и там. Теперь тут и вот тут…

В предутреннем тумане один за другим прорезались прямоугольники – в домах зажигались огни. Далеко-далеко, на рассветной земле вдруг озарилась целая вереница окон.

– Всем зевнуть! Всем вставать!

Огромный дом внизу ожил.

– Дедушка, вынимай зубы из стакана! – Дуглас немного подождал. – Бабушка и прабабушка, жарьте оладьи!

Сквозняк пронес по всем коридорам теплый дух жареного теста, и во всех комнатах встрепенулись многочисленные тетки, дядья, двоюродные братья и сестры, что съехались сюда погостить.

– Улица Стариков, просыпайся! Мисс Элен Лумис, полковник Фрилей, миссис Бентли! Покашляйте, встаньте, проглотите свои таблетки, пошевеливайтесь! Мистер Джонас, запрягайте лошадь, выводите из сарая фургон, пора ехать за старьем!

По ту сторону оврага открыли свои драконьи глаза угрюмые особняки. Скоро внизу появятся на электрической Зеленой машине две старухи и покатят по утренним улицам, приветственно махая каждой встречной собаке.

– Мистер Тридден, бегите в трамвайное депо!

И вскоре по узким руслам мощеных улиц поплывет трамвай, рассыпая вокруг жаркие синие искры.

– Джон Хаф, Чарли Вудмен, вы готовы? – шепнул Дуглас улице Детей.

– Готовы? – спросил он у бейсбольных мячей, что мокли на росистых лужайках, у пустых веревочных качелей, что, скучая, свисали с деревьев.

– Мам, пап, Том, проснитесь!

Тихонько прозвенели будильники. Гулко пробили часы на здании суда. Точно сеть, заброшенная рукой Дугласа, с деревьев взметнулись птицы и запели. Дирижируя своим оркестром, Дуглас повелительно протянул руку к востоку.

И взошло солнце.

Дуглас скрестил руки на груди и улыбнулся, как настоящий волшебник. «Вот то-то, – думал он. – Только я приказал – и все повскакали, все забегали. Отличное будет лето!»

И он напоследок оглядел город и щелкнул ему пальцами.

Распахнулись двери домов, люди вышли на улицу.

Лето тысяча девятьсот двадцать восьмого года началось.

* * *

В то утро, проходя по лужайке, Дуглас наткнулся на паутину. Невидимая нить коснулась его лба и неслышно лопнула.

И от этого пустячного случая он насторожился: день будет не такой, как все. Не такой еще и потому, что бывают дни, сотканные из одних запахов, словно весь мир можно втянуть носом, как воздух: вдохнуть и выдохнуть, – так объяснял Дугласу и его десятилетнему брату Тому отец, когда вез их в машине за город. А в другие дни, говорил еще отец, можно услышать каждый гром и каждый шорох Вселенной. Иные дни хорошо пробовать на вкус, а иные – на ощупь. А бывают и такие, когда есть все сразу. Вот, например, сегодня – пахнет так, будто в одну ночь там, за холмами, невесть откуда взялся огромный фруктовый сад, и все до самого горизонта так и благоухает. В воздухе пахнет дождем, но на небе – ни облачка. Того и гляди, кто-то неведомый захохочет в лесу, но пока там тишина…

Дуглас во все глаза смотрел на плывущие мимо поля. Нет, ни садом не пахнет, ни дождем, да и откуда бы, раз ни яблонь нет, ни туч. И кто там может хохотать в лесу?..

А все-таки, Дуглас вздрогнул, день этот какой-то особенный.

Машина остановилась в самом сердце тихого леса.

– А ну, ребята, не баловаться!

(Они подталкивали друг друга локтями.)

– Хорошо, папа.

Мальчики вылезли из машины, захватили синие жестяные ведра и, сойдя с пустынной проселочной дороги, погрузились в запахи земли, влажной от недавнего дождя.

– Ищите пчел, – сказал отец. – Они всегда вьются возле винограда, как мальчишки возле кухни. Дуглас!

Дуглас встрепенулся.

– Опять витаешь в облаках, – сказал отец. – Спустись на землю и пойдем с нами.

– Хорошо, папа.

И они гуськом побрели по лесу: впереди отец, рослый и плечистый, за ним Дуглас, а последним семенил коротышка Том. Поднялись на невысокий холм и посмотрели вдаль. Вон там, указал пальцем отец, там обитают огромные, по-летнему тихие ветры и, незримые, плывут в зеленых глубинах, точно призрачные киты.

Дуглас глянул в ту сторону, ничего не увидел и почувствовал себя обманутым: отец, как и дедушка, вечно говорит загадками. И… и все-таки… Дуглас затаил дыхание и прислушался.

«Что-то должно случиться, – подумал он, – я уж знаю».

– А вот папоротник, называется венерин волос. – Отец неторопливо шагал вперед, синее ведро позвякивало у него в руке. – А это, чувствуете? – И он ковырнул землю носком башмака. – Миллионы лет копился этот перегной, осень за осенью падали листья, пока земля не стала такой мягкой.

– Ух ты, я ступаю как индеец, – сказал Том. – Совсем неслышно!

Дуглас потрогал землю, но ничего не ощутил; он все время настороженно прислушивался. «Мы окружены, – думал он. – Что-то случится! Но что? – Он остановился. – Выходи же! Где ты там? Что ты такое?» – мысленно кричал он.

– На свете нет кружева тоньше, – негромко сказал отец. И показал рукой вверх, где листва деревьев вплеталась в небо – или, может быть, небо вплеталось в листву? – Все равно, – улыбнулся отец, – все это кружева, зеленые и голубые; всмотритесь хорошенько и увидите – лес плетет их, словно гудящий станок.

Отец стоял уверенно, по-хозяйски и рассказывал им всякую всячину, легко и свободно, не выбирая слов. Часто он и сам смеялся своим рассказам, и от этого они текли еще свободнее.

– Хорошо при случае послушать тишину, – говорил он, – потому что тогда удается услышать, как носится в воздухе пыльца полевых цветов, а воздух так и гудит пчелами, да-да, так и гудит! А вот – слышите? Там, за деревьями водопадом льется птичье щебетанье!

«Вот сейчас, – думал Дуглас. – Вот оно. Уже близко! А я еще не вижу… Совсем близко! Рядом!»

– Дикий виноград, – сказал отец. – Нам повезло. Смотрите-ка!

«Не надо!» – ахнул про себя Дуглас.

Но Том и отец наклонились и погрузили руки в шуршащий куст. Чары рассеялись. То пугающее и грозное, что подкрадывалось, близилось, готово было ринуться и потрясти его душу, исчезло!

Опустошенный, растерянный, Дуглас упал на колени. Пальцы его ушли глубоко в зеленую тень и вынырнули, обагренные алым соком, словно он взрезал лес ножом и сунул руки в открытую рану.

– Мальчики, завтракать!

Ведра чуть не доверху наполнены диким виноградом и лесной земляникой; вокруг гудят пчелы – это вовсе не пчелы, а целый мир тихонько мурлычет свою песенку, говорит отец, а они сидят на замшелом стволе упавшего дерева, жуют сэндвичи и пытаются слушать лес, как слушает он. Отец, чуть посмеиваясь, искоса поглядывает на Дугласа. Хотел было что-то сказать, но промолчал, откусил еще кусок сэндвича и задумался.

– Хлеб с ветчиной в лесу – не то что дома. Вкус совсем другой, верно? Острее, что ли… Мятой отдает, смолой. А уж аппетит как разыгрывается!

Дуглас перестал жевать и потрогал языком хлеб и ветчину. Нет, нет… обыкновенный сэндвич.

Том кивнул, продолжая жевать:

– Я понимаю, пап.

Дуглас исподтишка пощупал свой живот.

Оно еще вернется, надо только немножко подождать. Больно не будет, я уж знаю, не за тем оно ко мне придет. Но зачем же? Зачем?

– А ты знаешь, сколько раз мы в этом году играли в бейсбол? А в прошлом? А в позапрошлом? – ни с того ни с сего спросил Том.

Губы его двигались быстро-быстро.

– Я все записал! Тысячу пятьсот шестьдесят восемь раз! А сколько раз я чистил зубы за десять лет жизни? Шесть тысяч раз! А руки мыл пятнадцать тысяч раз, спал четыре с лишним тысячи раз, и это только ночью. И съел шестьсот персиков и восемьсот яблок. А груш – всего двести, я не очень-то люблю груши. Что хочешь спроси, у меня все записано! Если вспомнить и сосчитать, что я делал за все десять лет, прямо тысячи миллионов получаются!

Вот, вот, думал Дуглас. Опять оно ближе. Почему? Потому что Том болтает? Но разве дело в Томе? Он все трещит и трещит с полным ртом, отец сидит молча, насторожился как рысь, а Том все болтает, никак не угомонится, шипит и пенится, как сифон с содовой.

– Книг я прочел четыреста штук; кино смотрел и того больше: сорок фильмов с участием Бака Джонса, тридцать – с Джеком Хокси, сорок пять – с Томом Миксом, тридцать девять – с Хутом Гибсоном, сто девяносто два мультика про кота Феликса, десять с Дугласом Фербенксом, восемь раз видел «Призрак в опере» с Лоном Чейни, четыре раза смотрел Милтона Силлса, даже один про любовь, с Адольфом Менжу, только я тогда просидел целых девяносто часов в киношной уборной, все ждал, чтоб эта ерунда кончилась и пустили «Кошку и канарейку» или «Летучую мышь». А уж тут все цеплялись друг за дружку и визжали два часа без передышки. И съел за это время четыреста леденцов, триста тянучек, семьсот стаканчиков мороженого…

Том болтал еще долго, минут пять, пока отец не прервал его:

– А сколько ягод ты сегодня собрал, Том?

– Ровно двести пятьдесят шесть, – не моргнув глазом ответил Том.

Отец рассмеялся, и на этом окончился завтрак; они вновь двинулись в лесные тени собирать дикий виноград и крошечные ягоды земляники. Все трое наклонялись к самой земле, руки быстро и ловко делали свое дело, ведра все тяжелели, а Дуглас прислушивался и думал: «Вот, вот оно, опять близко, прямо у меня за спиной. Не оглядывайся! Работай, собирай ягоды, кидай в ведро. Оглянешься – спугнешь. Нет уж, на этот раз не упущу! Но как бы его заманить поближе, чтобы поглядеть на него, глянуть прямо в глаза? Как?»

– А у меня в спичечном коробке есть снежинка, – сказал Том и улыбнулся, глядя на свою руку, – она была вся красная от ягод, как в перчатке.

«Замолчи!» – чуть не завопил Дуглас, но нет, кричать нельзя: всполошится эхо и все спугнет…

Постой-ка… Том болтает, а оно подходит все ближе, значит, оно не боится Тома, Том только притягивает его, Том тоже немножко оно…

– Дело было еще в феврале, валил снег, а я подставил коробок, – Том хихикнул, – поймал одну снежинку побольше и – раз! – захлопнул, скорей побежал домой и сунул в холодильник!

Близко, совсем близко. Том трещал без умолку, а Дуглас не сводил с него глаз. Может, отскочить, удрать – ведь из-за леса накатывается какая-то грозная волна. Вот сейчас обрушится и раздавит…

– Да, сэр, – задумчиво продолжал Том, обрывая куст дикого винограда. – На весь штат Иллинойс у меня у одного летом есть снежинка. Такой клад больше нигде не сыщешь, хоть тресни. Завтра я ее открою, Дуг, ты тоже можешь посмотреть…

В другое время Дуглас бы только презрительно фыркнул – ну да, мол, снежинка, как бы не так. Но сейчас на него мчалось то, огромное, вот-вот обрушится с ясного неба – и он лишь зажмурился и кивнул.

Том до того изумился, что даже перестал собирать ягоды, повернулся и уставился на брата.

Дуглас застыл, сидя на корточках. Ну как тут удержаться? Том испустил воинственный клич, кинулся на него, опрокинул на землю. Они покатились по траве, барахтаясь и тузя друг друга.

Нет, нет! Ни о чем другом не думать! И вдруг… Кажется, все хорошо! Да! Эта стычка, потасовка не спугнула набегавшую волну; вот она захлестнула их, разлилась широко вокруг и несет обоих по густой зелени травы в глубь леса. Кулак Тома угодил Дугласу по губам. Во рту стало горячо и солоно. Дуглас обхватил брата, крепко стиснул его, и они замерли, только сердца колотились да дышали оба со свистом. Наконец Дуглас украдкой приоткрыл один глаз: вдруг опять ничего?

Вот оно, все тут, все как есть!

Точно огромный зрачок исполинского глаза, который тоже только что раскрылся и глядит в изумлении, на него в упор смотрел весь мир.

И он понял: вот что нежданно пришло к нему, и теперь останется с ним, и уже никогда его не покинет.

«Я ЖИВОЙ», – подумал он.

Пальцы его дрожали, розовея на свету стремительной кровью, точно клочки неведомого флага, прежде невиданного, обретенного впервые… Чей же это флаг? Кому теперь присягать на верность?

Одной рукой он все еще стискивал Тома, но совсем забыл о нем и осторожно потрогал светящиеся алым пальцы, словно хотел снять перчатку, потом поднял их повыше и оглядел со всех сторон. Выпустил Тома, откинулся на спину, все еще воздев руку к небесам, и теперь весь он был – одна голова; глаза, будто часовые сквозь бойницы неведомой крепости, оглядывали мост – вытянутую руку и пальцы, где на свету трепетал кроваво-красный флаг.

Под Дугласом шептались травы. Он опустил руку и ощутил их пушистые ножны. И где-то далеко, в теннисных туфлях, шевельнул пальцами. В ушах, как в раковинах, вздыхал ветер. Многоцветный мир переливался в зрачках, точно пестрые картинки в хрустальном шаре. Лесистые холмы были усеяны цветами, будто осколками солнца и огненными клочками неба. По огромному опрокинутому озеру небосвода мелькали птицы, точно камушки, брошенные ловкой рукой. Дуглас шумно дышал сквозь зубы, он словно вдыхал лед и выдыхал пламя. Тысячи пчел и стрекоз пронизывали воздух, как электрические разряды. Десять тысяч волосков на голове Дугласа выросли на одну миллионную дюйма. В каждом его ухе стучало по сердцу, третье колотилось в горле, а настоящее гулко ухало в груди. Тело жадно дышало миллионами пор.

«Я и правда живой, – думал Дуглас. – Прежде я этого не знал, а может, и знал, да не помню».

Он выкрикнул это про себя раз, другой, десятый! Надо же! Прожил на свете целых двенадцать лет и ничегошеньки не понимал! И вдруг такая находка: дрался с Томом, и вот тебе – тут, под деревом, сверкающие золотые часы, редкостный хронометр с заводом на семьдесят лет!

– Дуг, да что с тобой?

Дуглас издал дикий вопль, сгреб Тома в охапку, и они вновь покатились по земле.

– Дуг, ты спятил?

– Спятил!

Они катились по склону холма, солнце горело у них в глазах и во рту, точно осколки лимонно-желтого стекла; они задыхались, как рыбы, выброшенные из воды, и хохотали до слез.

– Дуг, ты не рехнулся?

– Нет, нет, нет, нет!

Дуглас зажмурился: в темноте мягко ступали пятнистые леопарды.

– Том! – И тише: – Том… Как по-твоему, все люди знают… знают, что они… живые?

– Ясно, знают! А ты как думал?

– Хорошо бы так, – прошептал Дуглас. – Хорошо бы все знали.

Он открыл глаза. Отец, подбоченясь, стоял высоко над ним и смеялся; голова его упиралась в зеленолистый небосвод. Глаза их встретились.

Дуглас встрепенулся. «Папа знает, – понял он. – Все так и было задумано. Он нарочно привез нас сюда, чтобы это со мной случилось! Он тоже в заговоре, он все знает! И теперь он знает, что и я уже знаю».

Большая рука опустилась с высоты и подняла его в воздух. Покачиваясь на нетвердых ногах между отцом и Томом, исцарапанный, встрепанный, все еще ошарашенный, Дуглас осторожно потрогал свои локти – они были как чужие – и, довольный, облизнул разбитую губу. Потом взглянул на отца и на Тома.

– Я понесу все ведра, – сказал он. – Сегодня я хочу один все тащить.

Они загадочно усмехнулись и отдали ему ведра.

Дуглас стоял, чуть покачиваясь, и его ноша – весь истекающий соком лес – оттягивала ему руки. «Хочу почувствовать все, что только можно, – думал он. – Хочу устать, хочу очень устать. Нельзя забыть ни сегодня, ни завтра, ни после».

Он шел, опьяненный, со своей тяжелой ношей, а за ним плыли пчелы, и запах дикого винограда, и ослепительное лето; на пальцах вспухали блаженные мозоли, руки онемели, и он спотыкался, так что отец даже схватил его за плечо.

– Не надо, – пробормотал Дуглас. – Я ничего, я отлично справлюсь…

Еще добрых полчаса он ощущал руками, ногами, спиной траву и корни, камни и кору, что словно отпечатались на его теле. Понемногу отпечаток этот стирался, таял, ускользал, Дуглас шел и думал об этом, а брат и молчаливый отец шли позади, предоставляя ему одному пролагать путь сквозь лес к неправдоподобной цели – к шоссе, которое приведет их обратно в город…

* * *

И вот – город в тот же день.

И еще одно откровение.

Дедушка стоял на широком парадном крыльце и, точно капитан, оглядывал широкие недвижные просторы: перед ним раскинулось лето. Он вопрошал ветер, и недостижимо высокое небо, и лужайку, где стояли Дуглас и Том и вопрошали только его одного:

– Дедушка, они уже созрели?

Дедушка поскреб подбородок:

– Пятьсот, тысяча, даже две тысячи – наверняка. Да, да, хороший урожай. Собирать легко, соберите все. Плачу десять центов за каждый мешок, который вы принесете к прессу.

Мальчики заулыбались и с жаром взялись за дело. Они рвали золотистые цветы, цветы, что наводняют весь мир, переплескиваются с лужаек на мощеные улицы, тихонько стучатся в прозрачные окна погребов, не знают угомону и удержу и все вокруг заливают слепящим сверканием расплавленного солнца.

– Каждое лето они точно с цепи срываются, – сказал дедушка. – Пусть их, я не против. Вон их сколько, стоят гордые, как львы. Посмотришь на них подольше – так и прожгут у тебя в глазах дырку. Ведь простой цветок, можно сказать, сорная трава, никто ее и не замечает, а мы уважаем, считаем: одуванчик – благородное растение.

Они набрали полные мешки одуванчиков и унесли вниз, в погреб. Вывалили их из мешков, и во тьме погреба разлилось сияние. Винный пресс дожидался их, открытый, холодный. Золотистый поток согрел его. Дедушка передвинул пресс, повернул ручку, завертел – быстрей, быстрей, – и пресс мягко стиснул добычу…

– Ну вот… вот так…

Сперва тонкой струйкой, потом все щедрее, обильнее побежал по желобу в глиняные кувшины сок прекрасного жаркого месяца; ему дали перебродить, сняли пену и разлили в чистые бутылки из-под кетчупа – и они выстроились рядами на полках, поблескивая в сумраке погреба.

Вино из одуванчиков.

Самые эти слова – точно лето на языке. Вино из одуванчиков – пойманное и закупоренное в бутылки лето. И теперь, когда Дуглас знал, по-настоящему знал, что он живой, что он затем и ходит по земле, чтобы видеть и ощущать мир, он понял еще одно: надо частицу всего, что он узнал, частицу этого особенного дня – дня сбора одуванчиков – тоже закупорить и сохранить; а потом настанет такой зимний январский день, когда валит густой снег, и солнца уже давным-давно никто не видел, и, может быть, это чудо позабылось, и хорошо бы его снова вспомнить, – вот тогда он его откупорит! Ведь это лето непременно будет летом нежданных чудес, и надо все их сберечь и где-то отложить для себя, чтобы после, в любой час, когда вздумаешь, пробраться на цыпочках во влажный сумрак и протянуть руку…

И там, ряд за рядом, будут стоять бутылки с вином из одуванчиков – оно будет мягко мерцать, точно раскрывающиеся на заре цветы, а сквозь тонкий слой пыли будет поблескивать солнце нынешнего июня. Взгляни сквозь это вино на холодный зимний день – и снег растает, из-под него покажется трава, на деревьях оживут птицы, листва и цветы, словно мириады бабочек, затрепещут на ветру. И даже холодное серое небо станет голубым.

Возьми лето в руку, налей лето в бокал – в самый крохотный, конечно, из какого только и сделаешь единственный терпкий глоток, поднеси его к губам – и по жилам твоим вместо лютой зимы побежит жаркое лето…

– Теперь – дождевой воды!

Конечно, здесь годится только чистейшая вода дальних озер, сладостные росы бархатных лугов, что возносятся на заре к распахнувшимся навстречу небесам; там, в прохладных высях, они собирались чисто омытыми гроздьями, ветер мчал их за сотни миль, заряжая по пути электрическими зарядами. Эта вода вобрала в каждую свою каплю еще больше небес, когда падала дождем на землю. Она впитала в себя восточный ветер, и западный, и северный, и южный и обратилась в дождь, а дождь в этот час священнодействия уже становится терпким вином.

Дуглас схватил ковш, выбежал во двор и глубоко погрузил его в бочонок с дождевой водой.

– Вот она!

Вода была точно шелк, прозрачный, голубоватый шелк. Если ее выпить, она коснется губ, горла, сердца мягко, как ласка. Но ковш и полное ведро надо отнести в погреб, чтобы вода пропитала там весь урожай одуванчиков струями речек и горных ручьев.

Даже бабушка в какой-нибудь февральский день, когда беснуется за окном вьюга и слепит весь мир и у людей захватывает дыхание, – даже бабушка тихонько спустится в погреб.

Наверху в большом доме будет кашель, чихание, хриплые голоса и стоны, простуженным детям очень больно будет глотать, а носы у них покраснеют, точно вишни, вынутые из наливки, – всюду в доме притаится коварный микроб.

И тогда из погреба возникнет, точно богиня лета, бабушка, пряча что-то под вязаной шалью; она принесет это «что-то» в комнату каждого болящего и разольет – душистое, прозрачное – в прозрачные стаканы, и стаканы эти осушат одним глотком. Лекарство иных времен, бальзам из солнечных лучей и праздного августовского полудня, едва слышный стук колес тележки с мороженым, что катится по мощеным улицам, шорох серебристого фейерверка, что рассыпается высоко в небе, и шелест срезанной травы, фонтаном бьющей из-под косилки, что движется по лугам, по муравьиному царству, – все это, все – в одном стакане!

Да, даже бабушка, когда спустится в зимний погреб за июнем, наверно, будет стоять там тихонько, совсем одна, в тайном единении со своим сокровенным, со своей душой, как и дедушка, и папа, и дядя Берт, и другие тоже, словно беседуя с тенью давно ушедших дней, с пикниками, с теплым дождем, с запахом пшеничных полей, и жареных кукурузных зерен, и свежескошенного сена. Даже бабушка будет повторять снова и снова те же чудесные, золотящиеся слова, что звучат сейчас, когда цветы кладут под пресс, – как будут их повторять каждую зиму, все белые зимы во все времена. Снова и снова они будут слетать с губ, как улыбка, как нежданный солнечный зайчик во тьме.

Вино из одуванчиков. Вино из одуванчиков. Вино из одуванчиков.

* * *

Они приходили неслышно. Уходили почти бесшумно. Трава пригибалась и распрямлялась вновь. Они скользили вниз по холмам, точно тени облаков… Это бежали летние мальчишки.

Дуглас отстал и заблудился. Задыхаясь от быстрого бега, он остановился на краю оврага, на самой кромке над пропастью, и оттуда на него дохнуло холодом. Навострив уши, точно олень, он вдруг учуял старую как мир опасность. Город распался здесь на две половины. Здесь кончилась цивилизация. Здесь живет лишь вспухшая земля, ежечасно совершается миллион смертей и рождений.

Дуглас обернулся. Эта тропа огромной пыльной змеей скользит к ледяному дому, где в золотые летние дни прячется зима. А та бежит к раскаленным песчаным берегам июльского озера. А вон та – к деревьям, где мальчишки прячутся меж листьев, точно терпкие, еще незрелые плоды дикой яблони, и там растут и зреют. А вот эта – к персиковому саду, к винограднику, к огородным грядам, где дремлют на солнце арбузы, полосатые, словно кошки тигровой масти. Эта тропа, заросшая, капризная, извилистая, тянется к школе. А та, прямая как стрела, – к субботним утренникам, где показывают ковбойские фильмы. Вот эта, вдоль ручья, – к дикой лесной чаще…

Дуглас зажмурился.

Кто скажет, где кончается город и начинается лесная глушь? Кто скажет, город врастает в нее или она переходит в город? Издавна и навеки существует некая неуловимая грань, где борются две силы и одна на время побеждает и завладевает просекой, лощиной, лужайкой, деревом, кустом. Бескрайнее море трав и цветов плещется далеко в полях, вокруг одиноких ферм, а летом зеленый прибой яростно подступает к самому городу. Ночь за ночью чащи, луга, дальние просторы стекают по оврагу все ближе, захлестывают город запахом воды и трав, и город словно пустеет, мертвеет и вновь уходит в землю. И каждое утро овраг еще глубже вгрызается в город и грозит поглотить гаражи, точно дырявые лодчонки, и пожрать допотопные автомобили, оставленные на милость дождя и разъедаемые ржавчиной.

Сквозь тайны оврага, и города, и времени мчались Джон Хаф и Чарли Вудмен.

Дуглас медленно двинулся по тропинке. Конечно, если хочешь посмотреть на две самые главные вещи – как живет человек и как живет природа, – надо прийти сюда, к оврагу. Ведь город, в конце концов, всего лишь большой, потрепанный бурями корабль, на нем полно народу, и все хлопочут без устали – вычерпывают воду, обкалывают ржавчину. Порой какая-нибудь шлюпка, хибарка – детище корабля, смытое неслышной бурей времени, – тонет в молчаливых волнах термитов и муравьев, в распахнутой овражьей пасти, чтобы ощутить, как мелькают кузнечики и шуршат в жарких травах, точно сухая бумага; чтобы оглохнуть под пеленой тончайшей пыли и наконец рухнуть градом камней и потоком смолы, как рушатся тлеющие угли костра, зажженного громом и синей молнией, на миг озарившей торжество лесных дебрей.

Так вот, значит, что тянуло сюда Дугласа – тайная война человека с природой: из года в год человек похищает что-то у природы, а природа вновь берет свое, и никогда город по-настоящему, до конца, не побеждает, вечно ему грозит безмолвная опасность; он вооружился косилкой и тяпкой, огромными ножницами, он подрезает кусты и опрыскивает ядом вредных букашек и гусениц, он упрямо плывет вперед, пока ему велит цивилизация, но каждый дом того и гляди захлестнут зеленые волны и схоронят навеки, а когда-нибудь с лица земли исчезнет последний человек и его косилки и садовые лопаты, изъеденные ржавчиной, рассыплются в прах.

Любимый писатель детей и взрослых во всем мире - так можно сказать о Р. Брэдбери. «Вино из одуванчиков» (краткое содержание по главам предлагается ниже) рассказывает о необычайных приключениях Дугласа и Тома Сполдингов, а также их друзей.

Погружение в детство

Подобно большинству других книг писателя, «Вино из одуванчиков» обычно вызывает у читателей слова благодарности. Чаще всего в отзывах о повести читатели пишут, что произведение очень понравилась, так как им, подобно героям, тоже приходилось проводить летние месяцы на даче или в деревне. Знаком большинству и этот восторг от вкуса спелой земляники, и чувство страха рядом с диким оврагом. Для кого-то важными являются другие воспоминания. Некоторые отмечают, что во время чтения словно погружаешься в пору своего детства и вновь ощущаешь радость от причастности ко всему, что происходит вокруг. Многие делали из цветков одуванчика ярко-желтые венки, а фотографии, запечатлевшие этот момент, служили зимой таким же напоминанием о лете, как бокал чудесного напитка для героев.

Попробуем разобраться, в чем же сила этого произведения с таким простым названием.

Лето начинается

Двенадцатилетний Дуг проснулся на четвертом этаже дедовской башни ранним июньским утром. Первые мысли его были о том, что впереди - несчетное количество летних дней, наполненных приключениями и тайнами. Так начинается повесть «Вино из одуванчиков».

Краткое содержание далее описывает волшебство, которое вершит главный герой. Вот Дуглас дунул изо всех сил - и фонари на улице погасли. Звезды понемногу исчезали, а в окнах стал загораться свет. Затем раздался приказ мальчика: «Всем вставать!» И тут же дом ожил и наполнился запахом оладий и шумом многочисленной родни, приехавшей погостить. А на улице появились знакомые, занятые своими повседневными делами. Наконец взошло солнце, и Дуглас заулыбался, подобно настоящему волшебнику. Так необычно началось лето 1928 года. «Отличным оно будет!» - подумал мальчик.

В лесу

В семье Сполдингов было несколько традиций. Первая из них - собирать дикий виноград. Вот как об этом рассказывает Рэй Брэдбери.

«Вино из одуванчиков», краткое содержание по главам которого вы читаете, являет собой образец того, как величественна и неповторима природа Земли. Мальчики вместе с отцом шагали вперед в поисках винограда и земляники. Мужчина то и дело указывал сыновьям на какую-нибудь особенность в окружающем мире, например, на кружевную листву деревьев, вершинами уходящих в небо. А Дугласу все казалось, будто вокруг происходит нечто таинственное. Но когда он опустил руки в куст виноградника, чары развеялись. И потом мальчик все ждал, когда же это что-то, огромное и необычное, появится вновь.

За завтраком, показавшимся на природе необычайно вкусным, Том открыл секрет: он давно записывает все, что с ним происходит. Вплоть до того, например, сколько яблок он съел за свою жизнь. Отец лишь посмеялся. Дуг же вспомнит об этом, когда решит вести свой дневник, о чем дальше поведает повесть Брэдбери «Вино из одуванчиков», краткое содержание которой приводится в статье.

Живой!

Собирая виноград, Том говорил брату о снежинке, которую с зимы хранит в морозилке. И вдруг он обратил внимание, что Дуглас словно застыл. С воинственным криком Том набросился на него, и между ними завязалась потасовка. Однако она только подхлестнула яростную волну, захватившую Дуга. В этот момент к мальчику пришло осознание того, что он живой! И теперь это останется с ним навсегда. Вот как описывает чудесное состояние Дуга автор повести «Вино из одуванчиков» Рэй Брэдбери. Краткое содержание эпизода таково: пальцы его дрожали, розовели, и, когда мальчик протянул руку к солнцу, она напомнила ему ярко-красный флаг. Уши наполнились вздохами ветра, а мир вокруг стал переливаться многоцветными красками. Дугласу казалось, будто он вдыхает лед и выдыхает пламя. Каждая частичка тела ощущала стук сердца, ухавшего в груди. И герой несколько раз прокричал внутренним голосом: «Я живой! Двенадцать лет существовал и только сейчас это понял!» После этого он с наслаждением тащил домой полные ведра, а чувство усталости приносило ему лишь наслаждение. Еще минут тридцать Дуглас всем существом своим ощущал окружающий мир, который будто бы отпечатывался на его теле, отмечает Брэдбери.

Вино из одуванчиков

Утром дедушка вышел на крыльцо и огляделся вокруг. Затем дал команду внукам собирать золотистые шарики и нести их к прессу. Мальчики тут же принялись за дело, так как пришла пора готовить настоящее вино из одуванчиков. Краткое содержание этой сцены продолжает тему волшебства. Когда душистый сок побежал в глиняные кувшины, Дуглас подумал, что сначала ему дадут перебродить, потом закупорят в бутылки. И тогда холодным январским днем эта частичка солнца и лета совершит настоящее чудо. Целебный бальзам излечит от любой болезни. Снег вдруг растает, и вместо него появится зеленая травка. А над ней запорхают бабочки. Даже небо станет голубым. Вся прелесть лета поместится в один бокал с прозрачным и душистым напитком. Такое оно, подчеркивает Рей Бредбери, - вино из одуванчиков.

Два летних обряда совершены. На очереди следующий. И вот уже Дуглас, будто зачарованный, стоит в одиночестве. Он увидел в магазинной витрине парусиновые теннисные туфли. Легкие и такие же живые, как он сам. Мальчик почти наяву ощутил, как быстро они несут его вперед. Но отцу ведь не объяснишь, что старые туфли, хотя еще и хорошие на вид, давно утратили эту способность. И потому Дуг решается. А на что именно, расскажет краткое содержание.

«Вино из одуванчиков» (по главам можно судить, насколько находчивым и решительным был главный герой) продолжается описанием встречи мальчика с владельцем обувной лавки. Дуглас принес ему несколько медяков и монеток - все, что было сэкономлено, и поведал замечательную историю о том, сколько счастья могут принести человеку теннисные туфли, которые продаются в его магазине. Выслушав гостя, мистер Сэндерсон поразился: как же он сам этого не знал! И пока Дуглас ожидал списка с поручениями (так он должен был отработать стоимость обновки), волшебные теннисные туфли уже, казалось, несли его вперед.

Традиция четвертая: качели

Каждое лето для всякого дела есть свое время и место, как пишет в своем произведении Р. Брэдбери. «Вино из одуванчиков» (краткое содержание, к сожалению, позволяет познакомить читателя только с наиболее важными эпизодами) включает описание традиции вешать на веранде качели. Сначала сюда выходит дедушка и внимательно осматривает кольца. Затем убеждается, что погода уже достаточно теплая и здесь можно будет проводить вечера. И вот, когда качели укреплены, Дуглас и дедушка усаживаются на них и начинают качаться. Наконец выходит бабушка с ведром воды и моет веранду. Потом появляются качалки, легкие стулья, и постепенно собирается вся семья. Так будет все лето. Неспешные разговоры под треск кузнечиков, визиты соседей и крики детей, играющих в полумраке вблизи от веранды.

Машина счастья

Лео Ауфман - герой, которому немало внимания уделяет в произведении «Вино из одуванчиков» Рэй Брэдбери. Краткое содержание его истории сводится к следующему. С подсказки дедушки Ауфман решил изобрести машину счастья. Он отдавал ей все свое время, а за ходом работы внимательно следили знакомые. Когда же наконец обросший, уставший (он недели две не выходил из гаража), но довольный собой Лео поздно вечером появился на пороге собственного дома, жена Лина вместо поздравлений стала его укорять за невнимание. Но настоящая беда пришла позже. Следующей ночью мужчина проснулся и застал своего сына рыдающим. Выяснилось, что мальчик решил посмотреть машину счастья. Но вместо ожидаемой радости испытал душевную боль. То же самое произошло с Линой: муж убедил ее войти в машину, прежде чем она с детьми навсегда покинет этот дом - именно к такому решению пришла отчаявшаяся женщина. Сначала Ауфман слышал ее смех и слова восторга. Но вскоре их сменил плач. Эффект от машины счастья получился совсем не таким, как ожидал ее создатель. Сначала человек действительно переносился в мир своих мечтаний. Но затем приходило осознание того, что реальную жизнь так легко не изменишь. И рано или поздно придется выбираться из этой коробки. Очень поучителен этот рассказ.

«Вино из одуванчиков», краткое содержание которого вы читаете, показывает, что истинное счастье человек испытывает только рядом с близкими и любимыми людьми, в кругу своей семьи. Осознание этого пришло к герою, когда его машина сгорела, а он вдруг увидел в окно своих жену и детей. Они занимались обычными делами, но все у них было настоящим и живым.

Миссис Бентли

Автор вводит в повествование несколько новелл. Одна из них - история старой женщины, уже давно жившей в одиночестве. Как-то она вышла на улицу и увидела двух девочек и мальчика, лежавших на свежескошенной траве. Это были Том и две дочери Лины Ауфман. Миссис Бентли угостила детей мороженым, и между ними завязался разговор. Семидесятидвухлетняя женщина рассказала, что когда-то и она была маленькой девочкой. Это вызвало негодование у Джейн, которая восприняла все как насмешку. Старики никогда не могли быть маленькими - в этом девочка была уверена и потому обвинила миссис Бентли во лжи.

Бедная женщина не могла уснуть всю ночь. А утром вновь позвала детей и показала им гребенку, колечко и фотографию - на ней она была еще ребенком. Но и это не убедило Джейн, которая поблагодарила старушку за подарки и ушла. А миссис Бентли все пыталась осмыслить произошедшее. Наконец она пришла к выводу, что ее умерший муж был прав. Он считал, что время движется вперед и прошлого уже не вернуть. Потому нельзя всю жизнь хранить его приметы. Прошлое нужно отпускать, как уже не принадлежащее тебе. И на следующий день миссис Бентли вместе с детьми сжигала накопленный за долгие годы хлам. А потом они снова ели мороженое, и старушка уже соглашалась, что она никогда не могла быть маленькой. И что ей всегда было семьдесят два года. Так героиня повести Брэдбери «Вино из одуванчиков» (краткое содержание это доказывает) приняла жизнь такой, как она есть. Теперь она и дети стали хорошими друзьями.

Машина времени

Так мальчишки называли старого полковника Фрилея, прикованного к инвалидному креслу. Когда его навещали Дуглас, Том и Чарли, старик переносился в далекое прошлое и рассказывал о пережитом. Многого он уже не помнил. Что-то всплывало в памяти фрагментами. Но, несмотря на это, мальчики слушали его, не шевелясь. Им казалось, что они переносятся во времена Войны Севера и Юга или наблюдают за происходящим на сцене бостонского варьете. Это погружение в прошлое превращалось для них в настоящее приключение.

Позже дети полковника запретят пускать к нему детей, и Фрилей останется в одиночестве. Его друг находился далеко, и старик звонил ему каждый день, чтобы поговорить. Он так и умер - с трубкой в руках. Для мальчишек эта смерть стала огромной потерей. Казалось, вместе с полковником из их жизни ушла целая эпоха.

Последний трамвайчик

Как-то в полдень мистер Тридден остановил машину посреди квартала и позвал ребят. Он сообщил им, что сегодня трамвай совершает свой последний рейс, так как его заменяют автобусом. И предложил детям прокатиться вместе с ним.

Поездка на трамвае считалась у жителей городка такой же неотъемлемой традицией, как и все остальное, отмечает автор произведения «Вино из одуванчиков». Краткое содержание этой загородной прогулки таково.

Мистер Тридден повел машину к долине. Трамвай двигался по своей дороге, а дети наслаждались окружающим видом и неспешной ездой. За городом устроили небольшой пикник, во время которого жевали вкуснейшие сандвичи и случали рассказы вожатого. А еще ощущали неповторимый запах трамвая и думали о будущем. И уже в городе каждый из ребят долго стоял на подножке, прежде чем сойти с нее за землю навсегда. Так из жизни героев исчезла примета времени, существовавшая десятилетия.

Прощание с другом

Джон Хаф был ровесником Дугласа. Они дружили давно и много времени проводили в совместных играх и долгих размышлениях о жизни. И вдруг Джон сообщил: вечером он уезжает навсегда, так как отец нашел работу в другом городе. Эта новость огорошила Дуга. Как же это возможно? Ведь у них столько дел впереди! Они говорили о всякой ерунде, казавшейся в ту минуту самой важной. И Дуглас пытался остановить время, переводя стрелки на часах. Но у жизни свои порядки, и этот день все же закончился. Так продолжается повесть «Вино из одуванчиков».

Краткое содержание последней встречи друзей производит несколько тягостное впечатление. Вечером ребята собрались, чтобы играть в статуи. И вдруг Дуглас сам вызвался водить. По правилам он мог загадать желание, которое игрок обязан был исполнить. Выждав положенное время, мальчик направился к застывшему другу и отдал приказ: стоять так три часа. Но скоро нужно было ехать на вокзал, и Джон не мог так долго ждать. Он попрощался быстро. Просто подошел к Дугласу сзади, тронул за плечо, сказал: «Пока!» - и тут же исчез. Герою казалось, что он несколько минут слышал за спиной звук шагов Джона. Но на самом деле это было биение его собственного сердца. Он все не мог успокоиться, а когда взошел на крыльцо, вдруг прокричал в темноту: «Джон, ты мой враг! Никогда больше не приезжай». И уже в доме обратился к Тому: «Обещай, что никогда не исчезнешь из моей жизни». Таким сильным потрясением для героя стало первое расставание с близким человеком.

Недуг

С Дугласом в это лето произошла неприятность: он тяжело заболел. Ему казалось, что он тает и плавится. А вокруг кружились призраки, порожденные пережитым и воспаленным воображением мальчика. И снова Том испытал сильный страх за брата, как тогда, когда Дуглас допоздна заигрался в овраге и они с мамой пошли его искать. Как ни странно, но помог мальчику не доктор, а старьевщик мистер Джонас. Он принес две бутылки, наполненные смесью чудодейственных веществ. Но главным было то, что мистер Джонас собирал их специально для друга. Вдыхание паров тут же помогло Дугласу побороть болезнь, вызванную, вероятно, сильной жарой и пониманием того, что август заканчивается. Так автор дает понять, что часто любовь и забота ближних могут оказаться эффективнее любых лекарств.

Лето закончилось

В день, когда Дуглас и Том увидели продающиеся карандаши, они поняли: скоро школа. А значит, лето почти закончилось. Вместе с дедушкой, сорвавшим последние желтые цветки, они спустились в подвал. На полках стояло вино из одуванчиков. Краткое содержание трех летних месяцев промелькнуло перед их глазами. Каждая бутылка была связана с каким-то событием. Здесь - приобретение теннисных туфель. Это машина счастья. А там - трамвай и рассказы старого полковника. Еще были история с газонокосилкой и зеленой машиной, колдуньей и Душегубом, «Мадам Таро» и «Бандитами и сыщиками»… «Я всегда буду помнить это лето», - произнес Том.

А вечером, как три месяца назад, все трое вновь стояли на веранде. Теперь здесь было прохладно, и бабушка в последние дни вспоминала о горячем кофе, а не о ледяном чае. А ночью Дуглас уже последний раз в этом году ночевал на четвертом этаже дедушкиной башни. Перед сном он подошел к окну и протянул вперед руки. Но команды теперь были совсем другими: всем раздеваться, чистить зубы, гасить огни…

Все закончилось. Но прошедшее останется в памяти. А если что-то и позабудется, достаточно спуститься в подвал. Там на каждой бутылке написана дата, и яркий желтый напиток вмиг перенесет в любой из дней лета 1928 года.

Так заканчивается повесть «Вино из одуванчиков». Краткое содержание (отзывы читателей это подтверждают) дает понять, что данное произведение Р. Брэбери является одним из самых светлых и жизнерадостных в творчестве писателя.

Впечатление этот фильм производит очень странное, особенно поначалу, но потом привыкаешь к стилю подачи информации, втягиваешься, адаптируешься, проникаешься его атмосферой, вникаешь в суть. Его ни в коем случае нельзя судить по внешним признакам по сути, глубине, в деталях, в тонком изяществе и органичности актерской игры -он несравнимо красивее, чем мрачноватый, блекловатый видеоряд, в обрамлении которого фильм предстает перед зрителем. Зри в корень- это именно об этой картине.

Единственное, за что эстетически сразу же цепляется взгляд, это благородная красота главного героя, Дугласа Сполдинга. Удивительно красивый мальчик (актер Андрей Новиков), просто глаз не оторвать. Я даже полезла в кинопоиск узнать его дальнейшую актерскую судьбу, но она оказалась не слишком успешной, хотя он и стал актером. Когда его показывают крупным планом, задумчиво глядящий вдаль своими большими, глубокими, голубыми глазами, этот мальчик поистине завораживает:)

Фильм снят в едином стиле, настроении, но, тем не менее, серии разнородны- и по насыщенности повествования, и по силе впечатления. Первая серия- про увлеченного изобретателя, пытающегося создать машину счастья. Снято очень по-доброму, хотя и немного наивно. Прекрасно сыграно. Звучащие в финале философско-жизненные выводы чрезвычайно важны, и вечны, -они меняют эмоциональный ракурс восприятия. Правда, если бы их подачу оформили чуть более душевно (не в разговоре с курицей, а в единстве семьи), было бы, наверное, трогательнее и красивее.

Вторая серия совсем не веселая, и не детская, но она убийственно сильная. Иннокентий Смоктуновский, играющий немощного старика, вновь сотворил волшебство. Его герой не привлекателен- ни физически, ни эстетически, и его сюжетная линия психологически тяжелая, но я смотрела, как завороженная. Сыграно просто гениально- до дрожи, до слез. Тут даже сложно что-либо выделить, как-то анализировать, чем именно он производит такое впечатление ничем именно, а каждой мельчайшей деталью, и всем сразу,- пронзительно сильно, глубоко, невероятно, невозможно, потрясающе. Смотришь, и не восхищаешься его игрой, не отмечаешь какие-то детали, а просто в конце, когда начинаются титры, вдруг словно просыпаешься из какого-то оцепенения, находишь себя со слезами, застывшими в глазах, и, кажется, только тогда начинаешь дышать Фантастически сильная серия- постановочно, психологически, актерски, атмосферно, во всех отношениях. Тонко, глубоко, и пронзительно, и оставляет сильное послевкусие- эмоциональное и мыслительное. И, наверное, только после этой серии погружаешься в атмосферу этого фильма, начинаешь видеть и чувствовать то, что тебе хотят рассказать, не поверхностно, а самым нутром.

Третья серия- про прабабушку,- грустная, сентиментальная. Она затрагивает тему смерти, с которой все мы сталкиваемся рано или поздно, и продолжает тему противопоставления детства и старости, наступает на какие-то потаенные внутренние кнопки и мозоли- жалость, одиночество, ностальгия, точка, в которой достигаешь своего горизонта, совесть, и разделяющая тебя с уходящим глубокой пропастью, неутомимая, вопреки всему, жажда жизни Последняя серия- о терпении и наглости, о том, что иногда быть вежливым и терпимым чревато полной потерей собственной гармонии и дезориентацией, и порою умение принимать жесткие решения и давать отпор это единственный шанс выжить. Местами очень забавная серия, местами грустная, сентиментальная. Есть логические и эмоциональные провалы, и в целом она уже не производит такого сильного впечатления, как предыдущие, но, тем не менее, сохраняет стиль и почерк единой картины, и звучащие в финале выводы, кот. сделали мальчики, прожив лето, их воспоминания, впечатления, и надежды ставят долгое многоточие. Последний кадр картины, я думаю, отсутствовал в сценарии, реальная жизнь сделала возможным поставить в этом фильме такую точку. «Я буду помнить это лето всегда, каждый день, и все, что в нем произошло»- задумчиво глядя в окно, говорит 12тилетний Дуглас. И в следующем кадре он же, выросший уже статным юношей, словно услышав это обещание себя маленького, усмехается, улыбается, разворачивается, и уходит прочь, поскрипывая кипельно-белым снегом, накрывшим сад. Такой символичный эпизод, наводящий на мысль о скоротечности жизни, о неизбежном соревновании детских надежд и мечтаний с реальностью, в котором, уж не знаю, к сожалению, или к счастью, всегда побеждает последняя. Потому что она и есть жизнь

Интересный, глубокий, и проникновенный фильм, который нужно смотреть не только и не столько глазами, сколько душой и сердцем, и не только смотреть, но чувствовать, и думать.

Ray Bradbury. Dandelion Wine. 1957.

Войдите в светлый мир двенадцатилетнего мальчика и проживите с ним одно лето, наполненное событиями радостными и печальными, загадочными и тревожными; лето, когда каждый день совершаются удивительные открытия, главное из которых - ты живой, ты дышишь, ты чувствуешь! «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдбери - классическое произведение, вошедшее в золотой фонд мировой литературы.

Рэй Брэдбери

ВИНО ИЗ ОДУВАНЧИКОВ

Один из Бредбери

В Кенсингтонском саду в Лондоне, около Круглого пруда, в который впадает серебряный ручей Серпентайн, стоит памятник Питеру Пену - любимому герою детей, играющих в этом парке. Из чудесной повести Джемса Барри он давно переселился в мир сказки, где обитают герои тех фантастических историй, что рассказывают друг другу английские и американские мальчики и девочки. Кроме Питера, сказочного крокодила (ни для кого не опасного, так как он однажды проглотил будильник, который начинает звонить у него в желудке, как только крокодил пытается на кого-либо напасть) и фей, управляющих этим сказочным королевством, в нем живут девочка Алиса, побывавшая в Зазеркалье, Дракон, проглотивший футбольную команду и детский сад и вернувший их в целости по первому требованию мальчика-короля, звериный доктор Дулитл и его любимец двухголовый и стыдливый Тяни-Толкай, девочка-птица Рима из бразильских лесов и, конечно же, сама Матушка Гусыня, рассказчица сказок. Все они живы и по сей день и нисколько не стареют, потому что они - бессмертны. И они все заслуживают того, чтобы им поставили памятники: ведь они куда более знамениты, чем иные завоеватели и короли!

Порой кажется, что Рэй Бредбери из их породы, что он, как и герой его рассказа «Здравствуй и прощай» Уилли, вечно будет мальчиком. Он, несмотря на прошедшие годы, сохраняет юношески свежий взгляд на мир и остается неистовым и, неисправимым оптимистом - даже в тех рассказах, которые на первый взгляд представляются пессимистическими.

Рэй Бредбери поразительно разнообразен, и иногда начинает казаться, что в американской литературе существует несколько писателей, носящих те же имя и фамилию. И в то же время по одному абзацу, может быть, всего по нескольким строкам мы узнаем его волшебное перо!

Мы хорошо знаем жестокого в своем оптимизме Бредбери, автора романа «451° по Фаренгейту», рассказов «Детская комната», «И грянул гром», «Улыбка», «Будет ласковый дождь». Но все это произведения - предупреждения: смотрите, люди, что вас ждет, говорит он, если вы не одумаетесь!

И с великим, почти библейским гневом он разрушает ненавистный ему мир капитализма - в его проекции на будущее, мир, гибнущий в неугасимом огне водородных бомб. На мгновение город, являющий собой символ американского образа жизни, превращается в иной - новый и неузнаваемый, с неправдоподобно высокими зданиями, о каких не мог мечтать ни один строитель, сотканными из брызг раздробленного цемента, из блеска разорванного в клочки металла, из осколков летящего стекла, с перекосившимися окнами и переместившимися пропорциями, сверкающий яркими красками, как водопад, который взметнулся вверх, вместо того чтобы низвергнуться вниз. На мгновение этот город замирает в воздухе, как фантастическая фреска, а затем рассыпается в белую пыль и исчезает!

Но и в этом леденящем кровь великолепии гибели цивилизации нет пессимизма, как нет его и в рассказе «Будет ласковый дождь», где после исчезновения всех людей механический голос не перестает твердить горестные и жестокие стихи Сары Тисдейл о том, что все останется по-старому, когда исчезнет человечество: будет и ласковый дождь, и запах земли, и щебет лтиц, и цветение садов, словно покрытых белой пеной, и никто не вспомнит про войну. Но ни ива, ни птица не прольют слез о людях, уничтоживших самих себя… Слишком велик его социальный оптимизм: он только предупреждает, но не верит в черное будущее. Он знает, что человека можно убить, можно его уничтожить, но победить его нельзя!

Мы знаем и другого Бредбери, автора «Марсианских хроник», переведенных почти на все языки мира и поставленных в кино. Марс в этой книге - не астрономический и не фантастический, а аллегория нашей Земли. И если в первом цикле произведений в центре интересов писателя стоят проблемы социальные, то в «Марсианских хрониках» и рассказах, примыкающих к этому циклу, Бредбери трактует преимущественно вопросы моральные, - недаром он получил в Америке титул «великого моралиста».

По-разному прилетают люди на Марс: одни - увлекаемые романтикой открытий, приключениями в еще не открытом мире, другие - гонимые угрозой неизбежной и истребительной войны, и, наконец, те, кто хочет превратить великую и чудесную планету в склад атомных бомб, в секретную лабораторию, где будет коваться жестокая смерть не только для людей, но и для всего живого в солнечной системе…

На этой странице можно получить информацию о повести «Вино из одуванчиков». Рэй Брэдбери.RU содержит самый полный и тщательно отсортированный каталог повестей и рассказов писателя.

Совсем не фантастическая и даже во многом автобиографичная повесть. Любимое произведение для многих читателей. События лета, прожитого одним мальчиком, за которым легко угадывается сам автор, описаны серией коротких рассказов, соединённых своеобразными «мостиками», придающими повести целостность.

История написания повести «Вино из одуванчиков»

Рэй всегда имел склонность к ностальгии, что в английском языке называется — сентиментальный дурак. Но это ничуть его не смущало. На протяжении многих лет критики упрекали Брэдбери за излишнюю сентиментальность, и его ответ на подобную критику был: «Вы чертовски правы!».

Пожалуй, чаще любого другого места, которое он посещал в своих произведениях, Рэй возвращался в Гринтаун. Он с давних пор писал рассказы о своём детстве в Уокигане, штат Иллинойс, и многие из них были напечатаны, включая: «Сезон качелей» («The Season of Sitting» Издание «Charm», август 1951); «Лужайки лета» («The Lawns of Summer» журнал «Nation’s Business», май 1952); «Лебедь» («The Swan» , журнал «Cosmopolitan», сентябрь 1954) и «Запах лета» («Summer in the Air») вышедший в феврале 1956 в журнале «Saturday Evening Post». Эта незамысловатая летняя история повествует о мальчике и его новых кроссовках, позднее она была переименована в «Отзвук бегущего лета» («The Sound of Summer Running»). Ему было суждено стать одним из основных произведений в рекомендательных списках для чтения в старших классах, любимым как учениками, так и учителями. Как и другие рассказы Рэя, корнями оно уходит в жизненный опыт писателя. В его основу, как и в других произведениях Брэдбери, вошли события реальной жизни.

С чего всё началось

Дело было в Лос-Анджелесе. Рэй ехал в автобусе, когда его внимание привлёк паренёк с особенной, пружинящей походкой, которую ни с чем не спутаешь. Рэй посмотрел на его ноги — и точно: паренёк был обут в новёхонькие теннисные туфли, белоснежные, чистое совершенство! Такие, что с их помощью можно было бы одним прыжком перемахнуть через самые высокие здания (по крайней мере, их обладателю, наверняка, казалось именно так). Этот образ вызвал у Рэя яркие воспоминания об особой летней традиции времён его юности: каждый год, в июне, мать брала его с собой на Дженеси-стрит, чтобы купить пару новеньких теннисных туфель. После того как Рэй сошёл с автобуса, он отправился прямиком домой, чтобы записать появившиеся идеи. Так родился рассказ «Отзвук бегущего лета».

«Люди, которые мастерили теннисные туфли, откуда-то знают, чего хотят мальчишки и что им нужно. Они кладут в подмётки чудо-траву, что делает дыханье лёгким, а под пятку — тугие пружины, а верх ткут из трав, отбеленных и обожжённых солнцем в просторах степей. А где-то глубоко в мягком чреве туфель запрятаны тонкие, твёрдые мышцы оленя. Люди, которые мастерят эти туфли, верно, видели множество ветров, проносящихся в листве деревьев, и сотни рек, что устремляются в озёра. И всё это было в туфлях, и всё это было — лето.»

Рабочий процесс

Рэй работал со своей скоростью, что было особенно важно, так как он не любил, когда на него давили. С начала 50-х годов он составлял компиляцию иллинойских рассказов, которые он надеялся однажды переработать в повесть. Эту идею Рэй вынашивал долгое время, с середины сороковых, когда он поделился ею с Доном Конгдоном, в то время ещё редактором в «Саймон и Шустер». Конгдону задумка пришлась по душе, и на протяжении нескольких лет он мягко подталкивал Брэдбери к её осуществлению. Предполагалось, что первым крупным произведением Брэдбери как раз и станет книга об Иллинойсе. Но затем небольшая книжица под названием «451 градус по Фаренгейту», так сказать, воспламенила воображение Рэя и вырвалась в первые ряды.

И вот, в 1956 году наконец началась работа над иллинойской книгой. Уолтер Брэдбери даже предлагал Рэю писать по главе в неделю и отсылать ему, таким образом книга вскоре была бы написана. Уолтер ни в коем случае не подгонял Рэя, он просто хотел дать понять, что крайне заинтересован в будущей книге. Рэй уверил своего редактора, что сделает всё возможное; медленно, но верно работа над книгой подходила к концу.

Он написал ещё один рассказ «Последний, самый последний» («The Last, the very Last»), опубликованный в издании «Reporter» в июне 1955 года (позднее, в сборнике «Классические рассказы. Часть 1» переименованный в «Машину времени» («The Time Machine»). В нём говорилось о пожилом ветеране Гражданской войны, полковнике Фрилее, который хранил в себе воспоминания о знаменитых волшебниках былого, беге стад быков по диким равнинам 1875 года, запахе пороха, плывущем в воздухе на полях сражений при Булл-ран, Шайло и Энтитеме. В этом рассказе не было ничего сказочного, Рэй написал о настоящей, всамделишной машине времени — старике, который жил, сотни раз оказываясь на грани гибели, и всё же добрался до лета 1928 года, чтобы разделить приключение путешествия во времени с компанией восприимчивых мальчишек. Образ старика сложился из детских воспоминаний Брэдбери о ветеранах гражданской войны, марширующих на парадах в Уокигане; его самого, теперь уже взрослого, оглядывающегося на себя в детстве; и, самое главное, «машины времени», встреченной им на итальянской вилле, в предместьях Флоренции — 88-летнего Бернарда Беренсона, американского историка искусства и художественного критика, прижизненно считавшегося крупнейшим в США авторитетом в области живописи итальянского ренессанса.

Как и всегда, в иллинойских рассказах Рэй писал о волшебстве. Однако на этот раз у волшебства не было ничего общего ни с космическими ракетами, ни с клоунами. Волшебство, присутствующее в повести, было магией воспоминаний. Рэй воссоздал в памяти лето 1928 года: то, как они с дедом сидели на крыльце; как дед в сгущающихся сумерках зажигал трубку, а мальчишка в новеньких теннисных туфлях вслушивался в звуки первой в сезоне стрижки газона. И конечно же, семейный обычай изготовления вина из одуванчиков на пике «сухого закона». Каждая порция солнечного эликсира была закупорена в бутылку из-под кетчупа, снабжена этикеткой с указанием даты и убрана до поры в подвал. Там вино дожидалось далёкого зимнего денька, когда её достанут, чтобы вновь ощутить на губах вкус лета. То была одна из любимых метафор Рэя Брэдбери: воспоминания, сохранённые на будущее, ждущие момента, когда их откроют.

Спустя несколько лет эпизодической работы над рассказами о лете 1928 года, Рэй находился в шаге от завершения книги. К августу 1956 года он отослал своему редактору оглавление, перечисляющее истории, которые должны были войти в иллинойскую повесть в рассказах, теперь уже официально озаглавленную «Вино из одуванчиков», по названию одного из рассказов. Почти завершённая книга прослеживала жизнь юного Дугласа Сполдинга (прозрачный намёк на юного Рэя Брэдбери: Дуглас — его второе имя, Сполдинг — девичья фамилия бабушки по отцу) с лета 1928 года по лето 1929 года.

Формирование структуры книги

Когда Уолтер Брэдбери увидел рукопись со слабо связанными между собой рассказами, его посетила идея. Он сказал Рэю, что видит в рукописи две книги. «Если ты возьмешь свою рукопись за уши и хорошенько потянешь в разные стороны, она распадётся на две половины. Каждую вторую главу нужно исключить, тогда оставшиеся встанут так, как надо. Из них получится твоя первая книга, а из всех тех, что мы исключили — её продолжение», — советовал Рэю его редактор.

Рэй последовал этому совету и убрал половину рассказов из рукописи. Оставшаяся половина по-прежнему называлась «Вино из одуванчиков»; те рассказы, что Рэй исключил, составили продолжение книги, вышедшее под заглавием «Лето, прощай! » («Farewell, Summer») только 17 октября 2006 года. Чтобы сгладить переходы между оставшимися главами, Рэй написал дополнительные связующие главы, как уже делал в случае с «Марсианскими хрониками». «Вино из одуванчиков» оказалось серией рассказов о маленьком мальчике, Дугласе Сполдинге, который вместе со своим братом Томом приходит к компромиссу со временем и бренностью бытия.

Наряду с написанием связующих глав для того, чтобы сделать повествование более однородным, Рэй также убрал названия рассказов каждой из глав, что придало книги большее сходство с цельной повестью. Если бы названия были сохранены, то оглавление книги выглядело бы примерно так:

Связующая глава
«Свет» («Illumination»)
«Вино из одуванчиков» («Dandelion Wine»)
«Отзвук бегущего лета» («The Sound of Summer Running»)
Связующая глава
«Сезон качелей» («The Season of Sitting»)
Связующая глава
Связующая глава
«Ночь» («The Night»)
Связующая глава
«Лужайки лета» («The Lawns of Summer»)
«Машина счастья» («The Happiness Machine»)
Связующая глава
«Сезон неверия» («Season of Disbelief»)
Связующая глава
«Последний, самый последний» («The Last, the Very Last»)
Связующая глава
«Зелёная машина» («The Green Machine»)
«Трамвай» («The Trolley»)
«Джон уезжает сегодня» («Statues»)
Связующая глава
«Экзорцизм» («Exorcism»)
Связующая глава
«Окно» («The Window»)
Связующая глава
Связующая глава
«Лебедь» («The Swan»)
Связующая глава
«Весь город спит» («The Whole Town’s Sleeping»)
Связующая глава
«Прощание» (« Good-by , Grandma»)
Связующая глава
«Колдунья Таро» («The Tarot Witch»)
Связующая глава
Связующая глава
«Зелёное вино для грёз» («Green Wine for Dreaming»)
Связующая глава
«Обед на рассвете» («Dinner at Dawn»)
Связующая глава

Рэй отправил новую версию рукописи «Вина из одуванчиков» Уолтеру Брэдбери в конце 1956, но не смотря на это, редактировал книгу ещё в течение нескольких месяцев. Рэй, как всегда, относился к переписыванию книги очень придирчиво. Он до тех пор шлифовал и полировал текст, пока рукопись не выдирали у него из рук и не отправляли на печатный станок. Книга «Вино из одуванчиков» увидела свет в сентябре 1957 года.

Последствия космического масштаба

Далеко не каждый день случается писателю прославиться за пределами родной планеты. В июле 1971 года с Рэем Брэдбери случилось именно это. Команда космического корабля «Аполлон 15» — Дэвид Скотт, Альфред Уорден и Джеймс Ирвин — помогли Рэю оставить свой след на лунной поверхности. Согласно традиции всех экспедиций «Аполлона», астронавты давали имена кратерам, находящимся в окрестности места посадки лунного модуля. И в честь книги Рэя Брэдбери один маленький кратер получил название Одуванчиковый, или Данделлион («Dandelion»). Это было громкое признание глубокого влияния, которое оказал Рэй Брэдбери на культуру своего времени.

Печальные события в семье Рэя

Выход книги в свет совпал со сложным периодом в жизни писателя. В 1957-м году Брэдбери пригласили работать над фильмом. Прежде, чем уехать в Европу, писатель успел передать предварительный экземпляр книги своему отцу. Так он обычно поступал со всеми своими книгами: семья Брэдбери получала их раньше публики. В этот раз случай был особый: в книге шло повествование о родном городе Леонарда Брэдбери, отца Рэя Брэдбери. Отцу текст понравился. Книга вышла в свет в сентябре 1957-го года. Тогда же Леонард Брэдбери был госпитализован. Примерно в это же время жена писателя Маргарет второй раз попросила Рэя о разводе. Неунывающая натура писателя заставляла его бороться за счастье: сперва он занялся отцом. Он перевёз его из общей палаты в отдельную и стал его активно навещать, выказывая поздно проснувшуюся любовь: отношения между суровым «синим воротничком» и мечтательным подростком никогда не складывались. В какое-то из посещений отец передал сыну карманные часы своего отца Самуэля Хинкстона Брэдбери. Рэй на протяжении двух недель каждый день посещал отца, однако Леонард Брэдбери умер 10 октября 1957-го. Отношения с женой удалось сохранить: она осталась. «Как и многие — ради детей», — рассказывал Брэдбери.

Экранизация

Повесть экранизирована в России, в 1997 году, Игорем Апасяном. В фильме снимались Лия Ахеджакова, Вера Васильева и другие замечательные актёры, а также талантливые юные актёры, занятые на детских ролях. Свою последнюю роль (умирающего полковника Фрилея) сыграл Иннокентий Смоктуновский. Фильм подробный и неспешный (4 серии), подходит как для взрослой, так и для детской аудитории, получил немало заслуженных наград на фестивалях.